Цивилизация
Говорят, на этот Новый «Ирония судьбы» переедет с первого на второй канал. Советский миф о вечном возвращении на улицу Строителей не ушел из эфира, но слегка потеснился. Кажется, прошлогодние «голубые огоньки» со звездами той самой позднебрежневской эпохи все-таки кого-то достали. Искать славное будущее в великом прошлом – занятие интересное, но малоперспективное, а в юных умах оно зарождает подозрение, что никакого будущего на самом деле не будет.
А с другой стороны, в магазинах все больше новогодне-рождественских сувениров западного образца. Всюду в изобилии пластиковые Санта-Клаусы «made in China», кажется, они уже окончательно вытеснили и советских Дедов Морозов, и уж тем более Святителя Николая из Мир Ликийских — он вообще-то и был тем историческим персонажем, которого затем массовая культура переделала в Санта-Клауса.
Зимние праздники — вечный пример того, как Россия то пытается догнать Запад, то хочет найти в очередной раз свой «особый путь».
Петр Первый переносит Новый год на первое января (в церковном календаре «новолетие» до сих пор отмечается первого сентября), переходит на летоисчисление от Рождества Христова (раньше было от сотворения мира), заимствует из Северной Европы елку и фейерверки, да и вообще обычай отмечать этот день шумно. И, как и многие другие петровские нововведения, за век-другой все не просто приживается, но и становится неотъемлемой частью «старого русского быта».
И большевики отменяют елку и новый год вместе со всем «миром насилья». А потом спохватываются: как это, у детей в буржуазных странах есть веселый зимний праздник с подарками, а юные пролетарии и колхозники лишены этой радости?
Именно так мотивирует возвращение новогодней елки в своей статье в газете «Правда» за три дня до нового 1936-го года Павел Постышев. В 1939-м году Постышева расстреляли, но елку так и не отменили.
Так Новый год стал своеобразной советской версией Рождества, вифлеемская звезда на елке сменилась кремлевской, и был внедрен в массы Дед Мороз из славянских сказок как замена Санта Клаусу. Да-да, Дед Мороз – советское изобретение, до революции подарки русским детям обычно приносил на Рождество Младенец Христос. Вспомним, что у Некрасова Мороз-воевода, обходя свои владения, никому никаких подарков не приносит, а скорее доставляет одни неприятности. Или как у того же Некрасова он замораживает до смерти крестьянку Дарью… Словом, в славянской мифологии этот был изначально образ грозной зимней стихии, никак не связанной с календарным праздником.
Смотрите, в самые суровые советские годы коммунисты не просто вернули праздник — они забрали из североевропейской традиции еще и то, что забыл взять из нее Петр: сказочного деда с мешком подарков. И когда в послесоветское время в официальный календарь вернулось Рождество, оно не сместило традиции отмечать новый год. Более того, само Рождество приняло на себя новогодние черты: так, сегодня самым обычным делом для русских православных стала ночная рождественская литургия. Собственно, нет никаких причин служить ее именно ночью, и в дореволюционной России так обычно не поступали — просто уже срослись в сознании людей Рождество с Новым годом, что относится к одному, начинает переноситься и на другой.
А ведь в той самой Европе, откуда пришли к нам праздники, все несколько иначе. Рождество там обычно — тихий семейный праздник, даже для неверующих, а Новый год — шумное уличное представление с фейерверками и карнавалами. У нас, пожалуй, домашнего уюта как раз больше на Новый год — не потому ли, что для большинства он идет первым? Позвольте уж в очередной раз не объяснять расхождение между юлинанским и григорианским календарями и не напоминать, что никакого «русского Рождества» 7 января нет, а есть лишь разница между календарями в 13 дней. Так естественно встретить первый праздник в кругу семьи и лишь затем выходить на улицу его отмечать с соседями и прохожими…
Быт берет свое, у него есть своя логика, у него есть потребность в праздниках. В магазинах появляются не только штампованные Санта-Клаусы, но и, к примеру, пряничные домики — еще один европейский символ Рождества.
И в интернете вывешены инструкции, как сделать такой домик своими руками… Не просто угощение, а символ домашнего тепла и уюта, столь созвучный этому зимнему празднику.
Наш праздничный календарь все еще лихорадит, он разрывается между заимствованием и самобытностью. То вдруг молодежь кидается отмечать день влюбленных, он же день Св. Валентина по западному календарю, то православные хотят заменить его днем канонизированных супругов Петра и Февронии. Но без популярности первого не было бы и попытки второго: мы не столько создаем свой собственный календарь, сколько спохватываемся, что в нем не хватает важных для нас дат, и думаем, чем заполнить пробелы. Лишь бы как на Западе, но по-своему. А потом мучительно думаем, как же именно отмечать эти дни. Чем импортозамещать пряничные домики?
Но заметим, что это российские сыроделы учатся варить свой собственный пармезан или камамбер. Никакие санкции не заставят сыроделов Нормандии и Ломбардии изыскивать способы изготовить пошехонский или адыгейский сыры, при всем моем уважении к тому и другому. Там уже все сложилось, устоялось, там нет нужды никому ничего доказывать. Есть, пожалуй, нужда напоминать, что такое Рождество и в чем его основной смысл, почему нельзя заменить его безликим и бессодержательным понятием «зимние праздники», которое, похоже, уже прочно вошло в обиход в Америке.
Мы как общество пока что только строим — или ищем — свой пряничный домик. Только начинаем задумываться о красоте обычных праздников — не дня танкиста или Конституции, кому что ближе, а того самого вечера, когда все обязательно собираются за накрытым столом и говорят друг другу милые глупости.
И наверно, это очень хорошо, что люди понемногу будут отвыкать смотреть в этот вечер гениальный фильм про образцового советского винтика, которому более-менее все равно, в каком городе, на какой улице Строителей, в какой квартире и даже с какой женщиной отмечать Новый год, который тоже будет как две капли воды похож на предыдущий.
Мы понемногу привыкаем лепить свои пряничные домики — а они у всех получаются разными.
