Цивилизация
Знаете, я всегда, всю жизнь, чувствовала, что принадлежу к особому поколению. Есть у в нас что-то редкое. Стечение многих уникальных обстоятельств. Мы — поколение брежневского-горбачевского беби-бума. Мы последние, кого рожали с какой-никакой уверенностью в будущем. И нас много. Мы — самое многочисленное из ныне живущих в России поколений!
Еще мы — поколение, пережившее кризис средней школы. Предыдущим были только школьники военных лет. Мы учились во времена, когда педагогам месяцами не платили зарплату, они ходили в обносках и доедали за учениками. Эту яму мы все на себе почувствуем лет через пять-десять, когда наше поколение войдет в пору наибольшей влиятельности: дослужится до высоких чинов, должностей. Тут-то и будет видно, что за учителя были у нас в школе.
При этом мы — последнее поколение, которое училось в вузах без массовых подработок! Да, вот так! Содержать неработающего студента обычная семья уже не могла, но рынок труда был еще не развит, работать всем студентам было попросту негде. Я начала работать на третьем курсе, выбрала работу, где можно было сидеть в интернете, так как в то время он был дорог и не везде доступен, у нас, например, не было возможности провести в квартиру интернет. О выходе на работу я пожалела: надо было учиться. Первую зарплату свою на той работе отлично помню — 2200 рублей в месяц.
Помню из жизни своих одногруппниц с филфака два факта: все искали работу и ни у кого ее не было. Что мы делали? Перекусывали булочками вместо полноценного обеда и читали книжки!
Как показала последующая жизнь, это был очень хороший для будущих литературоведов расклад. А мы оказались последними в стране филологами, которые могли себе позволить по восемь часов в день сидеть в библиотеке. Мы — это рожденные где-то в 1982-1987 годах. Целое поколение. Кто окончил университет года на три-четыре позже, то есть в конце 2000-х, вовсю работали во время учебы: промоутерами, продавцами, консультантами... Не подрабатывали, а именно работали.
Сколько студентов в реальности работают сейчас, очень бы хотелось знать. Но ответственных и масштабных исследований на эту тему я не встречала — только мелкие частные опросы. Так, в 2017 году ВШЭ сообщала о 51% работающих студентов. В 2020 году HeadHunter насчитал уже 61% таких. При этом почти половина студентов тогда призналась, что работает где придется, а не по специальности, таких было 44%. В основном это официант, курьер, продавец-консультант. Так себе работенки… Это, между прочим, 2020 год.
Сколько в данный момент студентов работают, непонятно. Можно предположить, что тенденция продолжилась и была усугублена пандемией, шквалом санкций.
Зато есть свежее исследование: почти треть работающих студентов стараются устроиться в штат. То есть имеют не разовую подработку, а длительные обязательства перед работодателям, нарушения которых, в отличие от пропуска лекций, караются законом.
Пятая часть работающих студентов готова батрачить без оформления. Тоже так себе новость. Это как нуждается студент, что готов на работу без какой-либо защиты?
Вообще у меня по поводу такой статистики только и есть слов, что два: «Как ужасно!» Это ужасно! Никакие песни о раннем приучении к труду и ответственности неуместны. В университетах должны учиться. Точка! Все остальное — от неблагополучия.
И про ранний опыт говорить не надо. Одно время, когда ситуация с работающими студентами стала бросаться в глаза, у нас в прессе посыпались статьи о пользе ранней работы по специальности. Писали даже о том, что работодатели в будущем станут отдавать предпочтение тем, кто работал по своей специальности чуть ли не с младых ногтей.
А все это оказалось неправдой! И на работу берут тех, кто на учебе учился, и богатые детей на работу после школы не выгоняют. Сегодня высшее образование элитаризировалось. Сначала оно начало подстраиваться под работающих, программы урезали, ввели бакалавриат. По моему стойкому убеждению, Болонскую систему придумали исключительно для примирения с новой реальностью, в которой студентам учиться некогда. Первые курсы еще туда-сюда, но после исполнения двадцати лет мало какой человек в мире не работает. Соответственно, учиться полноценно он не может. Достаньте свой диплом, если давно его получили, и сравните с программой сегодняшних университетов. Я вот сравнила. Нет уже пяти семестров латыни, четырех лет исторической грамматики, углубленного второго иностранного, исчезли текстология, герменевтика и много еще чего. Не уверена, что у всех сохранился древнегреческий. А я учила!
Программа скудная. В магистратуре по лингвистической специальности обычно в первый год день-два в неделю отведены для самостоятельной работы, во второй — три, а потом четыре. И все понимают, что это время просто для работы. Ради денег.
Только сдается мне, что подробных исследований никакие государственные службы статистики сейчас публиковать не будут. Очень страшная тема. Большинство семей не могут прокормить студента. Ситуация такова, что сегодня часть студентов даже вынуждены работать, чтобы еще и помогать семье. Это значит, что ресурсы вырастить ребенка есть в лучшем случае до его совершеннолетия, а дальше он должен вкладываться в котел. При малейшем сбое планов семья попадает в долговую яму, ибо жизненный план рассчитан почти на 20 лет вперед, от постановки на учет по беременности до окончания школы. Множество семей сегодня тянут жилы, планируя, что сразу после школы ребенок пойдет работать. Порой ему приходится выплачивать кредиты, взятые на репетиторов для него же!
Когда-то семья могла дать детям то же образование, что имеет отец, живя на зарплату одного отца. В шестидесятые на работу пошли уже матери. И так везде, что у нас, что в западном мире. К восьмидесятым работающие отец и мать и вдвоем не могли оплатить учебу сына хотя бы на уровне не выше собственного. Пошли подрабатывать дети: на каникулах, по вечерам... Вся эта американская романтика из кино того времени о работе школьников в барах и нянями — попытка замаскировать чудовищное проседание обывателя, который, чтобы доучить ребенка до конца школы и отправить в колледж, должен был выгонять его на работу.
А в 2000-е на Западе уже и этих денег не хватало. Работающие мать и отец, подрабатывающий ребенок больше не могли содержать этого ребенка, пока он учится. И тогда случился в Штатах кризис высшего образования. Встал вопрос: таким детям нужно либо брать кредиты, либо прощаться с идеей о вузе, так как нельзя учиться и работать полный рабочий день.
У нас будет то же самое. Человек не может отнимать от учебы время бесконечно. А подработками по четыре часа в день и на все выходные содержать себя уже не получается. Жизнь сама по себе стала очень дорогой, а человеческий труд, если считать, сколько всего можно на него купить, сделался дешев.
Что нас ждет? А снова — яма. Через несколько лет мы получим страну, в которой едва ли не большая часть 20-30-летних людей с высшим образованием работали во время учебы, меньше учились, для них упростили программы. Эти люди станут наступать на пятки нам — последнему поколению, которое учило древнегреческий и зубрило сопромат дома, а не за барной стойкой. Средний уровень образования массового человека резко упадет, качество научной элиты — тоже, потому что часть тех, кто мог бы сейчас на эту элиту выучиться, вынуждены идти работать.
Инженеры, которые после лекций развозили пиццу, не смогут придумать новые гиперзвуковые ракеты. Студент-медик, работающий фармпредставителем, не станет детским нейрохирургом. Гуманитарные вузы, где студенты работают все годы обучения, не подарят великих умов.
Есть страны, до сих пор страдающие от круговой бедности: они слишком бедны, чтобы накопить силы и выбраться. А теперь появились страны, попавшие в ловушку дороговизны. Проблема работающих студентов — это следствие сверхвысокой стоимости жизни. Жить стало так дорого, что учеба сделалась элитарной.
Мы вступили в новые времена: у нас сегодня даже на бюджетных местах в ведущих вузах учатся в основном дети состоятельных. Бедные туда не идут, потому что не смогут совмещать обучение с работой. Они должны работать, не отвлекаясь на учебу.
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.