Цивилизация
Некий философ полсотни лет назад написал, что, возможно, «человек исчезнет, как исчезает лицо, начертанное на прибрежном песке». Попробуем представить себе, как это может произойти.
Представим себе: война. Обыкновенная сухопутная война, где главное действующее лицо – пехота. Такие войны велись веками и, к сожалению, конца им не видно. Увы, боевые действия – это не фантазии Джорджа Лукаса, и никакая высокая технология в обозримом будущем не заменит солдат, которые реально, физически занимают отвоеванную территорию.
Так вот, война. Батяня-комбат выскакивает из окопа на бруствер, стреляет из пистолета в воздух и кричит:
— В атаку! Вперед! За мной!
Но из окопа за его спиной раздаются недовольные голоса солдат:
— А это обязательно? А это надолго? А кофе брать с собой? А вай-фай там есть?
Смешно.
Хотя этот анекдот довольно точно отражает умонастроение, которое все шире охватывает людей в Америке, Европе, и в России в том числе.
Главное тут – запрет на приказ и наказание, то есть на принуждение. Потому что в любом принуждении есть унижение, а в любом унижении – источник травмы, а значит – причина всех будущих несчастий человека, всех его неудач и депрессий.
Смешно. Но и горько, но и опасно.
Опасно не только для армии и государства. Опасно для человека как такового.
Разумеется, война и вообще всякая агрессия – это ужасно. Она уничтожает человеческое в человеке. Он, втянутый в воронки, шнеки и шестерни агрессии, теряет свою человеческую суть, которая состоит из достоинства, сострадания, любви и разумности. Людьми перестают быть все – и те, кого мучают и унижают, и сами мучители-агрессоры. Поэтому борьба за сохранение человечества вообще и отдельного человека в частности – это прежде всего борьба за его достоинство, честь, свободу от унижений и излишних принуждений.
Я не зря добавил слово «излишних».
Угроза человечеству возникает неожиданно. Выскакивает именно оттуда, откуда ее меньше всего ждали.
Маленький «оффтоп»: прогнозируя грядущие глобальные экономические кризисы, аналитики разных стран, направлений и симпатий говорили в основном об экономике как таковой. Финансы, кредитные пузыри, перепроизводство, нищета. Немного – о политике, о возможных вооруженных конфликтах. Самые умные, и я в том числе (это самоирония, дорогие читательницы и читатели!) – говорили о демографии.
Но никто, ни один человек, не предположил, что причиной кризиса может стать вирус. Эпидемия. То есть матушка-природа во всей красе ее опасной непредсказуемости.
Так и здесь.
Мы думали, что Человеку с Большой Буквы сильнее всего грозит вирус доминирования и унижения. Когда старший унижает младшего, богатый – бедного, когда ученый презирает неуча, столичный житель – деревенщину, и так далее. То есть когда мир состоит из неких, грубо говоря, начальников и подчиненных. В этом виделась (и видится посейчас) главная опасность для человечности. Холодный и жестокий вертикальный мир, мир иерархий, рангов и чинов, мир жалкого бесправия слабых и разнузданного всевластия сильных — что может быть ужасней?
Однако всегда есть куда падать. Как предупреждал Станислав Ежи Лец, снизу, из-под камня, что замыкает дно колодца, вдруг постучали.
Жизнь в оковах запретов и приказов – тяжела. Жизнь без них – вообще невозможна.
Власть – это кошмар и унижение для всякой свободной личности. Особенно, когда речь идет о чьей-то власти надо мной. А если свободная личность вдобавок еще и наделена способностью чувствовать чужую боль – то даже собственная власть над кем-то для такой личности невыносима. «Доброму человеку бывает стыдно даже перед собакой» (А.П. Чехов). Что-то многовато у меня сегодня цитат, но уж ладно – «власть отвратительна, как руки брадобрея». Или даже как ноги Бармалея.
Но хуже власти может быть только ее отсутствие. И речь не только о государственной власти, об общепризнанной монополии государства на принуждение – тут, собственно, и спорить не о чем. Никто, даже самые отъявленные анархисты и либертарианцы, не хотели бы превращения страны в Гуляй-поле. В ледяную равнину, по которой носится лихой человек.
Как сказал офицер ГИБДД в ответ на все претензии по поводу произвола и взяток: «Но если бы не мы, то эти, которые рассекают в крутых джипах, они бы всех вас просто давили, как клюкву, и никто бы пикнуть не мог. Так они хотя бы нас боятся, мы можем очередью по колесам, в случае чего, и не только по колесам».
А когда анархисты и либертарианцы говорят о «районной милиции», об «ополчении сознательных граждан» и о «народных судах в полном смысле слова» — они всего лишь описывают другую модель той же самой власти, облеченной правом на насильственное принуждение, оно же принуждающее насилие.
Но дело в том, что власть существует не только в проекции «свободный гражданин – государственная машина». Та машина, которой этот гражданин отдает часть своей свободы и право принуждения. Во имя стремления к миру и порядку, в полном соответствии с учениями Гоббса, Локка и Руссо об общественном договоре. Иначе – беспорядочная и жестокая война всех против всех. Это, повторяю, понятно.
Не всегда понятно другое – отношения власти пронизывают все общество, так же, как отношения денег и отношения влияния. Человек остается «общественным животным», по Аристотелю. Возможно, это определение устарело, но пока на смену ему ничего толкового не придумано – вернее говоря, не предложено самим человеком в полноте его разнообразных идентичностей.
Общество состоит не только из равноправных суверенных личностей, но и из старших и младших в самом широком смысле слова: родителей и детей, учеников и учителей, начальников и подчиненных, а также из докторов наук и недавних выпускников вузов, из рабочих высочайшей квалификации, слесарей шестого разряда – и разнорабочих.
В том, что родители говорят ребенку «вымой за собой посуду и убери у себя в комнате» — нет никакого унижения его личности. Даже если ребенку очень не хочется мыть посуду и складывать вещи в шкаф.
И в том, что родители будут настаивать на своей просьбе (а уж если совсем честно, то на своем приказе) – тоже нет ничего унизительного.
Так же, как и в приказе ротного командира, или в распоряжении, которое завсектором дал референту, и так далее. Хотя солдату не хочется идти в караул, а референту – составлять аналитическую записку. Это естественно: 80% людей любят покой и комфорт (проще говоря, безделье), и только 20% постоянно ощущают уколы своего личного творческого или административного шила, и сами, без понукания, активно стремятся что-то создавать или обустраивать.
Работать, однако, должны все. Иначе помрем от голода и холода, утонем в грязи, или нас поработят бодрые и деятельные соседи.
Поэтому человечество изобрело отношения власти, обязательные распоряжения, а также санкции за их неисполнение или ненадлежащее исполнение.
Разумеется, все эти распоряжения надо давать без хамства, без рыка, без сверкания глаз и удара кулаком по столу, не говоря уже об ударах кулаком в зубы.
Кроме отношений власти, как уже сказано, есть отношения денег и отношения социального влияния. И еще отношения, завязанные на доверии к базовым ценностям общества. Но во всех этих областях существуют тысяча извинений, своего рода начальники и своего рода подчиненные, своего рода «мейнстрим» и своего рода «маргиналы». Разумеется, в обществе идет постоянная борьба как минимум в двух направлениях. Постоянная борьба за позицию «начальников» (они же «богатые», они же «влиятельные», они же «мейнстрим») – а также борьба за то, чтобы начальники не слишком разнуздались, чтобы они соблюдали общие для всех приличия. Не хамили бы и не распускали руки. И это направление наиболее важно – поскольку ясно, что все не могут одновременно стать начальниками, богачами, властителями дум.
Отношения власти в обществе – особенно в отношениях родителей и детей, учителей и учеников, профессоров и студентов – надо всемерно окультуривать, гуманизировать. Но не отказываться от них вовсе. Увы, главная мода современности – это утвердить, что ребенок равен родителю, а студент равен профессору. Равен не как юридическое лицо, не как субъект прав человека, а именно в смысле власти и влияния. Равен, а то и выше его: ребенок может давать распоряжения родителям, а студент – учить профессора науке и жизни.
Однако общество без «вертикали власти» распадается на атомы и приходит в состояние войны всех против всех.
Увы, мы это уже начинаем замечать.
Человечество может рухнуть не под ударами агрессии и насилия – а совсем наоборот, его могут размыть сладкие потоки полнейшего, безграничного равноправия всех со всеми – взрослых с малышами, ученых с невеждами, специалистов с дилетантами, тружеников с бездельниками.
Но это сказочное равноправие непременно окажется лицемерной ширмой для какой-то жесточайшей диктатуры, которая поставит под вопрос существование Человека – такого, каким мы его привыкли видеть в течение последних веков. Мыслящего и трудящегося, ценящего себя и уважающего других.
Контуры этой диктатуры еще не ясны. И не дай Бог нам их увидеть.
