Цивилизация
После начала украинского кризиса визиты Владимира Путина в Европу — явление нечастое, а потому привлекающее особое внимание. Нынешняя поездка в Милан — не исключение. Символично, что она стала возможной благодаря Азии — теперь без нее никуда.
Форум «Азия — Европа» — мероприятие своеобразное, без четкой повестки дня и определенных задач. Однако встреча начальников стран Европы (ЕС плюс Россия) и значительной части Азии (восточная, юго-восточная, южная) масштабна, ведь формально на участников приходится больше двух третей мировой экономики.
АСЕМ не принимает решений, но как место, где можно разом встретить несколько десятков наиболее важных руководителей, саммит полезен.
Современная политика, в которой взаимопонимание постепенно исчезает, все больше ценит возможности для общения. Не было бы миланского мероприятия, АТЭС в Пекине, «двадцатки» в Брисбене, и оказии для личного общения, например, российского президента с западными визави вообще бы не представилось. Специальные двусторонние встречи в условиях санкционной войны никто проводить не будет.
Вообще, к ситуации, когда против Москвы действуют серьезные меры давления, призванные принудить ее к смене политического курса, мы привыкли на удивление быстро.
Как будто не было двадцати с лишним лет, когда Россия и ведущие государства Запада официально состояли в стратегическом партнерстве. Между тем санкции — поворотный момент, меняющий модель отношений.
Логика санкционной войны проста. Во-первых, если страна-объект не готова капитулировать, а это крайне редкий сценарий даже в случае с небольшими государствами, то она должна отвечать. И начинается цепочка ответов на ответы. Во-вторых, каждый следующий шаг должен быть жестче и больнее предыдущего.
Финальная же точка в таком случае — прямое столкновение, поскольку в какой-то момент набор мер наказания исчерпывается.
Российский аналог санкционной политики — это действия Роспотребнадзора, который в нужные моменты обнаруживает в чьей-либо продукции ненужные примеси. С точки зрения перспектив отношений, наносимого ущерба, это проще, чем официальные санкции — в любой момент можно снять по чисто техническим фитосанитарным причинам, не требуя от визави публичного политического покаяния.
Примером, который обычно приводят в доказательство действенности санкций, является Южная Африка эпохи апартеида. Но это довольно уникальный случай, поскольку у режима, построенного на расовой сегрегации, в какой-то момент в мире вообще не осталось сторонников.
Очень жесткие санкции против Тегерана заставили его включить все свое дипломатическое мастерство и начать переговоры по ядерной программе, но результат еще предстоит увидеть. Как бы то ни было, предшествующие примеры, включая и ЮАР, демонстрируют, что отмена санкций происходит после смены режима (тем или иным способом). Такая цель может не декларироваться официально, однако главным итогом становится именно это.
Санкции против России — акция многократно более крупная, чем любые другие действия такого рода.
Премьер Дмитрий Медведев был прав, когда напомнил на Сочинском экономическом форуме, что наша страна жила в режиме тех или иных санкций практически весь ХХ век.
Однако нынешнюю ситуацию вряд ли стоит сравнивать с давлением на СССР, поскольку Советский Союз осознанно строил для себя альтернативную реальность и не стремился становиться частью «большого мира». Разве что сделать его частью себя, то есть распространить свою модель на остальную планету, что, впрочем, было невозможно. Россия даже сегодня говорит об интеграции в глобальную экономику.
То, что происходит сейчас, правда, можно сопоставить с моментом слома — когда Российской империи не стало, а на ее месте появилось новое государство, враждебно воспринятое всеми. Тогдашний санкционный удар менял само место России в международной системе, стимулировав ставку на автаркию.
Конечно, это не означает, что Россия после Крыма — аналог Советской России, страны, возникшей из пламени революции 1917 года.
Речь о другом — о невозможности возврата к предыдущей модели отношений с ведущими партнерами после того, как те однажды признали власть какой-то страны неприемлемой.
СССР добился полноценного признания только тогда, когда доказал внешним силам, что ожидать внутренних перемен бесполезно.
После окончания «холодной войны» диалог России с Западом, прежде всего с Европой, базировался на предположении, что Россия рано или поздно станет частью расширенного «западного сообщества». На каких основаниях — были разночтения, Москва видела свою роль не такой, какую ей готовы были отвести европейцы и американцы.
Однако идея «стратегического партнерства» сохранялась, что предусматривало необходимость если и не искреннего доверия, то хотя бы его имитации, взаимных умолчаний. Введение официальных санкций подводит черту.
При этом санкции против России предельно персонифицированы — даже формально. Администрация США официально объявляла, что направляет удар против тех, кто лично близок к Путину. В годы «холодной войны» сдерживание СССР не имело задачей изменение его политической системы, а предусматривало ограничение внешнеполитических амбиций и ослабление общего потенциала в конфронтации.
Сейчас российскую модель олицетворяет один человек. Попытки надавить на него вызывают вполне предсказуемую не только государственную, но и личностную реакцию противодействия.
А президент России в отличие от президента Ирака или Сербии обладает серьезным потенциалом политико-экономического возмездия и ответного сдерживания. Поэтому все опять сводится к стремлению избавиться от того актора, от которого только и зависит политический курс.
Для того, кто служит главной мишенью, вопрос, соответственно, не просто о тактическом выигрыше или проигрыше в позиционной игре.
На кону — политическое выживание, от которого зависит и будущее устройство страны.
Если ставки столь велики, странно ожидать готовности на принципиальные уступки, коль скоро рассчитывать на долгосрочное восстановление отношений с Западом российский лидер уже не может.
Эпоха, когда Россия более или менее явно подчеркивала свое отличие от Советского Союза и качественно иные отношения с его противниками, закончена. Россия больше не противопоставляет себя советскому периоду, отказываясь от той модели самоидентификации, которая появилась после распада СССР. Это парадоксально, ведь все руководители современной России стали таковыми только благодаря исчезновению Советского Союза. Сохранись он — практически никто из них и близко не подошел бы к своему нынешнему уровню.
Впрочем, после революции 1991 года прошло уже 23 года. Тот же срок отделял Октябрьскую революцию, которая смела Российскую империю, до момента, когда руководитель СССР, сам — порождение этой революции, по сути, отказался от революционного идеологического курса в пользу чисто геополитической логики.
Добро пожаловать на новый круг.
