Цивилизация
Егору Гайдару 19 марта исполнилось бы 65 лет. Всего 65, а новые поколения либо не помнят о нем, либо не очень четко представляют себе, к какой исторической эпохе принадлежит этот экономист и политик. Старшие же когорты ставят его в один ряд с «разрушителями» Михаилом Горбачевым и Борисом Ельциным, полагая, что реформы Гайдара были не нужны.
Это такой специальный способ забвения — память отторгает отсутствие еды, присутствие инфляции, превращавшейся из латентной в открытую, и неостановимый с момента путча августа 1991-го стремительный распад СССР, включая непроходимость управленческих команд — некем и нечем было командовать.
Есть и иной тип беспамятства. Недавно я попросил коллегу социолога задать вопрос на одной и фокус-групп возрастной когорты 45-55 лет, что они помнят про Гайдара — ибо должны же по возрасту что-то помнить. Имя Егора Тимуровича вызвало две ассоциации, эмоционально для респондентов нейтральные, – они признались в полной аполитичности в свои молодые годы: это программа «500 дней» и ваучеры.
Не то чтобы Гайдар не имел отношения к ваучерам. Они были им санкционированы как единственный реалистический инструмент массовой приватизации в обстоятельствах хаоса, отсутствия у потенциальных частных инвесторов денег на собственно денежную приватизацию и спонтанного присваивания себе предприятий краснодиректорским корпусом. Но проводил чековую приватизацию все-таки Анатолий Чубайс. И не то чтобы архитектор российских реформ не имел отношения к гонке экономических программ, которая началась в 1989-м и продолжалась до самого распада СССР и формирования команды Гайдара – он участвовал в разработке большинства программ, в основном для союзного правительства, но, пожалуй, один из немногих программных документов, к которым Егор Тимурович не имел отношения, — это «500 дней».
Однако в целом ход мысли правильный: Гайдар — автор либеральных реформ (пусть они и не маркировались «500 днями», а сам он был во власти в качестве вице-премьера и и.о. премьера чуть больше года), а важная часть этих преобразований — приватизация, в том числе запомнившаяся всем ваучерная.
Оставим в стороне преобладающую у респондентов массовых опросов точку зрения, согласно которой никакие реформы не были нужны и вообще их навязали американцы. Ну, пожили бы без Гайдара с неотоваренными талонами на еду с пустыми магазинами, зато был бы Егор Тимурович сейчас жив, работал бы уважаемым директором академического института и никто бы не обвинял его в том, что он эту самую еду отнял у людей и замедлил рождаемость. (Его правительство обвиняли в снижении рождаемости уже на первом месяце его существования, на что Егор Тимурович замечал, что для такого рода обвинений надо подождать хотя бы девять месяцев). Что же до Соединенных Штатов, то они у нас стоят за сценой любого значимого исторического и даже доисторического события: на тех же фокус-группах я сталкивался с мнением, что поправки в Конституцию понадобились ровно потому, что ее в 1993 году написали американцы.
В конце концов, у Гайдара не было иллюзий по поводу того, что в истории России его превратят в антигероя: про правительство и в те баснословные времена ходила шутка, что оно как картошка — к осени либо съедят, либо посадят. Сейчас хотелось бы в канун 65-летия героя обратить вниманием на некоторые его работы, где он пытался хотя бы что-то объяснить соотечественникам, пророчески оценить расставленные исторические ловушки и обозначить ключевые реформы на будущее.
Таких работ как минимум три. Кстати, написанных вполне себе в жанре научпопа, что опровергает представления о Гайдаре как о заумном экономисте, не умевшем разговаривать с простыми людьми; знаете ли, не надо путать простоту с глупостью и нежеланием читать и, главное, думать. Это «Государство и эволюция», «Долгое время» и «Гибель империи».
«Государство и эволюция» отмечена тем, что проблемы, описанные в книге, никуда не исчезли за четверть века, хотя сам автор в предисловии к ее изданию на английском языке в 2003 году писал, что надеялся на их разрешение в течение одного года или двух-трех лет.
На обширном историческом фоне Гайдар разворачивал панораму государств, где власть означает собственность, а собственность — власть: «Потеряешь должность — отнимут состояние. Собственность — вечная добыча власти. А власть вечно занята добыванием для себя собственности, в основном за счет передела уже имеющейся… собственность в определенном смысле есть лишь атрибут власти. Получив власть, спешат захватить эквивалентную чину собственность».
Ничего не напоминает?
Еще фрагмент: «Если государство, и только государство, делает собственность легитимной… рынка не будет. Если легитимность собственности не зависит от государства, если она первична по отношению к государству, то тогда само государство будет работать на рынок, станет его инструментом».
Под восточным государством Гайдар понимал почти марксистский тип «азиатского способа производства» при полном преобладании государства над частными собственниками. Такую систему Гайдар называл «государственно-олигархическим капитализмом» — еще в 1994 году.
То, что произошло с российской историей, описано точно и безжалостно: «…территориальная экспансия… лишь загоняла Россию в «имперскую ловушку»: с каждым новым расширением территории увеличивалось то, что надо сохранять, удерживать, осваивать… Россия попала в плен, в «колонию», в заложники к военно-имперской системе, которая выступала перед коленопреклоненной страной как вечный благодетель и спаситель от внешней угрозы, как гарант существования нации. Монгольское иго сменилось игом бюрократическим. А чтобы протест населения, вечно платящего непосильную дань государству, не принимал слишком острых форм, постоянно культивировалось «оборонное сознание» — ксенофобия, великодержавный комплекс. Все, что касалось государства, объявлялось священным… Мощное государство… тяжелогруженой подводой проехалось по структурам общества».
Гайдар объяснял, что его соратники — государственники, но они за государство эффективное и десакрализованное: «Государство должно… обеспечить неприкосновенность частной собственности, произвести разделение собственности и власти и перестать быть доминирующим собственником… Государство должно ограничить свой «рэкет», свои аппетиты по части налогов. Это вполне достижимо, если не государство становится основным инвестором в экономику… Такой подход предполагает и соответствующую идеологию: секуляризация государства, отказ от «государственничества» как своего рода религии, чисто рациональное, «западное» отношение к государству».
Ничего этого не произошло…
Opus magnum Гайдара — «Долгое время» невозможно пересказывать: это масштабная панорама экономической истории. А четвертый раздел «Долгого времени» — каталог проблем постиндустриального мира (и России) и сфер реформирования: государственная нагрузка на экономику; системы социальной защиты (в том числе пенсионная); образование и здравоохранение; комплектование вооруженных сил; гибкость и устойчивость политических систем (с необходимостью ради нормального развития отказаться от «закрытой», или «управляемой», демократии). Собственно, это и есть области того, что сегодня принято называть структурными реформами. За что власть взялась в нулевые годы, а потом либо не доделала, либо развернула назад, либо пошла в прямо противоположном направлении.
Ну, а «Гибель империи» — попытка на документах, почти исключительно документах, показать, как разваливался экономически и политически несостоятельный Советский Союз. Но книга на только и не столько об СССР — политэкономия краха Советского Союза лишь один из примеров безысходной неэффективности авторитарных режимов и империй, а также погруженности в «сырьевое проклятие» с его испанским прологом и уроком XVI-XVII веков, когда золото и серебро Нового света обрушили экономику и величие Испании. Могучая держава Советский Союз в этом смысле ничем не отличалась от средневекового испанского королевства: и здесь, и там — извлечение ренты, и здесь, и там — неразумные расходы, военные авантюры и заимствования. Когда приток драгоценных металлов сокращается, цены растут, доходы казны снижаются, невозможность вернуть кредиты приводит к череде банкротств.
«Гибель империи» — пророческая работа. Не только в пастернаковском смысле: историк — пророк, предсказывающий назад. «Предсказание назад» оказалось и пророчеством вперед. Гайдар предсказал эксплуатацию постимперского синдрома, равносильную использованию «политического ядерного оружия»: «Обращения к постимперской ностальгии, национализму, ксенофобии, привычному антиамериканизму и даже к не вполне привычному антиевропеизму вошли в моду, а там, глядишь, войдут и в норму. Важно понять, насколько это опасно для страны и мира».
Более чем полтора десятка лет тому назад Гайдар предупреждал: отсутствие реальных достижений в социально-экономической сфере будет замещаться классическим набором идеологии «особого пути». Самого опасного пути, на который в принципе могла встать страна: «Мессианская идеология — важная отличительная черта тоталитарных режимов. Авторитарный — объясняет свою необходимость прозаическими аргументами: несовершенством демократических властей, значимостью динамичного экономического развития, необходимостью противостоять экстремизму. Тоталитарный — апеллирует к религиозным или псевдорелигиозным символам: тысячелетний рейх, всемирный коммунизм, мировой халифат».
Все, абсолютно все предсказано «вперед», вплоть до соревнования политиков, суть которого — «выдвижение популярных и экзотических идей, связанных с использованием накопленных в стабилизационном фонде ресурсов».
У заслуженно популярных ученых — экономиста Дарона Аджемоглу и политолога Джеймса Робинсона — есть книга, в чем-то напоминающая «Долгое время» Гайдара, в русском переводе она называется «Почему одни нации богатые, а другие бедные». Их ключевая идея состоит в том, что нации с экстрактивными институтами, то есть работающими на правящую элиту и предполагающими чрезмерное влияние государства на все процессы, могут достичь успеха, но очень короткого и за счет населения и извлечения ренты из национальных богатств в свою пользу. А это означает провал государства и многолетние проблемы. Инклюзивные же институты раскрепощают и вовлекают через механизмы демократии и рынка силы общества в развитие страны. И тогда экономический рост оказывается долговременным и устойчивым.
Так вот Егор Гайдар строил в стране инклюзивные институты. На их основе стал возможен рост, стала возможной — пусть и на исторически короткое время — реализация прав и свобод человека и гражданина, зафиксированных во второй главе российской Конституции. Часть институтов была уничтожена, часть — превратилась в институты имитационные. Но пример и прецедент формирования, существования и работы инклюзивных институтов Гайдар создал.
Никто не мешает воспользоваться этим примером. Ну, а для начала стоит хотя бы прочитать Гайдара.
