Надежда и Отчаяние

Недавно я случайно узнал, что самой популярной темой выпускного сочинения у российских школьников в 2019 году оказалась такая: «Надежда и Отчаяние». Ничего себе, подумал я. Это же главная тема человеческой жизни. Главнее любви, ненависти, секса, насилия, демократии, тирании, литературы, кино, театра, спорта, феминизма, фашизма, справедливости, болезней, смены правительств, войны, мира, инстаграма Ольги Бузовой. Дай-ка я тоже напишу сочинение на эту тему.

Почему Надежда и Отчаяние (в нашем случае эти слова надо писать именно с заглавной буквы) самое важное в жизни? Потому что Надежда и Отчаяние – два самых убедительных доказательства нашего существования. В моменты, когда мы испытываем то или другое (а иногда и то, и другое)—мы не прикидываемся. Мы предельно честны перед собой и окружающими. Невозможно сделать вид, что надеешься. Невозможно притвориться отчаявшимся. Надежда и Отчаяние – два предельных проявления полноты человеческой жизни. И заодно – базовые чувства, которые мы непременно испытываем по поводу всех реальных событий нашей быстро и неумолимо ускользающей, мчащейся со скоростью испуга, жизни.

…Умный, светлый, талантливый мальчик, единственный сын своих любящих родителей, политический активист, внезапно совершает самоубийство без видимых причин, когда они отъехали буквально на час за продуктами в новогодние праздники. Возможно, это было убийство: правды, скорее всего, не узнать. Отчаяние. Но он был в их жизни. Рос, радовал их, радовался сам. Они надеялись, что он станет хорошим и счастливым человеком. Надежда. Теперь мальчика нет. Отчаяние. Но с ними остались и, пока они живы, останутся светлые воспоминания о нем. Останется мысль о том, что может быть (а вдруг!) «там» что-то есть и они еще свидятся со своим мальчиком в этом «другом» мире. Надежда.

…Хорошему доброму человеку, профессиональному врачу, ставят смертельный диагноз. Но есть 5% вероятности победить болезнь: примерно каждый двадцатый с таким диагнозом выздоравливает. Надежда. Но потом человек узнает, что его дни сочтены, выздороветь не получится. Отчаяние. Но у него есть любимая семья, есть уже отчетливо законченная праведно и честно прожитая жизнь – ведь уже ясно, что он вот-вот умрет. И он хочет, чтобы остающимся здесь было хорошо. Чтобы они не болели. Чтобы заболевшие не отчаивались, продолжали бороться. Он обращается к этим людям, ко всем нам, в своем прощальном, уже посмертном видеоролике. Надежда.

В детстве я часто слышал: «Надежда умирает последней». «Последней» значит, после человека, думал я. А если «после человека», значит, никто из нас никогда не видел и не увидит, как она умирает.

Потом я рос (не скажу «умнел») и мне стало казаться, что надежда — слабая вера. Когда ты во что-то или в кого-то веришь — это сильная вера. А когда надеешься -— значит, веришь, но не очень.

В детстве была песня «Надежда». В ней пелось: «Надежда - мой компас земной». То есть, Надежда была чем-то очень хорошим, правильным и важным, без чего в жизни вообще можно потеряться. Сбиться с пути. («Компас земной»).

Но потом я понял, что Надежда часто мешает или не помогает – если не сбывается. Я это понял после первых смертей близких людей. Тогда мне впервые показалось, что Отчаяние и есть несбывшаяся Надежда.

Если Надежда сбывается, она все равно умирает. Но тогда вместо Отчаяния на ее месте рождается кратковременное счастье.

В детстве у меня все было хорошо, потому что хватало любви и еще не надо было зарабатывать деньги. Поэтому я не нуждался ни в какой Надежде.

Потом мне показалось, что Надежда вообще нужна только тогда, когда тебе не хватает денег, веры и любви. Когда болеет близкий человек или болен ты сам.

В общем, Надежда всегда признак того, что сейчас тебе плохо.

Надежда – отложенное желание, жажда жизни, смутный образ правильного будущего. Отчаяние – несбыточное желание, призрак смерти, приговор неправильному прошлому или настоящему. Надежда – «она», женщина, даже реальное женское имя у разных народов. Отчаяние – «оно», безличное и безымянное, приходящее к каждому.

Надежду можно обрести и потерять. Отчаяние – только преодолеть. При этом мы упорно пытаемся убеждать себя и других не терять надежды и не впадать в отчаяние. И еще, даже в атеистические, чтобы не сказать «безбожные», советские времена, нам часто с разных сторон по разным поводам твердили: «Нельзя жить без веры… Обязательно надо во что-то верить». Преимущественно – в светлое будущее. Верить всегда заставляли в нечто несуществующее. Ведь странно верить в то, что и так есть.

В коммунизм действительно легче было поверить, чем надеяться на его пришествие и не впасть в отчаяние от реальности. Сейчас в этом отношении опять почти советские времена. При сохранении нынешних порядков России надеяться особо не на что. А верить в способность тех, кто правит страной два десятка лет, на третьем вдруг оказаться честнее, умнее, добрее и эффективнее, никто не запрещает.

В конце концов, любая вера – это всегда вера в чудо. В то, чего не может быть, но непременно должно случиться.

Удивительно, что в русском языке есть устойчивое выражение «слепая вера» (мне-то кажется, что зрячая вообще встречается крайне редко), но нет выражения «слепая надежда». Хотя Надежда как раз очень часто бывает слепой—то есть, не имеющей никаких рациональных оснований. И эта слепая Надежда обычно опасно сближается с Отчаянием.

В каком-то смысле в метаниях между Надеждой и Отчаянием мы проживаем весь свой недолгий век. Сама наша память о личном, коллективном, государственном прошлом — это фиксация моментов Надежды и Отчаяния, переходивших в счастье и радость или страдания и горе.

Надежда и Отчаяние — важные, возможно, ключевые проявления человеческого в человеке. Рыба не надеется. Папоротник не впадает в отчаяние.

При этом Надежду и Отчаяние объединяет отсутствие гармонии. Мы надеемся или отчаиваемся только тогда, когда чувствуем или видим нечто неправильное, дисгармоничное, страшное, нуждающееся в изменении, исправлении или исчезновении.

С каждым годом, днем, минутой и секундой каждый из нас приближается к смерти. Поэтому теперь я часто думаю о том, как победить Надежду. Сделать как-нибудь так, чтобы Надежда умерла не последней. Научиться не ждать – даже в мечтах — лучшего будущего. И хоть как-то принимать не слишком прекрасное настоящее.

Еще я думаю о том, что победить Надежду и не впасть в Отчаяние наверно и есть мудрость.

В детстве мне казалось, что человек, в котором живет Надежда — оптимист. Потому что Надежда — очень радостное чувство. Потом я стал чувствовать, что можно сохранять Надежду и быть пессимистом. Вот я же пессимист, а все еще надеюсь на что-то.

Мне кажется, что главный убийца надежды даже не смирение, а знание. Точное холодное знание, что будет так, а не иначе. Что земля не покоится на трех китах. Что все мы смертны и после нас конкретно от каждого ничего не остается. Но остается нечто от всех нас вместе.

Только знание может убить Надежду. И тогда приходит Отчаяние. Но можно быть уверенным, что мы никогда не узнаем всего обо всем. Поэтому Надежда все равно умрет последней.