Цивилизация
2020-й – год фантастического взлета российского мужского тенниса. Весьма специфические соревнования, которые проводятся с 1970 года и завершают теннисный сезон – Итоговый турнир ATP (Ассоциации теннисистов-профессионалов) – собирают восемь теннисистов, показавших лучшие результаты за сезон. Впервые за два десятка лет на турнире выступили сразу два российских теннисиста – Даниил Медведев и Андрей Рублев, оба из первой мировой десятки. Медведев и вовсе турнир выиграл.
На фоне обескураживающих провалов российского футбола российский мужской теннис переживает расцвет. Четвертая ракетка мира, Медведев, вышел в полуфинал и впервые в своей карьере в феерическом матче победил вторую ракетку Рафаэля Надаля. Сил ему хватило и на победу в тяжелейшем финале над другом и спарринг-партнером по тренировкам, но очень неудобным соперником, третьей ракеткой мира Домиником Тимом.
Что, собственно, происходит?
Даниил Медведев, Андрей Рублев и Карен Хачанов – представители одного поколения, впитавшего все лучшее, что есть в российской школе тенниса, и с самого нежного возраста имевшего самые широкие возможности для международной конкуренции.
Второй элемент – это, если угодно, «уроки тенниса» для политики и экономики: там, где есть конкуренция, но не местечковая, усть-урюпинская, а глобальная – там и успех, и глобальная конкурентоспособность.
У науки есть национальный флаг, могут быть и национальные школы, но не бывает успешной «суверенной» науки: в сегодняшнем мире она интернационализирована. Не бывает «православной социологии» или «московской economics»: существует только международная, внутри которой развивается масштабная конкуренция, двигающая ту или иную отрасль вперед.
Сегодня наука находится на таком уровне, что высокие технологии не создашь в шарашке из солженицынского «В круге первом». Если в политике нет конкуренции, побеждают унылое единомыслие, пещерное качество законотворчества и нулевой уровень управленческих компетенций. Если конкуренции нет в экономике – она стагнирует годами, а иногда десятилетиями, вместе реальными доходами населения.
Спорт – не исключение: без международной конкуренции, без выращивания спортсмена на интернациональной почве – не получится выдающегося игрока, защищающего цвета своей страны.
Спорт высших достижений вырос до такой степени, что невозможно рассчитывать лишь на «морально-волевые» качества, хотя и они важны. Анатолий Тарасов поднимал из раздевалки сборную СССР «Интернационалом». В те времена это еще до какой-то степени работало, но сейчас никакие гимны, даже церковные, не помогут. Нужен класс, рождающийся из конкуренции, а не « ты представь, что за тобою полоса пограничная идет». Что, к слову, прекрасно понимал тот же Тарасов – по его убеждению, измерить мощь и достижения советского хоккея можно было только в конкуренции, встретившись с лучшими игроками НХЛ. Как нужна была конкуренция самой НХЛ – после 1972-го, начала регулярных серий матчей со сборной и клубами СССР мировой хоккей стал другим, конкуренция его обогатила.
Так и с сегодняшней тройкой молодых российских теннисистов, которым слегка за 20, наращивавших мастерство и психологическую устойчивость – а теннис в психологическом отношении, возможно, самый тяжелый вид спорта – в условиях жесточайшей конкуренции. Все – молодые, высокие, каждый на свой манер атлетичен. Быстрее других созрел и подавал наибольшие надежды Карен Хачанов – он был физически мощнее своих товарищей. Но потом вперед вырвался Даниил Медведев – его необычные физические данные, нестандартная, ломкая пластика при огромном росте и худобе, ошеломляющей силы подача и тактическое разнообразие позволили ему стать лучшим, и приблизиться к успехам своих теперь уже давних предшественников Марата Сафина, Евгения Кафельникова, Николая Давыденко.
За минувшие два года, набравшись опыта на высшем уровне, вертикально взлетел Андрей Рублев. Еще в августе 2019-го он плакал, обыграв в Цинциннати великого Роджера Федерера. Сейчас, выиграв за год пять турниров и сравнявшись по числу побед за сезон с номером 1 – Новаком Джоковичем, он уже не плачет от радости, а прет, как танк, обретя способность, проигрывая два сета, вытаскивать игры с сильнейшими теннисистами мира.
У наших дам ушло поколение успеха, притом, что женский теннис полон сюрпризов в еще большей степени, чем мужской. И здесь плоды конкуренции прорастают оттуда, откуда их не ждут. Как это произошло на минувшем «Роллан Гаррос», где никто не смог справиться с выскочившей с 54-го места в мировой классификации 19-летней полячкой Игой Швентек, обыгравшей в том числе первую ракетку мира Симону Халеп со счетом 6:2, 6:1. Это – результат конкуренции и наигранного благодаря ей опыту, давшему уверенность в себе и класс.
«Она лениво — значит, скверно — / играла; не летала серной, как легконогая Ленглен» — писал в «Университетской поэме» Владимир Набоков, сам изрядный теннисист, отпрыск англофильской русской аристократии, живший одно время уроками тенниса. (В стиле упомянутой им антигравитационной звезды 1920-х Сюзанн Ленглен и в самом деле больше было от балета, чем от тенниса.) Игра и сама-то была аристократична. Эти белые брюки, безрукавки, джемперы и кардиганы, юбки мелькали на частных кортах в поместьях, хотя с годами быстро спускались вниз по социальной лестнице, проникали в дачный быт (как у Мандельштама: «Средь аляповатых дач» - это 1913 год) и городскую, гораздо более массовую, среду, тем более в советское время.
Но лучшим русским теннисистом был аристократ самой что ни на есть голубой крови – граф Михаил Николаевич Сумароков-Эльстон, впоследствии эмигрант, поигравший даже в паре с Ленглен, а в одиночном разряде однажды побивший француза Анри Коше, представителя блестящего поколения французских теннисистов, к которому принадлежал Рене Лакост.
Если теннисный мяч, по определению того же Мандельштама, «вбросил в мир англичанин вечно юный», то Лакост вбросил в мир образ «Крокодила» и одну из самых известных и по сей день торговых марок.
Высшая степень аристократизма: барон Готфрид фон Крамм, проиграв из-за травмы в 1930-е годы один из финалов Уимблдона, через судью обратился к зрителям: «Барон приносит свои извинения зрителям за то, что не мог играть лучше». Гордость Германии и внешне идеальный истинный ариец фон Крамм, вернувшись однажды с выставочных матчей в Австралии, где он критически высказался о нацистском режиме, был немедленно арестован, правда, формально не за политическую неблагонадежность, а за гомосексуализм.
Даже в 1960-е российский теннис не был лишен налета – вполне зримого – аристократизма. Анна Дмитриева, одна из сильнейших советских теннисисток, с конца 1950-х участвовавшая в крупнейших соревнованиях, включая Уимблдон, была представлена не только графу Сумарокову, но и Александру Керенскому, специально приезжавшему на Уимблдонские турниры. Старик Сумароков прекрасно помнил, как замечательно играл в дореволюционные годы двоюродный дед Анны Всеволод Вербицкий, впоследствии чемпион СССР в парном разряде и актер МХАТа.
В «Лолите» Набоков изобразил «морщинистого старика» – теннисного тренера, типологически напоминавшего Сумарокова: «Вне площадки он казался ужасной развалиной, но когда во время уроков… он позволял себе удар, чистый как кактусовый цветок, и со струнным звоном возвращал мяч ученице, эта божественная смесь нежной точности и державной мощи напоминала мне, что тридцать лет тому назад, в Канн, я видел, как именно он в пух разбил великого Гобера». (Андре Гобер был почти ровесником Сумарокова.)
В позднесоветское время теннис все равно оставался не слишком массовой забавой, хотя найти свободное время на кортах было не проще, чем сейчас.
Редкие пижоны имели возможность держать в руках ракетку Donnay (которой играл изысканнейший тбилисец Алик Метревели), Dunlop или Wilson, нося при этом иноземного происхождения напульсники; что уж говорить о том шоке, который провоцировали имевшиеся у пижонов не белые ленинградские, а диковинные зеленые иностранные мячи. Это – роскошь для дипломатов, сотрудников внешнеторговых организаций и международного отдела ЦК…
Детская мечта о нормальной ракетке вместо моих московских и – в лучшем случае – тартуских с ободранными об асфальтовые (!) корты ободами была реализована десятилетия спустя, когда на какой-то толкучке в Европе я купил настоящую английскую, антикварную лаково-черную Slazinger из тех еще времен…
На 1970-е пришлась революция в теннисе, который стал быстрее и мощнее, а лучшие игроки обоих полов, включая Джимми Коннорса и Крис Эверт-Ллойд ввели в игру мощный удар слева двумя руками (two-handed backhand).
Все три наших парня слева играют именно так. Теннис нынче другой, как и физические кондиции и природные данные – сегодняшние теннисисты, включая наших, на 10-25 сантиметров выше звезд 1970-х-1980-х.
Рост иконы теннисного стиля Коннорса – метр 78; непобедимого в 1960-е Рода Лэйвера, которому установлен памятник при жизни в Австралии – метр 73. Считавшийся высоченным Иван Лендл – это сегодняшний атлетический стандарт: метр 88 – Рублев и Джокович.
Однако нынешние гиганты стоят на плечах гигантов, изменявших, совершенствовавших игру и превративших теннисистов, по сути, в граждан мира, приносящих при этом славу странам своего происхождения.
А суть этого «дара богов – великолепного тенниса» (снова Осип Мандельштам) осталась прежней, по Набокову:
«Подбросить мяч, назад согнуться,
молниеносно развернуться,
и струнной плоскостью сплеча
скользнуть по темени мяча,
и, ринувшись, ответ свистящий
уничтожительно прервать, —
на свете нет забавы слаще...
В раю мы будем в мяч играть».
А всего-то – подача с выходом к сетке и ударом с лета. Чистым, как кактусовый цветок. Что во времена Сумарокова-Эльстона и Сюзанн Ленглен, что в надвигающуюся эпоху Медведева-Рублева, идущих, будем надеяться, на смену великим монополистам последних лет Джоковичу, Надалю и Федереру.
