Цивилизация
Заголовок заставляет вспомнить Высоцкого, тем более что на днях, 25 июля, была годовщина его смерти. Но Высоцкий тут ни при чем, это совсем про другое. Хотя и Высоцкий со своим безусловным рангом первого в своем жанре – тут очень даже при всем. Потому что никто не оспаривает его символическое главенство (а кто пытается, тех рвут в клочья – символические, опять же, но очень больно!).
Но давайте про другие стихи. Детские.
Когда я был маленьким, у меня была толстая книга стихов Маршака. Я ее очень любил, особенно «Рассказ о неизвестном герое». А еще там было знаменитое стихотворение «Быль-небылица». Старик рассказывает пионерам о том, как жилось при царизме. Кругом частная собственность и угнетение бедноты.
«Принадлежит иной завод
Какой-нибудь компании:
На Каме трудится народ,
А весь доход в Германии».
И про образцового русского капиталиста:
«Купец Багров имел затон
И рыбные заводы.
Гонял до Астрахани он
По Волге пароходы.
Он не ходил, старик Багров,
На этих пароходах,
И не ловил он осетров
В привольных волжских водах.
Его плоты сплавлял народ,
Его баржи тянул народ,
А он подсчитывал доход
От всей своей флотилии
И самый крупный пароход
Назвал своей фамилией».
Кстати говоря, прообраз купца Багрова – а именно Николай Александрович Бугров (1837 – 1911), нижегородский мукомол, хлеботорговец, судовладелец и выдающийся благотворитель – 45% дохода он направлял на пользу города – действительно был образцовым русским предпринимателем в смысле масштаба, качества и эффективности. Настолько образцовым, что даже, вы не поверите, Сталин призывал своих наркомов «учиться у Бугрова». Поскольку центральный аппарат всей империи Бугрова состоял из трех (3!) человек: он сам, приказчик (по-нынешнему менеджер) и бухгалтер. Как-то справлялись и с закупками, и с обработкой, и с транспортировкой. Бухгалтер у Бугрова, кстати говоря, получал 30.000 рублей в год. Зарплата более чем министерская. Полезно знать, что в России конца XIX века нижней границей «барской жизни» – то есть чтоб нанять хорошую квартиру, несколько человек прислуги, и каждый день надевать свежую крахмальную сорочку – был оклад в 5.000 рублей в год. Недаром Иван Ильич из повести Льва Толстого был согласен служить по любому ведомству, но только чтобы получать не менее 5.000 в год. А бухгалтер у Бугрова, значит, имел в шесть раз больше. Надо полагать, старообрядец и постник Бугров зря денег не платил.
Но в детстве я этого, разумеется, не только не знал, но даже и предположить не мог. Поскольку воспитывался на книжках, которые мне объясняли, что я живу в самой лучшей и справедливой стране мира, а вот при царе было ужасно.
Потом-то я решил, что это в СССР все ужасно, а при царе было еще так-сяк, а в сравнении с ГУЛАГом – вообще просто свобода и милосердие.
Но еще позже я сообразил, наконец, что мрак был и при царе, и в СССР. Но не потому, что Россия какая-то заговоренная страна – а потому, что так устроен мир. Мир делится не на «хорошие» и «плохие» страны, эпохи или, пардон, общественно-экономические формации, а на тех, кто сверху, и тех, кто не сумел, не захотел или его не пустили залезть наверх.
Потому что «как теперь очень богатые люди, одетые в дорогие одежды, едут в спальных вагонах – так и тогда богато одетые люди ехали в каретах; как теперь есть люди, не очень богатые, то все же хорошо одетые, едущие во втором классе, так и тогда были люди, ехавшие в менее дорогих экипажах; как теперь есть люди, едущие в третьем классе, не имеющие чем заплатить доплату за скорость, и обреченные страдать от жестких досок почтового вагона, так и тогда были люди, не имеющие ни денег, ни чина, потому кусаемые клопами смотрительского дивана; наконец, как теперь есть люди, голодные, жалкие, шагающие по шпалам, так и тогда были люди такие же голодные, такие же жалкие, бредущие по почтовому тракту» (М. Агеев, «Роман с кокаином»).
Но почему такая ужасная, бесчеловечная несправедливость?
Почему богатый судовладелец сидит на палубе своего парохода, а где-то внизу тянут сети, канаты и мешки – рыбаки и бурлаки и грузчики? Мне в мои десять лет это казалось каким-то безумием. Почему буржуй царит, а народ терпит? Почему народ трудится на Каме, а доход в Германии?
«Вернуться надо нам опять к покойному Багрову», как писал Маршак. То есть Бугрову.
Почему у него все получилось? Да, он был третьим в династии – Бугров-внук. Однако он, как и его предки, был человеком умным, оборотистым и агрессивным. Не в смысле злобы, а в исконном смысле – наступательным. Ну и, конечно, он каждый день шел на риск. И перевооружая производство, меняя колесные водяные мельницы на турбинные, а потом на паровые – обеспечив их всесезонную работу. И каждый день заключая сделки, рисковал тоже.
А насчет «завода на Каме и дохода в Германии» – это ведь надо не только найти объект инвестиций и деньги для инвестиций. Это прежде всего огромный риск – инвестировать за три тысячи верст от родины, доверять средства местным специалистам, заключать контракты, выстраивать логистические цепочки.
Риск – это условие социального альпинизма. Можно сорваться. Многие срываются. Из 100 мелких бизнесов, начатых в январе, к декабрю остается 10. Но среди людей, которые так или иначе зарабатывают себе на хлеб, доля предпринимателей – всего около 5%.
Всех-всех, начиная от банкира-олигарха и кончая холодным сапожником и вольным художником. Остальные 95% – наемные работники. Впрочем, и среди них встречаются очень богатые люди – как тот же бухгалтер в конторе Бугрова.
А во власти – народу еще меньше. А чтоб попасть во власть, тоже нужен ум, расчет, агрессивность (в хорошем смысле, повторяю) – и, конечно, склонность к риску. Наверное, более сильная, чем в бизнесе, – потому что даже с маленькой верхушки (с горки, холмика, кочки власти) – падать гораздо больнее, чем с высот и высоток бизнеса.
Агрессия в самом простом, грубом смысле – тоже не помешает. Тезис Мао Цзэдуна «винтовка рождает власть» проверен тысячу раз на тысячелетних дистанциях исторического опыта. Вряд ли стоит утомлять просвещенных читателей и читательниц изложением теории «стационарного бандита» как основы государственности в раннем средневековье – полагаю, уже из названия ясна суть.
Власть – великий соблазн, и не только садистический, но в первую очередь умственный, как это ни смешно может показаться на первый взгляд. Власть – это возможность реализовать практически любые свои замыслы, проверять самые крутые социальные гипотезы. А главное – власть есть инструмент установления истины. Иногда даже в естественных науках, а уж в науках общественных, и особенно в констатации и оценке социально значимых событий – постоянно.
Был или не был полет Гагарина? Нас же там не было, и мы ничего не видели, ни в реальности, ни в документальных кино- и фотосъемках. Таких съемок нет. В подтверждение факта показывают фотографию странички журнала дежурств космодрома. Ага. Одна строчка, написанная от руки одним человеком – это доказательство («вы что, не верите уполномоченным инстанциям?») Верим, конечно, верим! А, к примеру, программки и афиши спектакля – это не доказательство того, что он в реальности имел место, игрался, прокатывался («да мы вам любых программок и афиш сколько хотите нашлепаем»).
Сомневаемся, как и было велено.
Как после этого ответить на вопрос Пилата «Что есть истина?». Очень просто: истина – это функция власти. Власть учреждает истину как институт господства (любая власть – от семейной до государственной). Только власть имеет право сказать: «это было, а этого не было». Споры об истине – это споры о власти (кому рулить фактами). И наоборот – конкуренция за власть – это состязание за право устанавливать истину, говорить «вот это – факт, а вот это – фейк».
Вертикальное устройство общества неприятно. Всегда чувствуется опасность оказаться внизу, исполнителем (в проекции власти), или эксплуатируемым наемным работником (в проекции денег). Но где альтернатива? Перетолкованное евангельское изречение «Последние станут первыми» (Матф. 20:12 – 16) часто понимается как политический лозунг: «Кто был ничем, тот станет всем». Но здесь речь идет не об устранении вертикали, а о ее перевороте – это тем более смешно, потому что «наверху» места мало, и из тех, кто был «ничем» – стать «всем» могут только немногие. Да, советской бюрократии (то есть людей, облеченных властью) стало больше, чем было при царе, но не настолько больше, чтобы всерьез говорить о том, что все эксплуатируемые и подвластные стали богатыми и начальственными. Куда там!
Вернемся на минуточку к Маршаку. «Рассказ о неизвестном герое» в детстве сформировал мой моральный идеал: нет ничего прекраснее, чем отважный подвиг без славы и награды. Однако теперь я понимаю, что общество не может состоять сплошь из неизвестных героев, которые бескорыстно служат друг другу. Менеджмент массового служения добру становится профессией – и менеджеры становятся главнее «неизвестных героев». Они рулят героями и получают за это власть и деньги.
Всегда есть активные и агрессивные люди, и люди пассивные и мягкосердечные.
Люди риска и люди покоя.
Вторых в десятки раз больше, чем первых.
Апокрифический разговор банкира с революционером (кажется, во время Французской революции 1789-1794 гг.): «Если вы отнимете мои миллионы и раздадите их народу, то на каждого придется по пятьдесят сантимов, но не это главное». «А что же главное?» «Главное, что через пару дней эти деньги вернутся в мой банк. А если вы меня гильотинируете – то в какой-то другой банк».
Все это, конечно, нехорошо, а порой просто ужасно. Социальная, экономическая, а также культурная вертикаль связывает свободную творческую энергию людей. Поэтому она не только несправедлива, но вдобавок еще и неразумна.
Вот тут хочется поправить Гегеля. Выступить в роли этакого советского доцента философии, который самодовольно объяснял студентам, что «Кант ошибался, Гегель заблуждался, Фейербах не смог преодолеть…» и т.п.
Гегель полагал, что все действительное – разумно.
Мне иногда кажется наоборот. Все неразумное и даже безумное – действительно. А разумное остается в области прожектов и фантазий.
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.