Все мы теперь кобзон

Да, крутые времена!.. Для таких яйц, как мы... — говорил герой фильма прекрасного безумного Жан-Люка Годара.

Нет, я не про мировой кризис, не про то, как на наших глазах мир скользит, скользит, скользит в пропасть, что всепоглощающий огонь войны все очистит, а мои колонки разыщут потомки. Нет, я не про это.

И не про санкции. Я — про неписаные санкции. Про то, кто такие теперь «русские», если смотреть со стороны.

Многие любят эту фразу Пушкина, написанную им в письме к Вяземскому: «Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног — но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство». Повторяют ее с разной степенью искажения, но всегда как-то победно, и находят тут какие-то следы патриотизма. И где же они? Во-первых, дочитайте же до конца. Там дальше: «Ты, который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? Если царь даст мне слободу, то я месяца не останусь».

А во-вторых, что тут необычного? Когда ты ругаешь свое отечество — ты дистанцируешься от него и ото всего, что тебе в нем стыдно и постыло: от варварства, от скифства, от азиатчины (как бы говоришь: я — не русский). А когда иностранец при тебе ругает твое отечество, он тебя как раз идентифицирует с этим со всем (как бы говорит: ты — русский). Не вдаваясь в частности: кто конкретно варвар, а кто сочувствующий, кто за кого голосовал в декабре 2011-го и марте 2012-го, кто сбил, кого сбили, кто украл, у кого украли.

Как бы тебе этого не хотелось, ты всему здесь причастен. И не спрашивай, по ком звонит колокол в Донецкой области в районе села Грабово недалеко от города Торез...

Россия поставляет за границу нефть, газ, оружие. Теперь Запад ввел санкции. И нефть с оружием, говорят, поставлять будет сложнее.

А еще Россия поставляет на Запад «чернуху», которая импортируется в упаковке российского искусства. Потому что раньше на такое искусство был какой-никакой спрос. Действительно, европейцы немножко зациклились на русском негативе. Многие хорошие и даже блестящие художники были заложниками такого «заказа». И снимали российскую «помойку» в самом широком этико-обонятельно-эстетическом смысле этого слова.

Чтобы попасть на западный фестиваль, лучше, конечно, подать заявку из Казахстана, Узбекистана, Ирана или ООП. Россия давно уже не была диковинной страной, она не была хорошим фоном для драматургии. Но все же с «чернухой» было полегче попасть в конкурс. Теперь никак не попадешь.

Тема варваров, тянущихся к просвещению, исчерпана. Ничего больше поставлять на Запад не будем. Ни пеньку, ни матрешку. Обернемся к ним своею азиатской рожей.

Санкции против российского искусства не будут принимать в виде особых документов. Это неписаные санкции. Просто отношение к русским художникам совсем испортится и доверие совсем пропадет. Это нормально:

художник — не просто художник, он представитель своей страны. Страна — не просто некий фон его произведения, а часть нарратива, часть повествования, воспринимаемого зрителем. И такое произведение сейчас будет бойкотировать Запад.

Не так заметно, как экономические санкции, одно за другим сгинут культурные российско-европейские мероприятия. Польша и Великобритания успели первыми. А отдельные проекты и отдельные маргиналы совсем пропадут. Это при том, что на родине российских художников и так никогда никто не ценит.

Моя подруга танцует танец модерн. Они давно гастролируют по Европе. Танцуют в церквях под Баха. Пуссирайтствуют. Особого спроса не было, врать не буду. Действо специфическое. Но если и был где-то в природе доброжелательный зритель для такого искусства — то он был, конечно, в Европе. В июле Берлин впервые проигнорировал или, вернее, бойкотировал их танец модерн, и именно по политическим мотивам. Не потому что они Кобзон. А потому что из России.

Кобзон, как говорит пословица, сам постелил себе эту постель. Его не хотят видеть ни США, ни Латвия. Мои уши тоже не хотят ни Кобзона, ни Газманова. Но все мы теперь кобзон...

«Скорблю вместе с вами, и мне страшно, что моя страна, возможно, имеет отношение к этой трагедии» — это написала русская художница, которая продает свои картины в Амстердам. Она давно дружит с двумя галеристами — Лукасом и Яном из галереи «Дэ Тви Пауэ» («Два павлина»). Они геи. Художница — православная прихожанка РПЦ. И ничего — дружат. У них давние отношения, те дают ей деньги в долг. Ей приятно, что она работает на имидж нации (как она это формулирует). Арт-рынок тесен, здесь репутация — бог. И что теперь?

Ее картины — это что-то среднее между иконописью и модерном. По манере письма. По выбору типажей — типичный а-ля-рюсс. Содержания картин странны и иррациональны. Оказалось, что этот рецепт: а-ля-рюсс-сюр-модерн-икона — особенно востребован именно в Голландии.

Она долго сомневалась, как они теперь будут работать и будут ли, не знала, правильно ли сделала, что написала, и так ли написала. Пока не пришел ответ от Лукаса и Яна. Лукас и Ян страшно обрадовались письму, говорят, не знали, что в России об этом думают. А мы страшно обрадовались, что они страшно обрадовались. Гора с плеч. Хорошая история.

Скоро они приедут в Москву, поведем их в Лавру и на «Годунова» в Большой. Обмен базовыми программными культурными ценностями в этой отдельной культурной ячейке сохранен. Пока — во всяком случае.

Великий фильм «Окраина» Бориса Барнета (кстати, первый победитель Венецианского кинофестиваля) лучше всех рассказывает, как это бывает, передает ту атмосферу сто лет назад, когда началась Первая мировая война, тогда еще не знавшая, что она Первая. Два старика, два сапожника, Александр Петрович и Роберт Карлыч, объединенных нежнейшей дружбой и еженощной игрой в шашки, русский и немец, в августе 1914 года вдруг начинают тихо ненавидеть друг друга, а потом и люто. Немец вынужден уехать, портрет его Александр Петрович разбил в сердцах, шашкам каюк.

А вот мать героини моего документального фильма во времена «холодной войны» выгнали с работы за то, что она американская шпионка, поскольку фамилия ее была Розенберг. Розенберги, Юлиус и Этель, были, правда, советскими шпионами в США, но это частности. Кто здесь в нюансах будет разбираться? Наступают времена простые, грубые.

И вдруг посредине всего этого ада раздается звонок. Приглашают на фестиваль в Сербию. На таких условиях зовут только королей. Просто сладчайшие условия. И верю, и не верю. Полное содержание на время фестиваля. Поездки, экскурсии. Если ты участник Венеции и Берлинале, такого не предложат. А фестивальчик-то махонький — документальные короткометражки для сети. При этом лекции и визиты на съемки к классику кино Эмиру Кустурице. Выигравших ждет бесплатное и без экзаменов обучение в его школе. И это когда все вокруг рушится на глазах. Название только какое-то странное... «12 духовных скреп». Почему-то. Ну, удивилась немножко этому сочетанию слов, которое давно заняло первую строчку в частотном словаре всех московских шутников... Читаю пресс-релиз.

«Цель организаторов фестиваля — создать корпус документалистов-пропагандистов из разных стран, но русских по духу, задающих новые правила для всего мира. Выявить тех, кто сегодня только начинает свою жизнь, а завтра будет образцом для подражания тысяч людей по всему миру, тех, кто будет трактовать события и судьбы не так, как это выгодно нашим американским и европейским «друзьям», а так, как это выглядит в действительности. Тех, кто расскажет о фундаменте братских славянских народов — 12 духовных скрепах.

Программа включает в себя 12 номинаций: 1. Щедрость. 2. История. 3. Пасха. 4. Победа. 5. Родина. 6. Семья. 7. Милосердие. 8. Русский язык. 9. Путин. 10. Народ. 11. Государство. 12. Русский язык».

Простите, а вы меня в качестве кого зовете-то? Как режиссера, гостя, как представителя прессы? Или как экспонат?

Крутые времена. Куда податься маргиналу?

То есть вчера как-то еще были большие, но по пять, а теперь только маленькие, но по три. А еще мужик жабу предлагал, вот такая зеленая, но за рубль. Но у меня и рубля не было.