Эффект нового лица

Слово «популисты» используется нами ровно потому, что мы не знаем, каким термином обозначить то или иное новое явление, которое на поверку оказывается старым. Примерно в таком же положении, например, слово «технократы», которые очень условно описывает появление новых назначенцев на федеральном и региональном уровнях.

Вот, например, мы привыкли – уже! – называть «популистом» кандидата в президенты от КПРФ Павла Грудинина. Его программу и в самом деле можно назвать популистской – реализация 20 пунктов Павла Николаевича потребует гигантских вливаний из госбюджета.

Но, вообще говоря, так и ведут себя практически все политики в предвыборный период – как мужчины, обещающие жениться.

Феномен Грудинина слабо объясним – это еще один повод назвать его «популистом». И это опять же будет правдой и неправдой одновременно. Правдой – потому что он ведет себя, как популист, неправдой – потому что он просто новое свежее лицо на унылом и однообразном российском политическом пространстве. Еще раз: дело не в его позиции – лично мне его взгляды кажутся диковатыми и легковесными, а в новизне предъявляемой городу и миру политической физиономии.

Оказывается, бодрая новизна – при отсутствии мощного антирейтинга, как у Ксении Собчак (по данным ФОМ на 11 февраля, 58,5% респондентов относились к ней отрицательно, к Грудинину – 10,7%) – работает. Да так, что к выпущенному из бутылки, явно лицензированной и контролируемой кое-кем, джинну лево-этатистского популизма приходится сталкиваться с активным контрпиаром.

Наберите в «Гугле» богатое слово «Грудинин» и вы немедленно увидите нечто вроде того, что он «продолжает игнорировать людей». Как если бы эта кампания вообще была про людей… И все потому, что он слишком резко стартовал – на 11 февраля по ФОМу его показатели равны достижениям Владимира Жириновского, отца русского народного популизма (помните? «Мы за бедных, мы за русских») – 5,4%, а по ВЦИОМу он Владимира Вольфовича опережает почти на два пункта – 7,3 против 5,5%.

Жаль, нельзя уточнить у «Левада-центра» для полноты картины… Как говорил О.И. Бендер, «Заратустра не позволяет».

У меня есть своя гипотеза о причинах внезапной популярности совхозного директора. Дело не в левоэтатистских взглядах. Точнее, не только в них. Несмотря на принципиальные различия в идеологии между коммунистическим кандидатом и не допущенным к выборам Алексеем Навальным, Грудинин занимает нишу, которая по сути принадлежит главе Фонда борьбы с коррупцией (организация включена Минюстом в список иноагентов и запрещена в России).

Здесь не позиции важны, а принцип новизны и другого лица. Другого языка. Иного стиля общения. В случае Грудинина язык старомодный, в случае Навального – гиперсовременный. Но в любом случае – другой.

Атланты, которые десятилетиями поддерживают здание политической системы, не могут не облупиться от времени. Больше того, они не подлежат даже ремонту. Снос и строительство заново – единственная опция. Именно это может случится с лидерами КПРФ и ЛДПР и их партиями: к 2021 году, к следующим парламентским выборам, они узнают, что такое «реновация».

И если Собчак – очень специфическая «перчинка», spice girl, в этой предвыборной кампании, кстати, тоже заслуживающая серьезного разговора, то Грудинин просто – прямо и недвусмысленно – дает сигнал политическим гуру со Старой площади: новая яркая фигура с популистским бэкграундом востребована уставшим от одного и того же пресного меню электоратом. Пусть даже в этом меню цены растут в год не более, чем на 2 с небольшим процента.

И это европейский тренд. Мы вообще – европейцы. Стареем, как они.

Являемся, чего греха таить, обществом потребления – таким же, как они. Подозрительно косимся на приезжих. И хотя скифы мы, азиаты мы – предпочитаем отдыхать и приобретать недвижимость на западных направлениях, не говоря уже об обучении (кому это доступно) детей. И как европейцы, готовы голосовать за политиков, которые идут поперек.

Смешно, пережив четверть века назад вертикальный взлет феномена Жириновского («Россия, ты одурела», Ю. Карякин), удивляться тому, что клоунские «Пять звезд» в Италии уверенно идут к высшей власти. Орбан, Качиньский, Бабиш, Земан – они такие разные, но все – или перпендикулярные трендам, ломающие представления о левом и правом, или, напротив, прочитываемые с десяти шагов: нам ли не известна эта смесь апелляции к традиционным ценностям в союзе в Церковью с антилиберализмом, которая живет и побеждает в Польше…

И все это, как выражается в только что увидевшей свет книге самый модный исследователь гибридного авторитаризма Стивен Левитски (в соавторстве с коллегой по Гарварду Дэниэлом Циблаттом) описывается формулой: «Закат демократии начинается в избирательной урне». Книга, кстати, называется очень инструментально – «Как умирают демократии». Она, конечно, же прежде всего основана на болезненном для американцев собственном материале – опыте пропущенной шайбы в лице Дональда Трампа.

Яша Мунк из того же Гарварда подсчитал, что если в среднем в странах Европейского союза в 2000 году за популистов голосовали 8,5% избирателей, то в 2017 году этот показатель достиг устрашающего 24,1%. Поражение Марин Ле Пен или «Альтернативы для Германии» не утешает: это не конец истории, а только начало.

Не говоря уже о том, что в странах Восточной Европы вообще особая ситуация.

Как отмечает, возможно, лучший на сегодняшний день европейский политолог болгарского происхождения Иван Крастев, популисты побеждают в тех странах бывшего Восточного блока, где наблюдаются наивысшие показатели эмиграции. При этом парадоксальным образом экономическая ситуация может быть даже и неплохой, а демократические институты – по крайней мере, выборы – вполне работоспособными. И выбирая между сменой власти у себя в стране и эмиграцией, многие предпочитают не социальную, а географическую мобильность.

В России это не так сильно выражено, хотя тренды становятся все более настораживающими, а вот в Восточной Европе, включая европейские страны бывшего СССР, цифры едва ли не катастрофичны: с 1992 по 2015-й с востока Европы на ее же запад переехало 18 миллионов человек. А оставшиеся, те, кто по каким-то причинам не могут уехать, нередко голосуют за популистов.

У нас ведь тоже те, кто заперт в тисках отсутствия и социальной, и географической мобильности, готовы голосовать за популистов – дайте только возможность, предъявите это новое лицо. И таких людей, будем честны, миллионы.

От того, что мы называем «популизмом» невозможно просто так отмахнуться. Даже если мы просто этим словом, которое имеет скорее отрицательные коннотации, будем называть всякое новое лицо в политике, проблема и тренд не исчезнут. Исследование о готовности граждан страны к переменам, которое Московский центр Карнеги провел совместно с Левада-центром, показывает: несмотря на то, что большинство довольно тем, что Россию теперь оценивают как «великую державу», возникает спрос на решение совершенно других проблем – внутренних. Социальных, экономических, коррупционных, бизнесовых.

Окей, мы великие и ужасные, нас все боятся до смерти, иногда даже, хотя и все реже, ракеты взлетают, мы едины перед лицом прокурора Мюллера и все такое, но как насчет малого бизнеса, реальных доходов, коррупции и элит, которые в любой момент могут уплыть на своих яхтах в даль светлую, а мы тут все останемся?

Те же самые вопросы задают, а – главное – и после 2018 года будут задавать популисты в кавычках и без. Хоть горшком их назови, а вопросы останутся.