Цивилизация
Фильм «Легенда № 17» объявлен образцом нового российского кино, качественного и патриотичного. Кто-то увидел в нем образ нового старого героя, особенно на фоне возвращения хоккею государствообразующей функции, кто-то и вовсе антисоветский пафос. Это вопрос восприятия.
Но по числу фактических ошибок, отчасти сделанных по незнанию истории советского хоккея, отчасти специально, с целью сгущения пропагандистского смысла, картина превзошла все возможные ожидания. А за плоские киноприемы, которые даже в сталинском довоенном кино не применялись, по ходу просмотра становится даже как-то неловко.
Само название свежо, как весенний ветерок. Даже официозная советская биография Валерия Харламова, написанная Владимиром Дворцовым и Зино Юрьевым «Форвард № 17» как-то менее претенциозна.
Ну, ладно: абстрактный канадец с раздувающимися, как у испанского быка, ноздрями (от этой одномерной, как фанерный макет, метафоры, проходящей через весь фильм, челюсти сводит) призван изобразить всю ярость заокеанских профессионалов, очень похожих на немецко-фашистских захватчиков во время футбольного «матча смерти» в Киеве эпохи Великой Отечественной (тоже опошленном кинофильмом «Матч»). Это пропагандистская задача, достойная семейства Михалковых и студии «Тритэ». Но если тут намек на Фила Эспозито (во всяком случае, на спине виден номер 7 нападающего «Бостон Брюинз»), то он был совсем другим парнем: искренним, безбашенным, преданным хоккею – коллегам стоило при подготовке фильма хотя бы почитать его мемуары, записанные Питером Голенбоком и изданные в 2003 году. Уж если Харламов – испанец, то Эспозито – итальянец. Можно было бы быка с какой-нибудь тарантеллой скрестить – или что там у наших сценаристов символизирует Италию (кстати, перед первым матчем суперсерии наша команда дружно смотрела «Крестного отца»). И между прочим, Эспозито, будучи очень жестким игроком, никогда специально не дрался, хотя и был чрезвычайно раздосадован тычками Бориса Михайлова. Он был заряжен на игру. И не случайно набрал в суперсерии больше всех очков – 13 (кстати, Харламов с 7 очками был только шестым). Эпизод в фильме, призванный изобразить охоту на Валерия Харламова, разумеется, произошел отнюдь не в первой игре суперсерии—1972. Хотя да, впоследствии второй тренер Джон Фергюсон предлагал найти добровольца, который займется Харламовым, а потом, когда Бобби Кларк повредил семнадцатому номеру лодыжку, Гарри Синден предлагал игрокам «пощекотать» форварда за больное место. Спровоцировано это было двумя абсолютно выдающимися голами Харламова именно во втором периоде первой встречи. Потом все было сложнее…
Зачем авторы фильма произвольно жонглируют фактами, и вовсе не ясно. Другом на все времена у Валерия остается Александр Гусев, хотя Харламов дружил с Александром Мальцевым. Зачем Харламова отправляют в первую автомобильную катастрофу на несколько лет раньше, чем это было в действительности? Почему семнадцатому номеру «заокеанские хозяева» с пародийным акцентом предлагают гигантский гонорар до суперсерии (что просто ну совсем неправдоподобно – кто ж его вообще знал при наличии железного занавеса), а не после первых игр – решительно непонятно. Каким образом советского хоккеиста могли знакомить с фотографией команды Канады задолго до суперсерии, если Гарри Синден собрал сборную по сусекам только летом 1972-го, да и то было непонятно, кто будет играть, а кто откажется. Феерические плюхи вроде клюшки с загнутым крюком в руках у Тарасова в 1960-е годы вообще как-то неловко упоминать.
Нужно было авторам показать противостояние Тарасова системе. Допустим. Хотя никакого противостояния отродясь не было: Анатолий Владимирович был твердокаменным коммунистом. И именно за эту чрезмерную твердокаменность Всеволод Бобров иронически называл своего коллегу Троцким.
Да, Тарасова сожрали перед суперсерией. Но тогда надо было быть честными до конца и показать, что и Боброва спортивные функционеры скушали два года спустя. И он был не менее строптивым руководителем команды. Кстати, именно Бобров восстановил в сборной к призу «Известий»-1972 тройку Михайлов--Петров--Харламов, которую Тарасов сам же и разрушил: они втроем играли за национальную команду, а в ЦСКА – отдельно. И просто безумие какое-то: зачем нужно было знаменитый матч 11 мая 1969 года между ЦСКА и «Спартаком», когда Тарасов действительно увел команду в подтрибунные помещения и 40 минут не выводил ее обратно на глазах у Брежнева, превращать в товарищеский матч начала 1970-х между сборной СССР и «Спартаком» и накручивать эпизод до «антисоветизма» Тарасова? Это не просто неправда, это бред. В действительности Тарасов был не согласен с тем, что гол Владимира Петрова в ворота «Спартака» не был засчитан (контрольный секундомер показал, что шайба влетела в ворота после окончания первой десятиминутки третьего периода). Из-за этой истории полетела сетка центрального телевидения. Тренер был лишен звания «заслуженного» (которое осенью того же года восстановили). Из сборной и ЦСКА его за это никто не выгнал.
Сценаристы распоряжаются десятилетиями с легкостью необыкновенной. Карикатуру на Боброва 1954 года, на которой он был изображен учеником канадцев, сидящим за партой (тогда в Стокгольме состоялась не менее знаменитая встреча – наши обыграли представлявшую на чемпионате мира Канаду команду «Ист Йорк Линдхерстс» из второго дивизиона Хоккейной ассоциации Онтарио со счетом 7:2 и стали чемпионами), перенесли в 1972-й, и ее Бобров, уже тренер, показывает команде перед игрой в раздевалке. Иногда кажется, что авторы не удосужились посмотреть общедоступные записи матчей суперсерии, до такой степени искусственными выглядят картинки первой игры. Ну не был в галстуке Пьер Эллиотт Трюдо, производивший символическое вбрасывание. Он вообще был известный метросексуал и в то время вел предвыборную кампанию, поэтому предпочел стиль «смарт кэжьюал» официозу.
Бегущие быки. Тарасов (кстати, прекрасно сыгранный Олегом Меньшиковым — единственная удача), занимающийся, вероятно, во дворе генеральского дома на Алабяна, чем-то вроде вуду, позволяющим нашей сборной победить. Орущий от радости Харламов (смотрим записи суперсерии – форвард номер 17 был всегда сдержан, спокоен и невозмутим после забитых голов). Все это не о Харламове. А о всепобеждающей силе отечественного спорта – все та же тоска, пережившая десятилетия: «мы верим твердо в героев спорта». Тоска, адаптированная под сегодняшние идеолого-политические задачи.
Есть, правда, и в этом фильме положительный заряд. Во-первых, все-таки пропаганда хоккея. И как бы ни были плоско, несмотря на вмешательство заокеанских же постановщиков, сняты хоккейные сцены (кто ж тогда так комбинировал?), обаяние арены ЦСКА передано вполне адекватно (хотя хоккейные сцены лучше сняты даже в советском фильме 1960-х годов «Хоккеисты», сделанном по сценарию Юрия Трифонова – там есть эффект присутствия). И в облике, и даже в пластике актера, сыгравшего главную роль, вдруг действительно мистическим образом улавливается Харламов. А его грацию гения – передать почти невозможно.
Не получается у нас без мифов. Сталин – миф. Гагарин – миф. Теперь к этому ряду пришпандорили Харламова. Патриотизм. Хоккей. Родной гимн, навеки единый.
И главное, из фильма вытекает, что мы победили в суперсерии. Хотя дело-то не в этой маленькой хитрости, очень похожей на ту, на которую пошла советская пресса в 1972-м. И не в том, что за 34 секунды последнего, восьмого, мачта в Москве Пол Хендерсон забросил самую важную шайбу в истории канадского хоккея, обеспечив победу команде Канады. А в том, что тогда победил хоккей, который стал после суперсерии другим. В том, что в железном занавесе образовалась дыра.
Верните Харламова хоккею. Не надо из него делать мавзолейную мумию только потому, что верховный главнокомандующий вдруг встал на лед, доигрывая то, во что он не доиграл в детстве.
