Цивилизация
Нелегкая судьба колумниста занесла меня недавно в Париж. Сияют рекламой огни витрин, но нерадостны лица простых парижан. С нового года их ожидает новое повышение цен, и сознательные трудящиеся французской столицы ведут борьбу за свои права…
Кажется, так теперь принято отчитываться в официальных СМИ о зарубежных впечатлениях? Словно в далеком детстве при Леониде Ильиче… Но я не шучу. Я действительно побывал недавно во Франции и увидел, пожалуй, впервые в своей жизни классовую борьбу в действии, прямо по Марксу-Энгельсу. Побывал в самой ее сердцевинке.
Борьба проходила прямо в пригородном автобусе в Иль-де-Франс, когда ничто ее не предвещало. Мне надо было добраться до вокзала, по расписанию ехать нужно было 25 минут, автобусы ходили часто, но я, движимый неясным предчувствием, пришел на остановку за два часа. И чуть не опоздал.
Во-первых, автобусы ходили сразу по нескольку штук раз в час, как будто их кто-то собирал в одном месте и пропускал по особому сигналу (так оно на самом деле и было). А во-вторых, мы на загородном шоссе среди лесов и полей сразу попали в жуткую пробку, какие и в Москве редко увидишь.
– Это все протестующие, они проехать не дают – весело и непринужденно сказала дама-водитель.
И тут началось.
Чернокожий пассажир на первом сиденье горячо поддержал протесты против повышения цен и эксплуатации трудящихся. А кто-то сзади (судя по дальнейшему развитию событий, белый), заорал:
– Ваши протесты – ваше личное дело. Вам не нравится Макрон, но почему вы портите жизнь мне? Я тяжело работаю каждый день, чтобы накормить семью, и вот теперь из-за вас я не могу попасть вовремя домой!
В начавшейся перепалке я услышал много новых французских слов и выражений, из которых самым понятным было «я не расист, но как же вы задолбали!» Спор о том, имеют ли протестующие против повышения цен право задерживать рейсовые автобусы, стал глобальной дискуссией о несправедливости капиталистической системы, бытовом расизме (за протестующих были чернокожие, против – белый), соотношении трудовых мигрантов и коренных жителей во Франции и об общем несовершенстве жизни.
Когда сзади понеслось знакомое «я твою мать не оскорблял, слышь, ты», а спереди «сядь, братан, успокойся, а то будут неприятности», завопила уже дама-водитель:
– Если вы все не сядете на место и не замолчите, уже никто никуда не поедет, я остановлю автобус и всех высажу!
Я уже явно опаздывал на поезд (последний в тот день) и гадал, где буду ночевать: в незнакомом мне городке рядом с вокзалом, в полицейском участке по итогам расово-классовых боев или в лесу рядом с остановившимся автобусом. Но нет, все как-то рассосалось, и даже на поезд я почти в последнюю минуту успел.
Кстати, на заметку лингвисту: «братан» в речи чернокожего пролетариата (обращение к лично незнакомому, но симпатичному человеку) звучит как cousin, «кузен». Все-таки куртуазность из французского языка ничем не вытравишь.
Итак, о чем все это было? С 1 января 2019 года акциз на бензин во Франции возрастет на 3 цента, а на дизельное топливо – на 6,5 цента за литр. Французские граждане недовольны. На три – еще раз прописью – три евроцента, 2 рубля на наши деньги, при том, что цена топлива в этой стране составляет чуть менее полутора евро за литр, больше ста наших рублей.
Эх, отвезти бы этих недовольных французов к нам, где по всем каналам граждане поддерживают и одобряют повышение пенсионного возраста, налога на добавленную стоимость, платные парковки в Москве, взносы на капитальный ремонт и вообще все-все-все способы изъять копеечку из карманов населения!
А может, дело в том, что французские граждане ощущают себя не населением, а налогоплательщиками? Принципиальная, на самом деле, разница.
Мы очень тоскуем по настоящей демократии, по свободе выражения своего мнения. Но послушайте, настоящая демократия – это прежде всего ужасно неудобно. Это значит, что какие-то странные люди из-за этих дурацких трех евроцентов сильно осложняют жизнь своим согражданам, вроде пассажиров того самого автобуса. День за днем, не только в Париже, но и по всей стране, они, надев желтые аварийные жилеты, блокируют движение на множестве перекрестков. Собираются как на семейный пикник, ставят стол, закуску, выпивку… И проверяют проезжающих на благонадежность: такие же борцы за права трудящихся могут спокойно проезжать, а вот проклятые буржуи подождут.
И ждут, что поделать, или ищут пути объезда – похоже, что вместе с рейсовыми автобусами. Никто не достает из багажника случайно завалявшуюся бейсбольную биту, чтобы прорваться с боем. Скорее наоборот: кладут на приборную панель сложенный желтый жилет, дескать, я один из ваших. Улыбаются и машут французские буржуи, машут и улыбаются, лишь бы их пропустили. А полиция… не видел ее на тех перекрестках. Да и не сможет полиция гоняться за желтыми жилетами по всем перекресткам страны.
Да впрочем, что перекрестки!
Местный приятель рассказал: в священный для культа потребления день, в распродажную «черную пятницу», желтые жилеты перекрыли выход из крупного торгового центра. Людей с корзинками они пропускали как смирных трудящихся, а вот людей с тележками разворачивали как адептов культа потребления. И ничего – мой приятель забрал с собой самое ценное и необходимое и бросил тележку с повседневной ерундой. А вы как думали? Классовые бои не проходят без потерь.
Чудаковатые старики в белых пикейных жилетах у Ильфа и Петрова рассуждали о политике, собираясь у столовой №68 города Черноморска, но никому не мешали. Желтые аварийные жилеты собираются по всей Франции и говорят о политике, делая жизнь слегка невыносимой для всех. А точнее, для тех самых трудящихся, которые ездят в рейсовых автобусах и затовариваются на распродажах. Те, кто принимают решения о трех евроцентах, ездят на совсем другом транспорте и посещают бутики.
Тактика желтых жилетов понятна: делая жизнь слегка невыносимой для всех, они рассчитывают убедить избирателей в следующем туре не голосовать за нынешние власти, которые до такого довели. И нынешние власти это понимают: их – как это ни удивительно – могут не переизбрать!
Я все-таки добрался до Парижа. Ходил по улицам города, мимо сияющих витрин и хмурых лиц трудящихся, и думал о том, сколько революций и реставраций пережил этот город, и все они оставили название в его топонимике, в его памятниках. Сколько раз ограниченные и хамоватые люди в какой-то своей спецодежде выходили на эти самые улицы, чтобы с боями – классовыми, расовыми, религиозными – прорваться в светлое будущее. И что проще ведь, наверное, как у нас: все стройными рядами идем к великой цели, избавляясь по дороге от отдельных отщепенцев, а потом упираемся в великую цель лбом и понимаем, что она была ложной. Потом разворачиваемся и так же дружно идем в обратную сторону, с тем же результатом. Похоже, скоро пойдем в очередной раз.
И в результате почему-то мы рвемся в Париж, а не парижане – в наши края. Просто потому, наверное, что демократия – работает. Она неприятно выглядит, она суетится из-за ерунды и совершает множество ошибок, но на длинной дистанции она создает Париж.
Когда-то она будет и у нас. Демократия представляется многим чем-то вроде благородной палаты лордов, которые выгуливают свои белые плащи и беседуют о высоком. А это на самом деле кучка фриков в желтых жилетах, слегка поддатых и совершенно никому неподконтрольных, которые мешают проехать рейсовому автобусу к заранее намеченной цели.
Так что поначалу будет непросто, непривычно и неприятно. Но это только поначалу.
