Цивилизация
Именно похеренном. Когда что-то теряют, кто-то это обязательно находит. И предлагает вернуть за вознаграждение, подбрасывает под дверь или, выпотрошив, сдает в бюро находок. Отличие потерянного от похеренного поколения в том, что похеренное не ищут. Похерили — плюнули, и дальше пошли.
Родившиеся в середине семидесятых — это во многом поколение саморазрушения. Все девяностые на фасаде журфака МГУ на Моховой, справа от входа, была огромная — я не могу назвать это граффити — надпись каким-то зверским неубиваемым маркером — «LSD жрите!».
Для понимания: курили дурь тогда, в начале девяностых, не скрываясь, на главной лестнице, слева — единственное не похожее на помойку помещение журфака — Библиотека Рона Хаббарда, основателя сайентологии и последователя Алистера Кроули, справа — раздаточная мерзкого чая в пластиковых стаканах, когда-то это была столовка, где как раз «жрать» было и нечего.
Журfuck — так в народе тогда называли нашу альма-матер, нашу кормящую, благодетельную мачеху.
Так вот, LSD жрали. Поэтому сейчас, когда оглядываюсь — за спиной одни покойники, искалеченные, сошедшие с ума.
Ваня И., умница, сын профессора-медиевиста, богослова, переводчика Джойса, исследователя исихазма, — короткий роман с фенамином, вышел в окно.
Леня Б., сын дипломатов, родился в США, красавец, ироничен, язвителен, плейбой, все длинноногие девицы журфака были его, — захлебнулся в собственной рвоте в подвале на Покровке, алкоголь.
Игорь Д., мой близкий друг, чертово количество приключений с ним связано, сын художницы и физика-ядерщика, умер, сидя в кресле, передоз.
Сережа И., сын доктора философии, крупного социолога, на журфаке мучил всех Введенским, однажды на нас упал сверху пакет со стипендией на всю группу, мы выпили и отправились в «Гилею» на Знаменке, скупили все книги, о которых давно мечтали. Он плелся домой с пачкой Введенского. Сергей начал колоться водкой, сжег вены, скрутило, инвалидная коляска.
Ваня П., чем-то напоминал Гену Шпаликова, балагур, весельчак, отличник, — несколько лет назад рано утром повесился на дереве в Филевском парке.
Отсчет утопленников я могу продолжать еще долго, но не буду. Саморазрушение было одной гранью сегодняшних сорокалетних. Но не единственной. Не все поколение сводилось к туалету журфака на первом этаже.
Гораздо важнее, что это было первое поколение свободы.
Кто-то хлебнул лишнего, не выдержал, кто-то продал свою долю, кто-то ничего никому не продавал, потому что продали его самого. Выкинули с НТВ, выкинули из «Известий» и «Коммерсанта», попросили на выход, или — вытерли ноги и просто вышибли. А уровень конформизма в крови оказался недостаточен, чтобы быть гибче. Воспоминания о свободе мешают.
Мой первый собеседник несколько раз повторил: «ощущение от профессии». Это то, что осталось Павлу Бардину, талантливому режиссеру, автору «России 88». Последний раз я был на премьере его фильма «Гоп-Стоп» — сюрреалистической сказки про гопников, шмар, братков и ментов; это был апрель 2011-го. С тех пор — тишина. «Что снимаешь, Паша?» — спрашиваю.
«Все хорошо. Ничего не снимаю. То, что меня «ушли» из профессии, открыло возможности, о которых я мог только мечтать. Осваиваю смежные дисциплины. Хожу на любимовские читки (чтение пьес в рамках фестиваля молодых драматургов «Любимовка». — А.Е.), радиоспектакль поставил по пьесе Максима Курочкина «Титий Безупречный», это такая издевка над «катастрофическими» жанрами, мужчины шныряют по Вселенной и ведут межгалактические войны. Все эти параллельные активности не приносят мне никакого финансового удовлетворения, это невозможно сравнить с кинопроизводством, но ощущение от профессии остается, потому что работаешь с артистами».
«А вообще сдаваться не хочу. Сейчас я набрал режиссерский курс в МШНК (Московской школе нового кино) — это очень важно для меня, серьезная ответственность. Так что на ближайшие два года большие планы».
Комсомольский нуар
Но это все смежные области. Я спросил у Бардина, что с кино происходит?
«Снимать предлагают такое, что не снимать приятней, чем снимать. Продюсеры хотят «как HBO и Netflix», но как это делать без курева в кадре, без мата и чтобы «наш» хороший и обязательно не предатель был в финале — непонятно. Производственные компромиссы и цензура убивают любое здравое начинание.
Все хотят нуара, а нуар предполагает, что грань между хорошим и плохим достаточно условна и призрачна, ровно как в жизни. Мы возвращаемся обратно в классицизм. И скоро, наверное, введут принцип единства времени и действия. Не удивлюсь».
Уточняю: это прямая цензура? Звонят и диктуют, на каком таймкоде вырезать?
«Прямые указания тоже есть, но больше хотят, чтобы угадали сами. Встречался тут с одним продюсером, давним знакомым. Сначала в офисе разговаривали, потом почему-то в отеле. История очень интересна мне — такой постапокалипсис. Все очень актуально, сериально, с романной структурой, хорошо прописанным миром. Но человек начинает жаловаться на то, что некий «этический комитет» просто проходу не дает. То, что сняли — переснимают, тексты переписывают, по каждой сцене десять правок вносят. И перемонтируют, и запикивают, и выбрасывают целые линии.
Я говорю: «А что это за этический комитет? Что его создал?» «Я!» — отвечает продюсер».
Но ведь это не только история про самоцензуру?
«Сегодня, по сути, у медийного контента один собственник. Мы можем говорить о таком глобальном кремлевском кинотеатре. А регулирует все капиталистический госплан».
«Родина» не слышит
По словам Бардина, не все беды происходят из-за цензоров. В процесс то и дело вторгается окружающий абсурд и рвет тебя на мелкие части.
«Договорился с одной конторой делать очередную русскую «Родину», написал «библию», посерийный план, тут Крым. А история похожая — про нелегала-грушника, с войной за независимость, выборами в балаклавах, обманутыми солдатами и кровавыми имперскими амбициями. Прочитали продюсеры, вызвали на встречу, говорят: «Очень много вопросов». Я: «Давайте обсудим». И тут главный срывается на крик: «Она засунула себе курицу в …!» (видимо, о Pussy Riot). Пытаюсь вернуть разговор в профессиональное русло, но крик продолжается: «Курицу! В …! Курицу!» Редактор улиткой втянул голову в свитер с горлом, по самую макушку: «Не смакуй! Перестань за счет нас компенсировать свою сексуальную фрустрацию». Диалог закончился, сотрудничество не сложилось».
После сюрреалистической сказки Паша Бардин снял сериал «Салам, Масква!». Два года он лежит на полке. «Надежда у меня одна — что когда-нибудь эти 16 серий выйдут и наступит новая мини-оттепель».
Мы смеемся. Но Паша как-то невесело. Говорит, «мне бы помолчать пару недель — глядишь, выпустят сериал к осени…».
Промолчать не получилось, Паша. Ведь Word и даже Google упорно исправляют твое слово «читка» на «чистка».
Ну, сколько уже можно?
10 октября Бардину исполняется 39.
