Не считайте меня либералом

Меня и многих моих друзей часто называют либералами. Мне кажется, это не совсем справедливо. А если и справедливо, то самую чуточку — я действительно либерален в старом русском смысле. То есть

я предпочитаю прощать, а не наказывать, разрешать, а не запрещать, заинтересованно вглядываться в новое и необычное, а не возмущенно фыркать на все непонятное.

А что такое либерализм в западном смысле, я уже давно запутался. За океаном либералы — это что-то вроде европейских социал-демократов плюс много политкорректности. В Европе либералы — это вроде американских консерваторов, в экономическом аспекте по крайней мере. Есть еще и «неолиберализм», политико-экономическое учение, которое в конечном итоге сводится к нестесненной свободе силы — а значит, легко переходит в ту зону, где правят бал ультраправые, где диктатура и полицейский произвол.

Когда-то давно, в самом начале 2000-х, я напечатал еще в тогдашних «Известиях» статью под названием «Правые и слишком правые», где попытался нащупать этот переход — от ультралиберализма к ультрадиктатуре. От свободы для всех сильных и удачливых людей — к свободе для узкой группы самых сильных и удачливых, которые сумели ограбить и уничтожить тех, кто чуточку слабее, не говоря уже о простых людях…

Но не в том дело. Хватит теории, давайте ближе к жизни. Дело в том, что ярлык «либерала» мне никак не подходит. Я не социал-демократ и не апологет свободной силы. Кажется, этот ярлык не подходит и большинству тех, кого называют «либералами». Но они пусть сами решают эту проблему. А я говорю о себе.

Поэтому позволю себе кратко изложить свои политические убеждения.

Я живу в России, которая является республикой. Я люблю республику, свободные выборы, разделение властей и сменяемость людей у власти. Поэтому

все разговоры о том, что русское сознание и русская жизнь исполнены некоего исконно-кондово-скрепного монархизма, мне кажутся ненужными, лживыми и даже вредными.

Но при этом, разумеется, допустимыми, поскольку я высоко ценю свободу слова, свободу самовыражения и ради этой свободы готов терпеть и некоторые высказывания, которые лично мне не нравятся. О свободе слова чуть дальше.

Я убежден, что источником власти в России, а также источником благосостояния России является ее народ. Думаю, что народ имеет право контролировать власть как в области чистой политики, так и в области экономики, особенно же в плане распределения бюджета.

Я уверен, что гражданин России ни при каких обстоятельствах не может быть лишен российского гражданства или, боже упаси, выслан за пределы страны.

Я вижу, что Россия является неотъемлемой частью мировой политической и экономической системы. Поэтому я считаю так: поскольку Россия связана со многими странами целой сетью международных договоров, то эти договоры являются частью российской правовой системы. Более того, я думаю, что в случаях внезапно возникшего противоречия между нашим законодательством и международным договором надо решать вопрос согласно международному договору. Так и честнее, и гораздо удобнее.

Далее я считаю, что высшей ценностью государства является человек, а главная забота государства — это охрана и защита прав и свобод человека и гражданина.

Заметьте: человек стоит на первом месте; человеческое в человеке важнее гражданского. Но это опять же философия. А на практике я считаю, что права и свободы неграждан, волею судьбы оказавшихся в России, не менее важны и ценны, чем права ее граждан. Кроме того, я считаю, что государство обязано вести ответственную социальную политику, помогать слабым, больным, престарелым, защищать материнство и детство.

Я сторонник идеологического и политического плюрализма. Моим убеждениям противны попытки монополизировать власть и особенно попытки ввести некую общеобязательную идеологию. Столь же отрицательно я отношусь к попыткам закрепить какую-то одну религию в качестве «главной», «основной» или «играющей особую роль в государственном строительстве». Я полагаю, что церкви и другие религиозные объединения должны быть равны перед законом и не надо тихой сапой или громкой пропагандой делать одну-две (или три, или даже четыре) церкви «равнее других».
Но это еще не всё.

Я выше всего ставлю личную свободу, личное достоинство и личную безопасность человека. Поэтому я против всякого полицейского произвола, против унижений и пыток, против вмешательства в частную жизнь.

Я убежден, что основа основ общества и государства — это свобода слова. Да, я сознаю, что свобода слова не может быть совсем уж безграничной (как и свобода собственности, конкуренции, свобода передвижения по улицам и т.п.). Но я думаю, что для ограничений свободы слова в каждом отдельном случае, а тем более для наказания за злоупотребление свободой слова, нужны весьма веские основания. При этом я понимаю, что нельзя «разжигать рознь и ненависть» и все такое.

Я искренне против «разжигания ненависти» — к кому угодно: к консерваторам или либералам, к власти или оппозиции, к православным или пятидесятникам, к африканцам или азиатам, к русским или евреям.

Но мне думается, что обвинить в «разжигании» можно лишь в том случае, когда это делается достаточно долго, упорно и последовательно, то есть когда объективно выявляется умысел на «разжигание», когда отдельный человек или общественная организация становятся как бы профессионалами в своем разжигательском ремесле: издают газету, ведут сайт, печатают и распространяют брошюры и листовки, собирают митинги и т.п.

Но отдельная фраза, брошенная в полемическом задоре, отдельная выходка в общественном месте — пусть даже злая, циничная и неприятная, пусть даже омерзительная с точки зрения здравомыслящего и доброго человека — это все-таки не «разжигание», а просто хамство. А хамство, если оно не сопровождается нанесением побоев или материального ущерба, находится в рамках свободы слова и должно пресекаться в тех же рамках — ответной резкой отповедью или отказом общаться с хамом.

Я полагаю, что каждый может защищать свои права и свободы любыми мирными способами. В частности, путем выхода на митинги, демонстрации и пикеты. Я не думаю, что гражданину или не очень большой группе граждан требуется какое-то особое разрешение на то, чтобы выйти на людную площадь с плакатами (марш по центральным улицам, требующий перекрытия движения, другое дело).

Больше того, я уверен, что когда местное начальство запрещает гражданам выйти и постоять с плакатами — это неправильно, недопустимо, незаконно. Это, как мне кажется, есть частный случай «присвоения властных полномочий», что прямо запрещается Конституцией, ее третьей статьей, пунктом четвертым. Поскольку статьей 31-й мирные собрания граждан безусловно разрешены. А Конституция Российской Федерации имеет высшую юридическую силу, прямое действие и применяется на всей территории Российской Федерации. Безо всяких подмигов, хмыканий, заведенных к потолку глаз и многомудро-поганой фразы «Ну, мой дорогой, вы же сами всё прекрасно понимаете».

Вот, наконец, и слово сказалось. Конституция.

Внимательный читатель, наверное, уже пару минут назад понял: говоря о своих политических убеждениях, я просто-напросто пересказываю нашу российскую Конституцию. Она мне нравится, особенно в первых двух главах. А там, где она мне не очень нравится или оставляет меня равнодушным, я все равно ее признаю, уважаю и следую ей.

Мои политические убеждения можно сформулировать одним словом: я конституционалист. Но не вообще, а именно российский. Так что получилось два слова, вы уж простите.

А что такое конституция? Это идеальное воплощение государственной идеи. Безо всякого преувеличения можно сказать, что государство в его правовом смысле — это и есть его конституция.

Поэтому я не только убежденный конституционалист, но тем самым и твердый государственник. Оставаясь при этом либералом в старинном русском смысле, повторяю еще раз: то есть более склонным позволять, чем запрещать. Впрочем, такова и наша Конституция, провозглашающая высшей ценностью права и свободы человека.