Прошлый политический год закончился формированием некой хрупкой надежды на то, что Соединенные Штаты и Россия в скором времени найдут необходимые точки соприкосновения по ряду сложнейших взрывоопасных кейсов. Однако сам факт трансформации традиционно принятой между великими державами закрытой и нюансированной дипломатии в открытый жесткий разговор о красных линиях и последствиях их нарушения не внушает оптимизма. Активно развивающиеся дискуссии о том, справедливы ли требования России к американцам относительно вопросов расширения Североатлантического Альянса и уважения ее интересов на постсоветском пространстве, настолько же бесполезны, как и вечные дебаты о моральном праве США быть единственным глобальным гегемоном и нести исключительную миссию по реконструированию мира по своему образу и подобию. Бесполезны, так как справедливость в большой политике – это когда одна сторона получает желаемое, а вторая вынуждена с этим мириться. Вопрос заключается лишь в том, насколько игроки амбициозны и как далеко они готовы зайти, чтобы получить удовлетворительную для себя порцию справедливости.
Россия менее амбициозна, поскольку до сих пор разговаривает на языке политики, которую кардинал Ришелье описывал как «Raison d'Etat», а несравненно больший опыт пребывания в международных делах и геополитике – в том числе и участие в поддержке Войны за независимость тринадцати колоний от Британской короны – насытил Москву всеми возможными победами и поражениями. Такие опытные державы на генетическом уровне лучше запоминают уроки собственной и мировой истории и меньше всего подвержены романтизму и мессианству. Существует мнение, что требование российской стороны о безблоковом статусе Украины и Грузии слишком жесткое и вообще никто не давал Кремлю право решать судьбу этих народов. С этим можно было бы согласиться, но ведь Россия не берет на себя эти функции, а говорит об угрозах собственной безопасности. Как минимум было бы странным считать, что Украина и Грузия вне НАТО и в составе НАТО – это равнозначные вещи.
Можно ли представить себе ситуацию, в которой Вашингтон спокойно выслушивает призывы Кремля не принимать близко к сердцу потенциальное вхождение Кубы и Мексики в ОДКБ и развертывание там военно-стратегической инфраструктуры?
В принципе, можно это и не представлять, так как есть реальный пример Карибского кризиса 1962 года, когда президент Джон Кеннеди заявил четко и ясно, что не потерпит советских ракет на своем «заднем дворе». В нашем случае это будут не просто ракеты, а полноценное членство двух постсоветских стран в военно-политическом блоке, где лидирующая держава в лице Соединенных Штатов открыто называет Россию наряду с Китаем своими основными противниками. И это всего лишь сухой реалполитик, без всяких эмоций и высоких заявлений о морально-нравственных мотивах, на которые у России объективно прав значительно больше.
Чтобы убедиться в этом, достаточно прочитать историю возникновения большинства нынешних постсоветских республик, которые за 30 лет «независимости» не сумели выстроить даже базисные фундаменты собственного суверенитета. Однако Москва никогда не выступала с требованиями морально-мессианского характера и не стремилась указывать этим республикам, как жить. Даже сейчас Кремль не просит Штаты и коллективный Запад уйти из региона или перестать конструировать там свое влияние. Требование иное – не превращать его в военно-стратегический плацдарм против России. Опять же у держав с таким геополитическим опытом остро развита историческая память. Совершенно не важно, станут ли Грузия и Украина в рамках НАТО угрозами или нет, ведь Москва не может позволить себе роскошь мыслить категорией «станут ли». Это надо просто принять, иная позиция невозможна.
Аналогичная ситуация с США. По историческим меркам американская империя очень молодая, и именно этот факт в значительной степени определяет столь высокий уровень амбиций. Именно из-за мессианства, романтизма, недостатка опыта и наличия чрезмерно завышенных ожиданий от собственной необузданной мощи Америка в свое время заработала вьетнамский синдром. Часть уроков была усвоена, часть – проигнорирована, о чем свидетельствуют сотни провалов и трагедий в различных участках планеты за последние тридцать лет существования однополярной системы.
Нет сомнений, что по физическим и технологическим показателям Штаты создали мощнейшую империю в истории человечества, сформировав доселе невиданные союзнические сети по всему миру. Сложно оспорить и то, что американцы практически довели до совершенства инструменты мягкой силы, которые постепенно, но верно вытесняют традиционный hard power на обочину истории. Соединенные Штаты по праву стали монополистами на глобальной арене, и многие страны и народы хотят быть с ними в одном союзе и стремятся быть похожими на них. На мой взгляд, американская модель мира победила бы быстрее, если бы Вашингтон вел себя более сдержанно и не пытался навязать ее столь жестко и бескомпромиссно.
Та же Россия приняла победившую в холодной войне капиталистическую модель, и никаких идеологических разногласий в этом направлении с Вашингтоном не наблюдается. Имеются проблемы с другим элементом этой модели – либеральной демократией. Москва объективно не может в силу временных, религиозных и социокультурных особенностей принять предлагаемые принципы неолиберализма в качестве базиса для национально-государственного строительства.
Сопротивление Москвы вполне логично и объяснимо, но для американцев она не равный субъект, а всего лишь правопреемница проигравшей красной империи.
Если бы Штаты выбрали более мудрый и менее эгоистичный подход к выстраиванию двустороннего диалога, то система глобальной безопасности не была бы сегодня в таком плачевном состоянии. В сухом остатке Америка оказалась заложником собственных амбиций, политика страны стала более эмоциональной, а мир непредсказуемым и опасным. Все-таки монополия на глобальное шерифство не столько привилегия, сколько проклятие. Оно ведет к перенапряжению сил, дезориентации и тотальному размыванию границ между реализмом и романтизмом, свободой и вседозволенностью, демократией и хаосом.
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.