Мир, труд, фейк!

Первомай со времен моего советского детства как будто совсем не изменился – это день труда, в который положено отдыхать. А точнее так: коммунистический выходной, который большая часть страны встречает ударным трудом на частнособственнической даче. А вот если приглядеться...

В советское время созидательный труд был главным героем госпропаганды. Нет, кто меня хоть иногда читал прежде, отлично знает, что я совсем не из тех, кто ностальгирует по СССР. Но что было, то было: нам по всем каналам рассказывали, как это почетно – трудиться на благо Родины. На практике все знали, что в трудовых подвигах – огромная доля туфты, а говоря по-современному – фейков. Старших школьников один день в неделю загоняли в «учебно-производственные комбинаты», овладевать рабочими профессиями, а на самом деле – наглядно увидеть, почему надо все-таки поступать в институты и держаться от этого самого производства подальше.

И все-таки, все-таки… Труд и все, что с ним связано, были постоянной темой литературы и кино. Львиная доля была бездарным бредом о том, как прогрессивный инженер мечтает усовершенствовать прокатный стан, а ретроград ему мешает, и тогда вмешивается мудрый партком, и наш инженер уходит в зарю новых трудовых подвигов, обнимая стан любимой прокатчицы.

Но вот, скажем, «Мы, нижеподписавшиеся…». Был такой фильм Лиозновой по пьесе Гельмана – не смотрели? Жизненный сюжет эры застоя. Комиссия отказалась принимать сельский хлебзавод из-за недоделок, и вот ловкач и толкач (была такая профессия) Леня пытается всеми правдами и неправдами выманить у нее нужные подписи. А почему? Да потому, что завод все равно ведь примут с этими самыми недоделками, но сначала снимут с должности начальника строительства, который болеет за дело и старается сделать дальнее село пригодным для жилья.

Принципиальность оборачивается дуболомством, а сомнительный компромисс оказывается в царстве блата и приписок наименьшим злом. Но все участники процесса признают: строительство на селе – важный и почетный труд, особенно в условиях, когда всего не хватает, а приписки – норма жизни.

А теперь попробуйте представить себе такой сюжет для фильма сегодня. Госкомиссия обнаруживает, что на строительстве сельской хлебопекарни… эээ… точнее, стратегического объекта важнейшей госкорпорации творчески освоены миллиарды бюджетных рублей. То есть не то чтобы построено с недоделками – на эти деньги вообще ничего не сделано, они утекли в пустоту. И что? И ничего. У нас тут сплошной патриотизм и духовность, не наказывать же государственно мыслящих мужей за такие мелочи?

А вообще, давно вы слышали по нашим телеканалам гимн человеку труда? Да, международные новости про загнивающий Запад очень похожи на советскую пропаганду, а еще бывают сплетни из жизни звезд второй-третьей величины, туповатый юмор и бесконечная гордость подвигами предков… И, кстати, подвигами не трудовыми – военными.

Воин, защитник Родины – очень почетное занятие. Но он не созидает, а разрушает. Советская пропаганда утверждала: мы строим коммунизм. А нынешняя утверждает: мы можем всё разрушить. И когда в телеэфире давят тракторами санкционные продукты – это не про русофобию или импортозамещение. Это про победу разрушения над созиданием, войны над мирным трудом. Тракторист, который может позволить на свою зарплату разве что имитацию сыра из пальмового масла, получает эту зарплату за уничтожение настоящего, качественного продукта. Это абсолютно законно, да… но мораль и здравый смысл не всегда согласуются с буквой закона.

Но быть воином – это все же тяжело. Гораздо проще быть контролером чужого труда: ходить и проверять, уплачены ли налоги, соблюдены ли нужные показатели. И наказывать, наказывать, наказывать…

Школьные учителя, к примеру, стонут сегодня не столько из-за зарплат, сколько из-за мелочного и безумного контроля и вяжущей отчетности. ЕГЭ, казалось бы, отличная идея, направленная на борьбу с коррупцией… но оборотная ее сторона в том, что на учителей возложены теперь обязанности не только оценивать знания экзаменуемых, но и, к примеру, водить их в туалет под бдительным оком видеокамер. И каждую весну перед сезоном экзаменов учителя идут стройными рядами на инструктаж, где им прививают навыки, более свойственные охранникам, чем педагогам. Как ты учишь, это нам не интересно, лучше расскажи, как ты будешь водить детей в туалет.

Но ближе всего мне знакома ситуация в российской науке. Некоторое время назад государство стало выделять ощутимые деньги на ее развитие – казалось бы, все прекрасно. Но одновременно государство пожелало следить за тем, как они расходуются – и это тоже совершенно понятное желание. А вот дальше… были составлены наукометрические показатели, каждый институт должен строго им соответствовать. Главный и, по сути, единственный критерий оценки – количество научных публикаций и их цитируемость.

И вот теперь моя папка «спам» завалена предложениями опубликовать за скромную плату некую наукообразную статью в некоем подобии журнала. Я не обращаю внимания, но есть и те, кто публикуют… несколько десятков статей в год. Ведь совсем нетрудно создать некий связный текст, оформить ссылки на литературу (я ссылаюсь на тебя, а ты на меня – повышаем друг другу цитируемость) и выйти в передовики научного производства, выполнить план по валу, получить отличную премию.

Что вся эта писанина не имеет решительно никакой научной ценности, этого тебе никто не докажет, ведь формальные критерии соблюдены.

Абсурд настолько очевиден, что уже и в руководстве Академии наук заговорили о необходимости… менять показатели. Вместо количества публикаций предлагается оценивать вклад ученого в народное хозяйство. Но задамся вопросом: а когда Коперник доказал, что Земля вращается вокруг Солнца, что, от этого куры стали лучше нестись или железо легче коваться? А когда Шампольон прочитал древнеегипетскую письменность – быстрее стали ездить почтовые дилижансы? Фундаментальная наука не приносит немедленного эффекта для народного хозяйства, да и отложенный эффект невозможно посчитать. Она меняет наши представления о мире и самих себе и потому позволяет делать маленькие технологические открытия, эффект от которых нетрудно взвесить и измерить. Но без фундаментальной науки их не будет, а если ввести такой наукометрический показатель, как польза для народного хозяйства – не станет и фундаментальной науки.

В гуманитарной области это будет совсем катастрофично. Как измерить вклад, к примеру, историка в народное хозяйство? Видимо, градусом патриотизма. Гуманитариям и так все чаще приходится слышать: истинным следует считать то, что выставляет нашу страну в выгодном свете и что нравится начальству. Но такой подход означает, по сути, смерть для настоящей гуманитарной науки, ее вырождение в идеологический фейк.

Наукометрия и прочий контроль есть во всех странах, разумеется. Но они не заменяют собой такое неформальное понятие, как репутация. А говоря советским языком – уважение к человеку труда, изначальное доверие к тому, что он делает на своем месте, от дворника до академика. Я не знаю, как его вернуть в наше общество, но уверен в одном: страна, в которой созидательно трудится лишь тот, кто не сумел устроиться пропагандистом или контролером, будущего не имеет.