Цивилизация
Что нам чернокожие? Что мы им? Мы их из-за океана не видим даже. Однако. Мир глобален. Особенно же в части конфликтов. На другой части планеты чешется — мы ерзаем. Поэтому мы тут умудрились все передраться из-за сериала «Бриджертоны», где высшую английскую знать играют чернокожие, — ай-ай, какое возмутительное нарушение «исторической правды».
Действие происходит в Англии ХIХ века, но это такой ХIХ век, которого нет, не было, быть не могло, мы его сконструировали намеренно. Тут есть феминистки, современный секс, британская знать танцует под песню Билли Айлиш 2019 года выпуска (ю а э таф гай, ай эм зе бэд гай, дах — обожаю) и всякие другие милые вольности, но российский сегмент зрителей возмутило почему-то одно: что герцоги и королевы в сериале — чернокожие.
Да, допущение, условность, «альтернативная история». Есть такой жанр: а что если бы Гитлер погиб во время пивного путча, а что если бы Фанни Каплан не промахнулась. Назло околоисторическим трепачам с их знаменитой фразой: «история не знает сослагательного наклонения». А вот знает. На что же еще и фантазия! Предположим, что расовой дискриминации не было…
И вот все стали спорить, можно или нет утверждать такой кастинг, чтоб черная актриса играла, например, английскую королеву Шарлотту. На мой глаз, различие в цвете кожи проходит либо совершенно незамеченным, либо, будучи замеченным, перестает замечаться на пятой минуте. Мы и не такие условности допускаем. Когда-то все роли на театре исполняли мужчины. Сейчас кастинг проходит с намеренной гендерной чехардой, так что Корделию играет актер, а короля Лира — актриса. Ну мы же не можем сопротивляться этим процессам. Как говорил Михал Сергеич по схожему поводу, «процесс пошел». Михал Сергеич тоже хотел остановить тот, другой, процесс, который вдруг ему показался неуправляемым, — и тоже не смог. Мы не можем участвовать в выработке новых норм и не можем вернуть старые.
Татьяна Толстая пишет: «Американский сериальчик из жизни английского высшего общества 1813 года. 1813, подчеркиваю. Дамы высшего общества — чернокожие, фрейлины тоже. Можно подумать, они все от Отелло народились».
Новые нормы выработаются и без нас, и без Татьяны Толстой, и остальных, дай им всем бог долгих лет, чтоб смогли наблюдать, как роль Кутузова сыграет афроамериканка.
Кстати, ничего особо преступного не вижу. Во-первых, художники не историки и не претендуют. Историческая достоверность вредит художественной достоверности. Правда и правдоподобие совсем не совпадают.
Если б все исторические фильмы восстанавливали эпоху во всех этнографических подробностях, мы б не выдержали ни единого кадра. Любой художник-постановщик и художник по костюмам в кино вам скажет, что он конструирует, а не реконструирует. (А «сериальчик» даже и не исторический вовсе и не по классическому произведению снятый. Так, фантазия на тему гендерных заморочек XIX века, на тему конфликта любви и долга, как они нам видятся сейчас).
Адабашьян говорил, что если б для «Обломова» они действительно нарядили бы русских крестьян в то, что они там носили в своих обломовках в начале позапрошлого века, зрителей это повергло бы в такой шок, что они весь фильм следили бы только за костюмами. Фильмы всегда и намеренно врут. Допускаю, что так не поступают Норштейн, Герман-старший, Сокуров. Но это исключения.
Тут Елена Ханга возмутилась в обратную сторону: а вам понравился Сергей Бондарчук в роли Отелло?! Почему черного играет белый!
А кто вам сказал, Елена, что Отелло был чернокожим, кстати? Этого даже Бартошевич не знает. Был ли Отелло чернокожим или он был арабом, смуглым брюнетом (другая версия)? Это всего лишь опереточная актерская традиция — из поколения в поколение мазать рожу ваксой, играя Отелло. Вопрос не в том, не оскорбил ли нас Бондарчук в роли Отелло, а в том, не оскорбил ли он нас, измазавшись зачем-то кремом для черной обуви?
Чернокожий кастинг вообще-то существует давно. И называется слепой кастинг. Как богиня правосудия Фемида носит повязку на глазах и потому слепа к статусу, деньгам, связям, и как у слепой у нее обострены другие чувства — в особенности же чувство справедливости. Так и тут слепой кастинг слеп к различиям цвета кожи, внешности, фигуре, к полу — зато более чувствителен к таланту. Ну, так по идее. Уже довольно часто чернокожие играют тех персонажей, которые годами, веками, традициями были белыми.
Черный актер играет Лаэрта в постановке «Гамлета» с Камбербэтчем. Чернокожая актриса играет Корделию в постановке «Короля Лира» с Иэном Маккелленом. При этом ходит всt время в камуфляже и военных ботинках. А графа Кента играет женщина. Такие нетрадиционные кастинги вводят в спектакль на не свои (как бы) места не только черных, но и женщин, и современные костюмы и музыку, туда, где их, казалось бы, быть не должно. Это лучше называть осовремениванием материала, а не нетрадиционным кастингом.
Я лично об осовременивание иногда спотыкаюсь. Когда речь об универсальном Шекспире. А иногда не спотыкаюсь.
Например, в бродвейской постановке «Вишневого сада» в роли купца Лопахина, Ермолая-то Алексеевича, Гарольд Перрино, чернокожий актер. Он играл в сериале «Остаться в живых» вечно врущего дядьку, который продал душу дьяволу и должен виться ужом весь сериал.
И когда чернокожий Лопахин произносит: «Я купил имение, где дед и отец были рабами, где их не пускали даже в кухню» — хм… как же жальче-то Лопахина. Нет? Прям новое звучание получают чеховские персонажи. Может, трагедия Лопахина-то до сих пор и не видна была. Эфрос поручил роль Высоцкому, Плучек — Миронову. А так трагичности-то как раз не хватало. Драма Раневской и Фирса видна. А Лопахина — не всегда. Вроде как он счастливчик, богач, новый русский. Понимаем ли мы драму выгодоприобретателей новой этики и BLM?
Может, новые варвары лопахины вынуждены быть хваткими, цепкими, агрессивными, манипулятивными: может, их дедов в кухню не пускали, а это так просто не забыть. И новая нормальность, обратная дискриминация вызовет больше понимания. И звук топоров по деревьям вишневого сада зазвучит по-другому? В исполнении чернокожего Гарольда Перрино... Рабами были мы у фараона в Египте…
Когда-то перевозбужденный Чехов написал Станиславскому захлебывающееся письмо, что пьесу-то надо называть не ВИшневый сад, как он хотел сперва, а ВишнЕвый. ВишнЕвый, понимаете, ВишнЕвый, эврика! Как все сразу поменяется. Станиславский ничего не понял. Но согласился. Так и тут. То, да не то.
Иногда такая расовая и гендерная нейтральность (чехарда) и осовременивание текста могут сбить с толку, а иногда могут, наоборот, придать совсем новое звучание.
Но у нас почему-то возбудились на черных, которых не то чтобы особенно здесь много живет, и не очень ясно, отчего именно эта тема такая чувствительная. Но прикрываются наши местные эмм… историки, конечно, недостоверностью.
