Как я стал никем

В конце года даже далеких от рефлексии, или, как прекрасно выразился когда-то один из моих узбекских знакомых — от «внутреннего грыза» — людей настигает приступ стихийной бытовой философии. Миллионы, десятки миллионов человек по всему миру начинают подводить личные итоги очередного прожитого года. Публично. Напоказ. Подведем и мы итоги этих итогов.

Зачем мы сообщаем миру, что написали книгу-впервые пробежали марафон-родили ребенка-нашли работу-потеряли работу-похудели-поправились-написали книгу-женились(вышли замуж)- развелись? Зачем эти бесконечные буквальные и фигуральные селфи?

Все просто: человеку трудно признать свое отсутствие в мире. Смириться с безразличием к нему окружающих, кроме, может быть, самых близких, у кого они есть. С неминуемостью собственной смерти. Вот он и кричит: эй, смотрите, как интересно я прожил еще один уходящий год!

Новый год — прекрасный и понятный способ обнуления или наоборот суммирования прежней жизни в надежде на жизнь новую. На долгожданное чудо в следующем году. Щелк— и переключатель сработал. Магия календаря: был год c порядковым номером N, и вдруг на следующие сутки уже почему-то N плюс 1. Вот сейчас наконец и начнется…

Только это так не работает. Одно из главных и самых массовых заблуждений человечества состоит в том, что возможна какая-то другая, «настоящая» жизнь, которая почему-то все время проходит «мимо нас».

Но нет. Ни у кого из нас нет, не было, не будет и не может быть никакой жизни, кроме одной персональной своей. Такой, какая есть. С попытками изменить ее или смириться.

Это не значит, что в жизни нет места чуду. Еще как есть. Более того, одно чудо есть вообще у каждого рожденного и выжившего при рождении ребенка — сам факт нашего рождения. Никто из нас ведь не знал, что нам подарят этот шанс.

Но хрупкому чуду случайности жизни с нашей самой первой миллисекунды в этом мире противостоит и всегда побеждает железобетонная закономерность смерти. Поэтому всякая жизнь удача как попытка и неудача как результат. Назвать смерть «удачей» даже для самой нелепой или мучительной человеческой жизни как-то не поворачивается язык.

Меня много лет занимают два очень простых вопроса — «есть ли в жизни счастье?» и «счастливый ли вы человек?» Но на них очень трудно дать честный ответ. И чем дольше живешь, тем труднее.

Нам вроде бы довольно легко отличить счастливую человеческую жизнь от несчастной. Мы вроде бы согласны, независимо от степени ума и качества образования, представлений о добре и зле, пола и возраста, что богатым и здоровым быть лучше, чем бедным и больным. Что слава, в общем и целом, лучше бесславия. Но больным неизбежно становится всякий, кто по какой-то причине не умрет здоровым. Богатыми во все времена во всех странах было ничтожное меньшинство людей. Прославлялись и вовсе единицы, но потом почти всех прославленных все равно забывают. Значит ли это, что всех остальных вообще рожали зря?

Опять же, вот ты здоровый и богатый, дом — полная чаша, хорошая семья, любимая работа или успешный бизнес. Как со всем этим умирать?

И значит ли это, что одинокому, нищему, больному, ничего не добившемуся в жизни, умирать легче?

Как быть с убийцами? Не в юридическом смысле, тут как раз все более или менее понятно — в метафизическом? Ведь нет ни одной мамы и ни одного папы, которые мечтают родить убийцу. А если родители доживают до момента, когда их ребенок становится убийцей, не уничтожает ли этот факт их собственные жизни?

Как оценить жизнь самоубийц? Вроде бы как очевидную трагедию и несчастье. Но если мы допускаем, что человек имеет право распоряжаться собственной жизнью, может быть для него самоубийство — выход. Или иллюзия выхода. А если мы не хозяева своей жизни, тем более не очень понятно, зачем тогда жить.

Даже несмотря на рекордную в истории человечества мобильность, подавляющее большинство людей за свою жизнь не успевают посмотреть даже десятой части нашей планеты. Даже несмотря на рекордные возможности доступа к информации, мы едва ли прочитаем за самую долгую жизнь (а это 120-130 лет) больше 5 тысяч книг. А их (только если говорить о действительно хороших и важных) уже миллионы. И они все прибавляются и прибавляются.

Конечно, счастье — написать хорошую книгу. Сделать научное открытие. Вылечить тяжелобольного человека или зверя. Посадить сад. Воспитать талантливого ученика. Счастье — самому выздороветь после тяжелой болезни. Счастье — родить желанного ребенка. Но вас все равно не будет, не будет вашего желанного ребенка, а потом не будет и памяти о вас.

Смерть и та самая пушкинская «равнодушная природа» не ведают разницы между счастьем и несчастьем. Природе все равно. А нам — нет.

Поэтому, пока у нас остаются физические и моральные силы, мы продолжаем что-то делать и на что-то надеяться. При этом каждый из нас существует в постоянном непреодолимом двойном дефиците любви: мы всегда недодаем ее и недополучаем. Нам кажется, даже если мы стыдимся в этом себе признаться, что нас недостаточно любят и ценят. Но не так много людей задумываются, способны ли они по-настоящему любить и ценить других людей. Хотя бы даже родных и близких.

Наши итоги года — это всегда промежуточные итоги условно законченной маленькой жизни протяженностью 365 или, раз в четыре года, 366 дней. Это всегда субъективные итоги: быть безжалостно честным по отношению к себе даже труднее, чем к окружающим. И мы не можем совсем уж отстраниться от себя. Посмотреть на себя как на абстрактного другого. Нам всегда себя немного жаль. Или много.

Среди тех, кто готов делиться своими достижениями с «городом и миром», большинство склонно приукрашивать собственное существование. Есть и те, кто, наоборот, пишут эти итоги в жанре «все пропало» или «опять ни черта не вышло». Но и те, и другие говорят голосом вопиющего одиночества, даже если не ждут лайков и перепостов от этого годового отчета о проделанной работе над собой.

О чем бы ни плакал человек, он всегда плачет по себе. С кем бы ни делился своим счастьем или его призраками в соцсетях — он всегда делится с собой. Мы изо всех сил пытаемся самоутвердиться в мире, где все исчезает и ничего не удержать. Где каждый превращается одновременно в горстку пепла или груду костей и байты уже ничего не значащей информации. Быстрорастворимый кофе, быстрорастворимая жизнь, быстрорастворимый человек.

Почва уходит из-под ног, жизнь тает огарком рождественской свечи, а мы все подводим и подводим итоги. Все надеемся на лучшее. Все убеждаем себя, что у нас еще все впереди. А не у нас, так у наших детей.

…Когда мне было шесть лет, я начал писать свою первую книгу. (Спойлер: пока так и не написал ни одной). Взялся за дело с размахом — это сразу были мемуары. Еще спустя лет 40 я придумал, как мне кажется, честное название для автобиографии, своей и вообще любой: «Как я стал никем».

Потому что жизнь — это всегда незаконченный путь к недостижимой цели, даже если она есть. Потому что в братских могилах, на пафосных кладбищах и в крематориях нет особой разницы между несчастными и счастливыми, гениями и бездарностями, долгожителями и теми, кому был отпущен совсем короткий век. Потому что ход времен делает всех нас неразличимыми. Потому что каждый из нас в конечном счете всегда становится никем.

Вот мы есть — и вот нас уже нет. А потом нет и памяти о нас, практически никаких следов. Но это не повод не подводить итоги — если вам так хочется — каждый новый год. Это не повод не праздновать. Это не повод не надеяться, что уж в следующем-то году наконец произойдет что-нибудь такое-этакое, по-настоящему прекрасное и светлое.

«Ау, я еще здесь!», — раздаются миллионы безмолвных выкриков в соцсетях в преддверии нового года. Но тишину не перекрикнешь…