Цивилизация
2017-й изначально анонсировался для России прежде всего как год 100-летия революции. Причем именно Октябрьской, хотя была еще и Февральская. Подводя итоги уходящего года, приходится честно признать: несмотря на множество юбилейных спецпроектов, преимущественно в сетевых СМИ, событие для России в целом прошло незамеченным. На него не отреагировали ни власть, ни народ (не считая во многом искусственного кипиша вокруг фильма «Матильда»). Праздновать действительно особо нечего. Но есть что отмечать. В частности, нельзя не отметить, что в России до сих пор даже нет внятного общепризнанного ответа на вопрос, чем, собственно, закончилась русская революция 1917 года. И закончилась ли вообще?
Еще каких-нибудь лет 30 назад все вроде было ясно и понятно. Историю революций обычно пишут победители. Поскольку в Гражданской войне, спровоцированной Октябрьским переворотом, красные победили белых, единая русская революция была позднее насильственно разделена победителями при Сталине на якобы ничего не решавшую и не значившую Февральскую и решившую все и, главное, навсегда Великую Октябрьскую социалистическую. По «красной» версии истории, революция завершилась созданием лучшей страны всех времен и народов, первого в истории государства рабочих и крестьян Советского Союза. Официально это случилось 30 декабря 1922 года, хотя вооруженная борьба с противниками советской власти на некоторых окраинах бывшей Российской империи (в частности, в советской Средней Азии) шла еще 10 лет.
Более того, хотя революция и победила, но советская власть официально не считала ее завершенной — в том смысле, что внешние и внутренние враги не оставляли шансов «повернуть историю вспять».
Главным официальным объяснением массовых сталинских репрессий стало «обострение классовой борьбы при социализме» — мол, проигравшая буржуазия не может смириться с победой рабочего класса и крестьянства, а потому гадит советскому государству самыми изощренными способами. То, что ему гадит прежде всего тотальное огосударствление экономики после НЭПа и отсутствие малейших гражданских свобод, в голову победившим большевикам как-то не приходило. А кому приходило — тому ее достаточно быстро «отрубали».
Но 8 декабря 1991 года Беловежские соглашения поставили окончательный могильный крест на СССР — и вся относительно стройная сталинская теория Октябрьской революции рухнула в одночасье — вместе с устоявшимися представлениями о добре и зле миллионов советских людей, оказавшихся как бы в эмиграции, даже никуда не переезжая.
Собственно, новой «точкой конца» Октябрьской революции в каком-то смысле стал официальный конец СССР.
Однако и тут не все так просто. Дело даже не в том, что практически всеми бывшими советскими республиками по-прежнему правят советские и по происхождению, и по менталитету люди. И не в том, что люди, заставшие СССР в сознательном возрасте, по-прежнему составляют большинство населения постсоветских государств, в том числе России. Главное, продолжается процесс дальнейшего распада-трансформации-становления постсоветских государств, обломков детища Октябрьской революции — Советского Союза. Революция если и закончилась, то ее последствия явно сказываются на нашей повседневной жизни, государственности и даже гражданстве. Произвольная нарезка границ большевиками привела к тому, что бывшие советские республики несут на себе грузы давних территориальных споров, усугубляющиеся уже современными политическими конфликтами.
Уверенно можно говорить о радикальной перемене отношения россиян к революции. Дети и внуки членов КПСС, партии-наследницы РСДРП Ленина и Троцкого, устроившей Октябрь-1917, считают революцию злом, а не благом — и в этом они солидарны с российской властью. Отношение к революции как к злу и опасности — то немногое, что объединяет сторонников и большинство убежденных противников нынешней российской власти. Условных «патриотов» и «либералов».
Каковы итоги русской революции 1917 года, безусловно, одного из важнейших событий мировой истории ХХ века и истории человечества вообще? Она затевалась против войны и ради свободы. Свободы в России сейчас вряд ли существенно больше, чем в 1913 году, с которым так любила сравнивать себя советская власть. Но точно намного больше, чем в любые советские времена, за исключением, может быть, горбачевских. К тому же тогда не было «этой фигни» — интернета. На полях Первой мировой войны революция спровоцировала другую, не менее кровопролитную — гражданскую.
За 100 лет Россия потеряла два государства и сейчас пытается строить третье. За 100 лет в войнах и репрессиях погибло более 50 миллионов наших граждан. Это, увы, абсолютный мировой рекорд. А в относительных величинах больше своих сограждан в ХХ веке истребили только красные кхмеры в Камбодже. Мы должны помнить об этом.
Понять и осознать недопустимость насилия во имя любых целей трудно, но гораздо легче, чем самоценность гражданских свобод и прав человека, которые по-прежнему кажутся большинству наших сограждан чуждыми и даже враждебными нам идеями.
Собственно, если в России когда-нибудь возобладает общественный консенсус по поводу категорического неприятия насилия и произвола как метода государственного строительства, как повседневной практики во внутренней и внешней политике — только тогда русская революция столетней давности окажется хотя бы отчасти оправданной. Не превратится на более большом историческом отдалении просто в акт санкционированного слепой яростью масс и печальным стечением исторических обстоятельств массового убийства невинных людей.
В противном случае будет все труднее убеждать себя и других, что русская революция, — без сомнения, великое событие российской и мировой истории, сыграла хоть сколь-нибудь положительную роль для нашей страны. Бесконечно утешать себя тем, что отрицательный опыт — тоже опыт, получается все хуже…
