Цивилизация
«В сравнении с палатками и грязными бараками Стамбула мы попали в рай! Тут можно скрыться от посторонних глаз, читать… В «Свободарне» чудесная читальня, столовая, кухня. Собрания, спектакли, музыкальные вечера. Собираются и ученые для научных диспутов. Их в Праге как маку в степи – особенно после 1922…».
Об эмиграции первой волны написано много. В том числе и научных работ. Я же цитирую немудреные, но искренние воспоминания Николая Келина, казака, офицера-артиллериста, прошедшего I мировую войну, гражданскую смуту, турецкое изгнание, а затем ставшего врачом в чехословацкой глубинке. Они изданы и в версии краткой – «Казачья исповедь», и без купюр – «Пути-дороги. Дневник донского казака на чужбине». И повествуют, в том числе, о беспримерной помощи, оказанной ровно 100 лет назад только что созданной Чехословакией эмигрантам из России. Эту помощь он, бесприютный, лишенный родины, принял очень лично – как важную часть жизни. И описал с огромной симпатией. Так же говорит о ней и его сын – живущий в Праге мой старший товарищ Алекс Келин.
«Свободарню» – огромное общежитие для холостых рабочих – отдали русским беженцам. Здесь перед ними выступал академик и политик Петр Струве – один из первых в России «марксидов», автор либерал-консервативной идеи, в 1918 году унесший из страны свои рукописи в подкладке шинели. Публицист Александр Амфитеатров описывал свой побег с семьей в лодке через Финский залив в 1921-м. Чернел бородой историк Александр Кизеветтер, и сиял пенсне социолог Питирим Сорокин – автор ненавистной Ленину книги «Голод как фактор» и друг президента Чехословакии Масарика.
Масарик – страстный патриот и славянофил, яркий политик, убежденный гуманист – стал инициатором уникальной государственной Акции помощи русским. Не прошло и недели после приезда Сорокина на Запад на «философском поезде», как они уже обедали, обсуждая большой вопрос: что сделать для людей, лишенных страны?
Сам Сорокин, прибывший с баулами бумаг, в ботинках, подаренных другом-чехом, и костюме, полученном от Американской администрации помощи (АРА), устроился. Уже вскоре газета «Руль» писала о его докладе «О современном состоянии России» в пражском Русском доме. Огромный зал не вмещал желающих. А через пару дней он стал главой Союза русских писателей и журналистов.
Имена его членов говорят за себя: писатель Аркадий Аверченко, Андрей Аргунов – редактор «Воли народа», Альфред Бем – видный критик и cоавтор «Обозрения трудов по славяноведению», политик и издатель «Воли России» Егор Лазарев… В правлении – поэт Сергей Маковский, издатель газеты «Огни» Марк Слоним, драматург Евгений Чириков, Петр Струве, не только читавший лекции, но и пытавшийся – увы, безуспешно – объединить эмиграцию…
Меж тем, чехословацкие власти ясно видели стратегическую цель: когда диктатура пролетариата в России падет, строить демократию и защищать свободу предстоит молодым энергичным людям, вооруженным самыми современными знаниями. Они и создадут свою страну, не забыв добро, сделанное им соседней Чехословакией. А она обретет в новой мощной России достойного союзника. Для этого уже сейчас нужно их оснастить очень качественным и доступным гуманитарным, естественно-научным или техническим образованием, адресуя «Акцию помощи» в первую очередь студентам и преподавателям. Хотя, конечно, не только им.
Объемы программы превзошли все другие подобные мероприятия в Европе. В лучшие времена бюджет Акции составлял 90 млн крон в год. А общие траты – более полумиллиарда. Но руководство было убеждено: средства потрачены не зря. Его глава Томаш Масарик, беседуя с писателем Карелом Чапеком, сказал: «Нужно собрать, сберечь и поддержать остаток культурных сил России». Как уже было сказано, он ожидал, что это поможет решить важную практическую задачу. Но, безусловно, немалую роль играл и этический мотив – сочувствие изгнанникам, многие из которых лишились не только средств к существованию, но и любимой Родины.
Впрочем, после 1924-1925 гг. надежды на скорое падение большевиков растаяли. И русские выпускники, поняв, что возвращение в Россию откладывается на неопределенное время, стали селиться там, где есть заработок. Кто-то, подобно Келину, ехал в глубинку Чехии и Моравии, кто-то в Словакию, нуждавшуюся во врачах, кто-то – в Подкарпатскую Русь, где требовались любые специалисты.
Но грянул мировой кризис. И власти стали принимать меры для сохранения рабочих мест своих граждан. Беженцы же имели, в основном, «нансеновские паспорта». Так что многим пришлось покинуть приютившую их страну и ехать в Азию, Африку и Южную Америку. Парагвай, например, хорошо платил русским инженерам, строителям, врачам и военным. Иные из них, как, скажем, генералы Беляев и Эрн, прибыв туда из Европы, стяжали славу и почести.
Меж тем, акция помощи, рассчитанная на 5 лет, длилась много дольше. Хотя ее бюджет стали уменьшать с 1927-го. Часть расходов передали министерствам – школы и научные общества финансировало министерство просвещения; лечение – министерство здравоохранения; нужды инвалидов и сирот – Красный Крест. Нуждающихся поддерживали частные меценаты – крупный политик Карел Крамарж и его супруга Надежда Хлудова, президент Масарик из личных средств и другие. Траты сокращались, но поддержка, пусть и скромная, русских эмигрантов продолжалась даже в годы войны.
Роковым для них стал 1945-й, когда арестовали и вывезли в СССР множество беженцев. Коснулось это не всех – скажем, Николай Келин, с воспоминаний которого я начал этот текст, уцелел, лишь несколько месяцев просидев в чехословацких кутузках, и продолжал работать врачом, а через 11 лет даже съездил на родной Дон, где повидал выживших близких и Михаила Шолохова. Но так повезло немногим.
Знаменательна судьба Сергея Войцеховского – русского и чехословацкого генерала. В Первую мировую войну, когда Чехия и Словакия входили в состав враждебной России Австро-Венгрии, солдаты и офицеры из этих краев часто переходили на сторону братьев-славян. В России из них сформировали корпус. В 1917 году начальником штаба одной из его дивизий, а затем и командиром полка назначили боевого офицера Войцеховского.
Власть советов он не принял и решил вместе с дивизией, перешедшей в юрисдикцию Франции, отбыть через Владивосток на Западный фронт и воевать с немцами. Но красногвардейцы задержали его полк чтобы разоружить, как и все чехословацкие части.
В ответ они восстали. Войцеховский взял Челябинск, Екатеринбург, Нижний Тагил. Был произведен в генерал-майоры, в Уфе застал переворот адмирала Александра Колчака и перешел в его войска. После смерти командующего сибирской белой армией Владимира Каппеля возглавил ее и вывел к Чите, был произведен в генерал-лейтенанты и стал главой вооруженных сил всего Дальнего Востока. Но вскоре отбыл в Крым к Петру Врангелю, а затем – в Стамбул. Из тамошней юдоли, как и многих русских изгнанников, его вызволила «Русская акция помощи».
Президент Масарик пригласил Войцеховского в Чехословакию, где его ждала карьера командующего Пражским военным округом и генерала армии. Оборвалась она в 1938 году, когда, вразрез с политикой властей, он выступил против Мюнхенской капитуляции, призвав отразить агрессию нацистов.
Во время оккупации с генералами Билым, Войтой и Элиашем вошел в Совет старейшин сопротивления. Сидел в тюрьме, но, в отличие от Билого, крикнувшего перед смертью: «Стреляйте, псы!» – был отпущен под надзор гестапо.
А вот «Смерш» его не упустил – дали 10 лет лагерей и услали в Тайшет, где в 1950-х семидесятилетний генерал скончался. А в 1997 году его наградили высшей наградой Чехословакии – орденом Белого льва.
В 1945 году жертвами чисток стали тысячи русских. Философ Николай Лосский, много лет живший в Праге и Братиславе, автор «Истории русской философии» и «Характера русского народа», считал, что избежал ГУЛАГа лишь благодаря новому послу Франции в Праге – тот отправил его в Париж на личном самолете.
Кстати, в книге «Характер русского народа» он обсуждает как присущие и личности, и всему народу доброту, страстность, волю, демократизм, религиозность, готовность искать «новые формы жизни». Но при том – склонность к «безжалостному истреблению ценностей прошлого».
А в прошлом у россиян и чехов, как видим, немало общего и ценного, которое нельзя истребить. В том числе – Акция помощи. И памяти о ней не должны мешать ни репрессии 1950-х, скопированные с советских, хоть и в «уменьшенном» виде, ни танковый август 1968-го, ни нынешний мороз в отношениях. Кстати, сейчас, проходя по Праге, редко не услышишь русскую речь.