Цивилизация
Я предпочитаю силлабо-тонические стихи. То есть с ритмом и с рифмой. А вот верлибр, то есть «свободный стих», не очень люблю. Хотя, смотря какой верлибр. Вот, например, Екатерина Симонова из Екатеринбурга подарила мне, когда я в Челябинске был, книжку своих верлибров. Они мне так понравились, что я, прямо в самолете сидя, написал про них вполне хвалебную статью. Просто так, спонтанно-добровольно, без просьбы и заказа. Но такие верлибры, где есть свежие интересные мысли, новые чувства и незаурядные сюжеты, попадаются редко. Увы, чаще всего это неаккуратно нарубленные строки без особо существенного содержания («я один, мне скучно и тоскливо, снег-метель, по улице едет трамвай»). Это прежде всего неинтересно. Архитектура без конструкции, функции и традиции, то есть дрова.
Но мне возражают: «А как же на Западе? Там давно сплошной верлибр!». Во-первых, не так уж давно — если «сплошной», то всего лет пятьдесят, не давнее. До этого прекрасно писали в рифму. Но самое главное — нам Запад в данном случае не пример. У них там конституции с XVIII века, а если считать Великую Хартию Вольностей — то и с XIII. Про университеты вообще вспоминать неохота — по состоянию на середину XV шестьдесят штучек университетов работало на вашем чертовом Западе, а нам еще 300 лет было ждать, пока Михаил Васильевич Ломоносов из Холмогор доберется до Москвы. Иногда кажется, что институциональная прочность жизни на Западе допускает и даже стимулирует некую, что ли, развинченность поэтической речи.
Мораль: не надо по любому поводу кивать на Запад. Как говорится, «здесь вам не там». И разумеется, «теперь вам не тогда».
Или вот, например, доносы. Когда по поводу доносов скажешь традиционное русское «фу!», тебя тут же поправят. Объяснят — а вот на Западе если ты совершенно случайно во время парковки заедешь на газон или выбросишь в окно яблочный огрызок — старушка с соседнего балкона тут же настрочит на тебя донос в полицию и тебя накажут. Потому что порядок превыше всего, закон есть закон, и вообще оная старушка действует ради общего блага, которое ты своими колесами или своим огрызком разрушаешь.
Не знаю, как насчет старушки — может быть, она кругом права с западной точки зрения. Хотя на мой вкус — это как-то неаппетитно. Но еще раз повторяю — здесь вам не там. Возможно, все дело в том, что на Западе последняя по времени вакханалия доносов случилась чуть ли не во времена Фердинанда и Изабеллы, то есть на рубеже XV-XVI веков. Я говорю о доносах с последствиями, весьма серьезными, а то и фатальными для жертвы. Возможно, Запад успел то ли забыть, то ли отдохнуть от этого за пять веков.
Кстати, как это ни смешно, но в нацистской Германии начиная с 1934 года доносы были официально запрещены — поскольку «разрушали единство немецкого народа». Наверное, поэтому нынешние гражданские постукивания на Западе воспринимаются без нашей русской брезгливости к «ябеде».
Потому что мы, русские, а потом советские люди, от доносов претерпели, как никто на свете, наверное. Начиная чуть ли не с конца XVII века, со «Слова и дела государева», то есть с обвинений о покушении на царя (а потом — через триста лет — и на товарища Сталина). Однако в старой Руси действовал некий очень жестокий, но все-таки фильтр доносов и устрашение потенциального стукача. Это был, извините за выражение, процессуальный принцип «доносчику первый кнут». Получив донос, доносчика больно и долго стегали, чтоб добиться — не солгал ли он в своем сообщении? Не было ли тут корыстного или иного какого интереса? Потом наступила явная гуманизация правосудия — правда, лишь в отношении доносчика.
Обилие доносов привело к странному социально-психологическому результату: к примирению с доносчиками.
Помню, как много лет назад я оказался в Доме Литераторов, но в компании нескольких подросших писательских детишек: какое-то кино показывали днем, для детей и родителей. Потом мы все сидели в кафе и под присмотром мам и пап угощались пирожками и лимонадом, то есть совсем безалкогольно. Нам было лет по 15-17. Мы, конечно, уже бойко выпивали в своей компании, но при старших — ни-ни. Ни даже пива! Строгости тогдашнего советского воспитания.
Но я не о том. Вдруг один пожилой поэт подсаживается к нам, и в ходе разговора — разговор шел о старых школьных товарищах, о верных друзьях детства — и вот в ходе этого лирического разговора он показывает на какого-то седого дядьку в углу бара и говорит со странной улыбкой:
– А вот из-за этого дружка я восемь лет отсидел.
Мы всполошились:
– Как? Что вы! Не может быть!
(На дворе 1966 год, имейте в виду).
Он говорит:
– Да, мальчики, представьте себе, он на меня настучал. Мне гражданин следователь показал его донос. С подписью. Да я его почерк отлично помню, сколько лет за одной партой сидели.
Мы просто вскипели. Говорим наперебой:
– Давайте мы сейчас ему морду набьем! Или просто подойдем и скажем: «Мы про вас знаем, что вы стукач и подлец!»
Он говорит:
– Ой, мальчики, ну зачем я вам все это рассказал! Ну, не надо! Давно это было, все прошло, мы уже помирились...
– Но как же?
– Да так… — и он произнес эту страшную фразу, вернее даже, две фразы в одной: — Время такое было, не мне его судить.
Что в этой фразе страшного? Подождите чуточку.
Я знаю немного похожую историю. Одну женщину арестовали по доносу соседки. Завершая дело, следователь сказал: «Вы, гражданка, хорошо себя вели на следствии, вы были искренни и откровенны. Я тоже буду с вами откровенен. Донос на вас написала ваша соседка. Она нацелилась на вашу комнату. Но даю вам слово коммуниста — она ее не получит! Я лично прослежу. Так что отсиживайте срок и спокойно возвращайтесь по месту прописки!». Все так и вышло. Опечатанная комната ждала свою хозяйку. А соседка-доносчица как ни в чем не бывало общалась с этой женщиной. Включая одолжить соль и спички.
Но вот случай с одной моей знакомой, женщиной сравнительно молодой, которая родилась сильно после смерти Сталина и всей этой жути не могла застать.
Давным-давно, когда она была еще студенткой, ее родители устроили для нее т.н. «родственный обмен» (была тогда такая процедура, в отсутствие рынка недвижимости). Обмен с родной бабушкой, у которой была комната в коммуналке. Внучка была уже студенткой, и ей на будущую жизнь нужна была хоть какая-то своя жилплощадь. То есть бабушку родители прописали к себе, а внучку — в бабушкину комнату. Но бабушка, конечно же, продолжала жить у себя, а внучка — у себя, с мамой-папой.
Однако соседка по коммуналке, молодая замужняя женщина, написала донос в прокуратуру. Что налицо «фиктивный обмен», и прописанная студентка на самом деле здесь не живет, и надо лишить ее права на жилплощадь. Зачем она донесла? Затем, что в случае успеха после смерти бабушки эта комната досталась бы доносчице и ее семье. Прокуратура, однако, встала на сторону внучки (прислали проверку, а внучка, вот ведь удача, как раз была на месте, сидела за столом и готовилась к зачету, а бабушка, вот ведь везенье, как раз была в гостях у родителей).
Но я не о том.
Прошло несколько лет. Бабушка умерла. Внучка, уже окончив институт, переехала от родителей в эту комнату в коммуналке. А соседка, которая путем доноса хотела отхапать у нее жилплощадь, стала как ни в чем не бывало общаться, просить трешку до получки и даже брошку — пойти в гости.
Можно сказать: «Как эти люди аморальны! Путем доноса пытались отнять у человека жилье, а не вышло — ну, тогда давайте будем дружить!» Но обвинение в аморальности — это всегда надежда на победу морали. Поэтому можно сказать и по-другому, более горько и жестко: «Эти люди, если можно так выразится, «внеморальны» или, лучше сказать, «до-моральны». Они общаются на экологическом, на зоологическом уровне. Пришел в лес новый зверь — надо попробовать его съесть или выгнать. Не вышло — ну, значит, придется жить с ним рядом».
Сказать и подумать можно всякое-разное.
Я обещал объяснить, почему фраза: «Время такое было, не нам их судить» — страшная. Потому что этот тезис — опасно универсальный. Потому что если не нам судить доносчика, то и не нам судить того, кто потом будет с ним разбираться. И когда внук спросит: «За что ж вы так моего дедушку, он же ведь просто написал письмо, поделился своими соображениями… а вы… эх!» — то бедному внуку ответят: «Ах!.. Время такое было, не нам судить».
Так что лучше не ссылаться на Запад, а жить своим умом. Уж во всяком случае, в области доносов. Ну и в области верлибра, если получится.
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.