Цивилизация
Главное слово 2020 года — не «пандемия», не «маска», не «коронавирус». Главное слово 2020 года — страх. Нам внушают, что страшно летать, кашлять, заниматься сексом, дышать, ходить на работу, собираться вместе, не соглашаться с властью. Тем, кто нам это внушает, тоже страшно. Нас запугивают напуганные. Современная социология уверена, что любой социальный порядок возможен только на страхе. Перестанут люди бояться — и хаос неизбежен. Так ли это?
11 сентября исполняется ровно полгода с момента, когда Всемирная организация здравоохранения официально провозгласила пандемию COVID-19. Уже давно никто не заикается о конкретных сроках ее окончания: мол, посидите дома еще недельку, месячишко, полгодика, и вирус как-нибудь улетучится. Уже давно не так агрессивно крикливы голоса секты карантинопоклонников, которая пламенно восторгалась тотальными локдаунами, репрессивными практиками принуждения людей к всеобщему домашнему аресту, искусственным разорением сотен миллионов и параличом всей нековидной медицины, считая все это торжеством невиданного в истории человечества гуманизма.
Последние полгода все мы живем на великом пиру всемирного страха. Локдауны, маски, перчатки, респираторы — вот реквизит этой изрядно поднадоевшей международной «ковид-вечеринки». Страх триумфально шествует по миру. Но можно ли назвать это триумфальное шествие страха по планете торжеством социального порядка или хотя бы даже просто социальным порядком? Скорее, наоборот.
Этот страх на наших глазах практически моментально разрушил социальный порядок. Давно уже обычная «упорядоченная» жизнь миллиардов людей не была сломана так сильно и так очевидно, как в 2020 году. Давно уже в мире не было такого всеобщего хаоса и растерянности перед будущим.
Эксплуатация страха и беспомощности моментально стерла границы между демократиями и диктатурами. Между богатыми странами и бедными. Между государствами, которые казались разумными, продвинутыми, опирающимися на адекватные научные знания о мире, и странами с репутацией отсталых или даже варварских.
Человечество в одночасье отменило все права человека и все общечеловеческие ценности, включая ценность жизни, за исключением тотального страха по отношению к одной-единственной ни по каким данным не самой опасной болезни из существующих.
Причем все эти государства (кроме нескольких, по разным причинам не поддавшихся коллективному помутнению рассудка) встретились именно в точке пещерного страха, дикости и государственного насилия, а не в точке торжества разума, достоверного научного знания и здравого смысла.
…У меня перед глазами до сих пор картинка из моего узбекского детства. Возле небольшого магазинчика худой ослик, навьюченный какими-то тюками на спине. И хозяин что есть мочи бьет его палкой по выпирающим тощим бокам. Прямо на меня смотрят испуганные влажные, будто от слез, глаза животного. «Мама, зачем он бьет ослика?» — спрашиваю я. «Он хочет, чтобы ослик тронулся с места. Ослик едет, только пока ему больно».
Сейчас эта картинка кажется убийственно точно метафорой господствующего практически повсюду социального порядка. Нас бьют и пугают, считая, что без боли и страха мы не двинемся с места. Что иначе мы не подчинимся их требованиям, какими бы дикими и нелепыми эти требования ни были. Что мы можем что-то делать только из-под палки.
Все как в гениальном детском, но на самом деле слишком взрослом стишке Бориса Заходера: «Что такое волки? Зайцы в самоволке». С той лишь разницей, что кто-то присваивает себе право быть волком, оставляя всем остальным роль зайцев. Или того самого ослика, которым можно управлять только с помощью страха и боли.
На днях мне довелось участвовать в долгом, растянувшемся на несколько суток споре в соцсетях о причинах и последствиях распада СССР. Сам спор был навеян событиями в Белоруссии, где сейчас наступил ее собственный 1991 год: разрушается один из последних заповедников советской жизни. Причем по совершенно естественным причинам непреодолимой силы. Любой спор о причинах распада СССР, хотя прошло уже почти 30 лет (на самом деле «всего» тридцать) кажется мне очень важным. Потому что гибель Советского Союза по-прежнему главное событие для всех поколений людей, живущих на постсоветском пространстве. Более того, этот распад не закончен. И мы продолжаем жить внутри этого тектонического исторического процесса. Кстати, очень показательно, что по свежему опросу ВЦИОМ доля желающих эмигрировать из России такая же, как в 1991 году, в момент распада Союза.
Главная линия разногласий в нашем споре была удивительно похожа на один из самых модных споров публичных интеллектуалов в разгар горбачевской перестройки, почти 35 лет назад: что важнее — колбаса или свобода. Причем в одном мы сошлись: СССР могли бы спасти радикальные экономические реформы, на которые не решилось советское руководство. Правда, если бы решилось, Советский Союз перестал быть социалистической страной, то есть все равно стал бы совсем другим государством.
Но мои оппоненты уверенно говорили о том, что СССР якобы развалили (на самом деле он распался изнутри, а не был «развален» извне — эту разницу принципиально важно понимать для адекватной реакции на ту реальность, в которой живут практически все постсоветские страны до сих пор) политические свободы.
Мол, страх исчез, а людей не накормили — и нет страны. А стали бы мы сытыми рабами — до сих пор жили бы припеваючи в СССР. Эффект осла в действии: перестали бить палкой, и все разрушилось.
Страх не решает вопрос ни о стабильности социального порядка, ни о «колбасе». Страхом можно на какое-то время удерживать людей в повиновении, но невозможно развивать страну или решать глубинные экономические и социальные проблемы. Страх всегда проблема и никогда не решение.
К слову, реакция государств на пандемию показала еще одну очевидную сторону коллективного страха, которую прекрасно научились использовать власти по всему миру. Страх прекрасно монетизируется. На нем можно строить процветающий бизнес.
Американский концерн «Форд», например, стал крупным производителем медицинских масок и аппаратов ИВЛ по госзаказу. Конечно, руководству концерна выгодно, чтобы пандемия продолжалась как можно дольше. Точнее, чтобы как можно дольше продолжался этот коллективный страх из-за вируса.
Теперь вступает в игру мощный бизнес на вакцинах. Причем если медицинская эффективность масок при этом вирусе уже более ли менее понятна (будем откровенны, она, мягко говоря, низка по всей доступной нам статистике), то эффективность вакцин нам еще предстоит узнать. А бизнес вокруг производства вакцин по всему миру уже расцветает пышным цветом. Тот же Китай успел заключить контракты на поставку своей вакцины с несколькими десятками стран.
Разумеется, совсем обойтись без страха как инструмента конструирования социального порядка невозможно. Хотя бы потому, что социальный порядок формируют люди, а каждый человек состоит из набора страхов. Массовых и своих персональных. Более того, социальные нормы и юридические законы вполне можно считать способом превращения страха в социальный порядок. Смысл моральной нормы и писаного закона в том и состоит, чтобы люди боялись их нарушать. Чтобы не получить уголовное наказание, если мы нарушили закон, и не стать изгоями, если попрали общественную мораль.
Разумеется, страхи сопровождают нас всю жизнь от рождения до смерти. Более того, страхи — один из важных защитных механизмов человека. Полное отсутствие страха — очевидное психическое отклонение.
Мы боимся смерти и болезней: своих и близких нам людей. Мы боимся нищеты, невостребованности, зубной боли, высоты, замкнутых пространств… Список наших фобий можно продолжать бесконечно. Страх часто помогает нам не делать глупостей, и в этом его благотворная роль.
Но это не значит, что государству можно и нужно «национализировать» наши страхи. Что какие-то люди с определенными должностями имеют право и полномочия решать за нас, как именно и чего конкретно мы должны бояться. Дайте нам бояться самим. Оставьте людям хотя бы эту привилегию. Жизнь слишком страшна сама по себе, чтобы еще дополнительно запугивать нас сверху.
Более того, любое творчество, любое научное открытие, любая новая технология, вообще любое развитие — всегда преодоление страха и нормы. Всегда победа «нельзя, но очень хочется» или «нельзя, но дай я попробую» над политическим, экономическим, социальным или интеллектуальным рабством.
Если делать страх и насилие единственным основанием социального порядка и государства, следствием станет неизбежное превращение такого порядка и такого государства в царство невежества, взаимной подозрительности и застоя. А потом и крах. Тот же СССР начинался на руинах прошлой России как глобальный модернистский проект, устремленный в будущее. Он возникал из крови гражданской войны ради преодоления прежнего страха и насилия. Но в итоге породил еще больший страх и еще большее насилие. А сейчас мы видим, как сторонники возвращения советских практик устремлены не в будущее, а в самую пещерную глубинную архаику.
У глобальной реакции человечества на пандемию коронавируса и нашего частного спора о причинах распада СССР есть одна важная общая черта: и то, и другое напрямую касается социального порядка. Устройства отношений и коммуникации между людьми.
Социальный порядок — это всегда сложный баланс страха, насилия, свободы, коллективной и личной ответственности. Люди не ослы. Сытых рабов не бывает, они сразу начинают чувствовать себя хозяевами.
Пандемия страха заразна, а вылечить от этой опасной болезни может только вакцина свободы, просвещения и здравого смысла. Как бы наивно и идеалистично это ни звучало. Страх не должен быть главным словом человечества.
