Цивилизация
Джонни Смит был ясновидящий.
Однажды он случайно встретился с политиком Грегом Стилсоном, который стремился стать президентом, набирал очки, шел к своей цели и для этого все время встречался с избирателями. Джонни пожал ему руку и вдруг ясно увидел, как Стилсон, став президентом, развязывает ядерную войну.
Это я пересказываю роман Стивена Кинга «Мертвая зона» (1979) и одноименный фильм Дэвида Кроненберга (1983).
Ради спасения человечества Джонни решил убить Грега Стилсона. Он залег с винтовкой на галерке зала, где Стилсон встречался со своими сторонниками. В самый решающий момент Джонни Смита заметили. Телохранители открыли по нему огонь, но он все-таки попытался сделать свой выстрел, стал целиться в Грега Стилсона — и тут Стилсон схватил на руки случившегося рядом годовалого ребенка и прикрылся им.
Джонни не успел выстрелить.
Но какой-то фотограф успел сделать роковой снимок: кандидат в президенты с искаженным от страха лицом закрывается ребенком от возможной пули.
Фотография попала на обложку журнала Newsweek с подписью: «Стилсон — никаких шансов!» После этого Грегу Стилсону осталось только застрелиться, что он и сделал, разумеется. Потому что после такого случая — у него не было никаких шансов не только в президентской гонке, но и в супермаркете, на бензоколонке, на улице родного города и даже в собственной семье.
Итак, вопрос.
Еще в начале 1980-х такой поступок — прикрыться ребенком от выстрела — означал для политика, да и для любого человека моральную смерть, выбраковку из числа людей, с которыми не стыдно пить пиво за одной стойкой.
А всего через поколение это стало означать отменную ловкость и хитрую умелость. Например, поставить ракетные установки на крышах школ и детских больниц и оттуда стрелять по соседнему государству, лишая его возможности дать адекватный военный ответ. А в случае ответа кричать: «Они стреляют в детей!»
Я видел фотографию палестинского боевика в полной экипировке — автомат, шлем, рация, гранаты на поясе — а на груди его, в специальном «рюкзаке-кенгуру», сидел совсем маленький ребенок. Лицом вперед, что особенно ужасно. Но и эффективно!
К слову «эффективно» я еще вернусь. Погодите чуть-чуть.
Испуганный взгляд ребенка, направленный на противника, — лучше всякого бронежилета, если только противник не совсем уже зверь. Или скажем так — если у противника нет своего ребенка за спиной.
Но что может быть ужаснее, чем убивать чужого ребенка во имя того, чтобы спасти своего?! Это на самом деле вовсе не риторический вопрос. Здесь есть ответ: еще ужаснее — это дать убить своего ребенка во имя того, чтобы не тронуть чужого. Ну или так: ровно настолько же ужасно. Смертельный цугцванг.
Сейчас мне скажут, что фотография боевика с ребенком на груди — подделка или, как чаще говорят сегодня, «фейк». Возможно. Но поскольку сами террористы не скрывают, что их ракетные батареи расположены во дворах школ и на крышах детских больниц, — это в принципе ничего не меняет. В конце концов, Гитлер с картинки Кукрыниксов — с когтями, с которых капает кровь народов СССР и Европы, — тоже своего рода фейк.
У реального Гитлера не было когтей, и он не терзал вручную ни русских, ни голландцев. Но гитлеровский нацизм — это реальность.
Итак. Сегодня боевики закрываются детьми и используют это как эффективную военно-политическую технологию. Тридцать лет назад Грег Стилсон закрылся ребенком и пропал. Так и хочется назвать его беднягой. Бедняга Грег, опередил свое время, ну просто как Леонардо да Винчи с его чертежом вертолета.
Что же случилось с моралью?
Куда девались, извините, понятия о добре и зле, о «можно» и «нельзя», о «надо», которое важнее, чем «хочу»?
А они действительно куда-то девались.
Это видно не только по поступкам — это видно по языку. Вместо ценностных (и тем более — вместо качественных) характеристик появляются совершенно другие, вроде бы понятные и убедительные, но бессодержательные. Я бы назвал их «параметрическими». Они, как математические параметры, как бы намеренно игнорируют содержание и оценку.
Когда в конце 1990-х мой друг Глеб Павловский создал Фонд эффективной политики — это была своего рода революция смыслов. Раньше политика могла быть демократической, либеральной, консервативной. И фонды, и аналитические центры такие тоже были.
Но вот вместо содержания появился параметр. Какая нам нужна политика? Эффективная. Не хорошая, не плохая, не демократическая, не либеральная, не консервативная, не христианская, не коммунистическая. Лживая или правдивая? Полезная или вредная, наконец? Да неважно. Эффективная, и все тут. Есть сиюминутная задача — должно быть быстрое решение, точка.
Дальше — больше.
Развитие должно быть динамичным. Не развитие капитализма или социализма, ферм или колхозов, фирм или шарашек, а просто динамичное развитие неважно чего.
Лидер — энергичный, сильный, жесткий (и тут без разницы, чем именно он занят). Программа — долговременная, перспективная (и никто не спросит, насколько это время будет долгим). Но самый главный фетиш современности — слово «современный», уж простите за невольную игру слов. Кто будет спорить, что Освенцим был гораздо современнее, чем тюрьма XIX века? Но, тем не менее, слово «современный» несет какую-то грандиозную поэзию потребительской бессмыслицы.
Почему «потребительской»? Потому что реклама внушает людям, что машина, мобильник, компьютер, квартира, брюки, тушь для ресниц и бюстгальтер типа push-up — должны быть непременно новейшими и моднейшими. Сейчас конец августа? Пора обновлять свой гардероб вещами из новой осенней коллекции 2014 года.
Почему «бессмыслицы»? Потому что осенняя коллекция не отличается от весенней ничем, кроме цвета ниток в неряшливой строчке, и это касается не только портновских изделий.
Поневоле становишься марксистом и с грустью наблюдаешь, как экономика калечит мораль.
Стремление к экономическому росту во что бы то ни стало— это, в предельном случае, стремление производить и продавать уже безо всякой мысли о нужности произведенного и смысле покупки.
Никто нарочно не учит людей плохому. Нигде, ни на каком рекламном стенде не прочитаешь призыва брать детей в заложники. Боже упаси! Страшный сон! Там такие ласковые пупсики на руках сияющих мам и пап! Но существует некое неспецифическое воздействие на ум и поведение людей. Ткань поведения сплетается из множества нитей. Не надо говорить человеку: «Будь сволочью». Того гляди, из чистого протеста станет благородным рыцарем, и проблем не оберешься. Надо говорить: «Рули своей мечтой!» — новой машиной то есть. Надо повторять: «Новая тушь делает ресницы на 45% пушистее, а вас — на 33% привлекательнее!» «Бери кредит на путешествие!»
Разве можно развлекаться в кредит? Ведь это «заедание будущего», как выражался Чехов об авансах. Разве двадцатилетний мужчина должен мечтать о модной машине, а не о хорошей работе? Зачем тридцатилетней женщине (то есть жене и матери) быть на целых 33% привлекательнее? Чтобы вместо двух любовников у нее было три? Или чтоб муж любил ее на 33% сильнее? Но что это за муж, которого надо завлекать в постель — или посылать в магазин за покупками — пушистостью ресниц? А то никаких обязанностей не станет исполнять — ни домашних, ни супружеских?
И апофеоз потребительского маразма: «Ведь я этого достойна!» Меж тем как все блага не падают с неба, а вымениваются на добросовестный труд. Достоин тот, кто заработал. А нет — извините. Но потребительское представление о правах человека одерживает верх.
Люди начинают считать, что общество и государство не только обязано охранять их собственность — но и обеспечивать их полным пакетом благ. Почему? «Ведь я этого достойна!»
Точно так же жители террористического анклава искренне убеждены — государство, против которого они воюют, должно снабжать их водой, электричеством, медикаментами и даже стройматериалами. И они получают все ожидаемое. Почему? Ну как же! Они же люди, и значит, имеют право на достойную жизнь, несмотря на постоянную стрельбу в подателя благ.
Если человеку годами вдалбливать, что он должен жить ради своего удовольствия и что ему все кругом обязаны — то обязательно получится негодяй. Который в итоге будет стрелять, прикрывшись детьми.
