Цивилизация
У меня на подоконнике у кровати лежит роман Анны Козловой «Рюрик». Почему он там, один – не знаю, так исторически сложилось. Автор – не только замечательный писатель, но и мой друг. Мы не видимся веками, но, когда встречаемся, лично у меня возникает чувство, что и не расставались. Мало есть на свете людей, с кем мне настолько просто разговаривать. На обложке книги авторская подпись – «В знак дружбы и внимания, с которым слежу за твоей судьбой». В самой книге – некоторые штрихи, детали из моей биографии, а какие именно – знаем только мы с автором.
И вот Аня уехала из России. Каждое утро или вечер я бросаю случайный взгляд на подоконник, и этот факт иголкой впивается в голову. Уехала, не знаю, вернется ли, но надеюсь, что да.
Никто из нас – не оголтелый политический активист. Просто люди. Она приняла такое решение, я его понимаю, хотя и не разделяю. Аналогичные решения, впрочем, приняла примерно половина моего московского окружения. Часть – просто перестала со мной разговаривать.
Что специальная военная операция, которую я, к слову, полностью поддерживаю с первого дня, и изменила – так это человеческие отношения. И изменила необратимо.
Есть такое газетное клише – «общество раскололось». Но сегодня оно действительно, в прямом смысле раскололось. Как в стихотворении Волошина:
И там и здесь между рядами
Звучит один и тот же глас:
«Кто не за нас – тот против нас.
Нет безразличных: правда с нами».
Недавно говорила с одной из любимых собеседниц. Это очень юная девушка, филолог, к слову, лингвист. Я знала, что она слушает и читает лидеров мнений, которые находятся по другую сторону политического водораздела. Модных либеральных критиков. Знала и все равно с опаской спросила, мне это было важно:
– А что ты думаешь о военной операции на Украине?
И внутренне содрогнулась. Потому что если в ответ приехал бы желто-голубой флаг и вскрик о славе Украины – не знаю, как смогла бы дальше общаться.
Но в ответ человек абсолютно спокойно сказал:
– Я считаю, что политикой должны заниматься политики. У меня не хватает компетенций судить о происходящем.
А потом, подумав, добавила:
– Но я уверена: если где-то есть нацизм – его надо выжигать напалмом.
Я только со временем поняла, чем меня поразила первая часть ответа. Никто, ни один человек с февраля не высказался подобным образом. Все мое окружение – либо радикально за, либо против. Каждый пламенеет, у каждого позиция. У каждого бескомпромиссная ярость и знание – как правильно. Настолько, что сам факт нейтрального ответа глубоко потрясает. Вышло по-довлатовски: «Мир охвачен безумием. Безумие становится нормой. Норма вызывает ощущение чуда».
Изменилась ли страна? Не знаю. У меня не хватает компетенций об этом судить, цитируя собеседницу. Но окружающие люди абсолютно точно изменились безвозвратно. И сколько бы мои политические единомышленники ни кричали «пусть валят», у меня внутри после отъезда некоторых – дыра. И она не факт, что со временем затянется.
И никакого ожесточения за инакомыслие я не чувствую. Никого не хочется судить и прибивать к столбам. Если речь не идет об откровенной подлости, конечно.
Некоторые уезжают, не позволив себе ни одного истерического вскрика о политике. А иные деятели остались и не стесняются вслух радоваться удачам врага, а то и сборы ведут на его нужды. Вот тут, конечно, должен работать закон, я уверена, ведь речь идет о человеческих жизнях.
Но факт остается фактом: среди тех, кто не сошел с ума и никого не предал, есть и эмигрировавшие. Которых проклинают заодно, до кучи.
И закончу строчками из стихотворения, которое уже здесь цитировала. И даже объяснять не буду, почему.
А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.
