Кого я провел этим летом

Чем были пионерские лагеря из нашего собственного детства? Для родителей – приемлемым способом сплавить детей куда-то, где их накормят, напоят и по минимуму развлекут. Для самих пионеров – или ссылкой строгого режима, или, напротив, шикарной возможностью оторваться вместе с крутыми пацанами и симпатичными девчонками – всё зависело от свойств лагеря и самого пионера. Ну а для Советской Родины это была еще одна попытка воспитать строителей коммунизма. И уж точно для всех участников процесса это была прекрасная возможность отдохнуть от надоевшей за зиму школы.

Значительную часть этого лета я провел в лагере, который построен совсем иначе –прежде всего, он дает возможность чему-нибудь за две недели научиться. Учебная программа устроена просто: до обеда две пары математики по полтора часа каждая, после обеда – еще две пары спецкурсов из самых разных областей по выбору ребенка.

Лично я предложил ребятам 10–14 лет курс практической риторики.

Нет, мы не разбирали разные приемы и не обсуждали, как композиционно выстроить свою речь. Это как раз было бы скорей теорией. Мы разбирали с ними, что такое человеческое общение и как можно словами убедить другого человека изменить свое поведение. Мы говорили на примере сюжетов старого «Ералаша», что такое манипуляция и какой может быть ее цена и почему люди говорят часто не то, что думают и чувствуют, а то, что понравится другим. Мы разбирали на примере рассказа Шукшина «Срезал», как и когда бесполезно бывает спорить, – и дальше учились спорить сами. Вообще-то я убежден, что

умение правильно спорить — честно, аргументированно и спокойно — одно из главных умений для подростка.

И со старшими мы провели эксперимент: часть ребят осталась в привычной роли, а часть захотела выступить в качестве родителей. И вот дети-дети должны были убедить детей-родителей, что те должны позволить им пользоваться компьютерами и всякими электронными гаджетами без ограничений. Спор, разумеется, был искусственным, и дети в роли родителей смотрелись куда менее убедительно, чем в собственной роли, но они, по крайней мере, попробовали оценить позицию другого, заговорить с миром из его, а не своей обычной шкурки. Мне кажется, этого умения очень не хватает нам как обществу.

Но дело не просто в том, что дети чему-то научились (не только дети, но об этом потом). Лагерь стал пространством для встречи детей и взрослых, которым интересно друг с другом. Подобное бывало и в пионерлагерях моего детства, если кто-то вел хороший кружок или пел под гитару у костра. Но это были чьи-то личные усилия, зачастую разбивавшиеся о мир «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен».

А здесь оказалось, что можно создать пространство, где этот взаимный интерес будет не исключением, а правилом, не знающим исключений. Кроме преподавателей, в лагере были вожатые лет по двадцать – те, кто еще совсем недавно сам был подростком и кто может спуститься на ступеньку, чтобы встать с ними наравне. Оказывается, занять свободное время конкурсами и играми совсем нетрудно. И если постараться, нетрудно вообще свести всё воедино: уроки и отдых, беготню и образование, – как было на прекрасной ролевой игре по древнерусским княжествам, где дети носились вместе с вожатыми и преподавателями, одни как игроки, другие как организаторы и мастера игры.

Двадцать первый век – он вообще про людей, которым друг с другом интересно что-нибудь делать вместе.

Да, как и в прошлые века, очень важны и власть, и деньги, и идеология, и контроль над территорией, а потом… потом приходит какой-нибудь Стив Джобс безо всего этого и оказывается самым крутым парнем просто потому, что он всегда делал только то, что ему было делать интересно. Собственно, его речь перед выпускниками Стэнфордского университета, в которой он об этом рассказывал, мы тоже разбирали с одной из групп на занятиях.

Чему еще научился в этом лагере я сам? Можно наговорить кучу банальностей. Например, восхищаться тем, какие прекрасные у нас бывают дети, как много у них по сравнению с нашим собственным детством возможностей и как всё это хорошо. Или рассказывать, что в каждом из взрослых тоже сидит смешливый подросток, и просыпается он обычно в тот момент, когда дети несовершеннолетние укладываются спать, – время для игр, общения, и… да, лекций полночь-заполночь, теперь уже друг для друга. Что атмосфера уникального общения людей, которым друг с другом интересно, очень заразительна и не отпускает даже когда уже хочется на боковую.

Попробую сказать что-то пооригинальнее.

Я еще раз увидел, что наши дети приучаются жить в мире, где государственные границы значат крайне мало.

Этот лагерь проходит в разных странах Центральной Европы, до сих пор ни разу не повторял своей прежней локации (кажется, на будущий год впервые повторит), туда приезжают русскоязычные ребята и из России, и из стран Евросоюза, и из Израиля, и даже из Америки. У них разные паспорта и виды на жительство, разные национальности и языки общения в школе, их судьбы тоже вряд ли будут похожими. Но у них есть пространство русского языка, русской культуры, которая не сводится к стандартному набору из березок, матрешек, Пушкина и Толстого.

В конце концов, летние математические лагеря, от которых и взял значительную часть своего внутреннего устройства наш лагерь, – это тоже наше национальное достояние, в других странах такого нет.

То есть пока большие дяди и тети обсуждают «русский мир» в категориях государственных границ, суверенитета, зон влияния, идеологии и пропаганды, дети выстраивают свой собственный мир, где они общаются, играют, думают и развиваются по-русски.

И этот мир не жесток и не слишком требователен к своим последователям – зато дает он им невероятно много. Дети не хотят его покидать, даже если паспорта у них уже другого цвета.

Еще я увидел, как стирается граница между школой и не-школой в этом глобальном мире, где обучение становится не столько процессом (с восьми тридцати до пятнадцати ноль-ноль, к примеру), сколько стилем жизни. В лагере я впервые увидел живьем замечательного Макса четырнадцати лет, который… прослушал уже несколько моих курсов по интернету, включая ту самую риторику. Он живет в России, будет, видимо, сдавать ЕГЭ, он не выпадает из привычной образовательной траектории. Но он вместе с родителями отчетливо понимает, что этого уже недостаточно в современном меняющемся мире, если он хочет добиться успеха и стать собой.

Нужно научиться учиться — не для баллов, а для себя. Нужно это полюбить. Нужно найти людей, с которыми тебе интересно.

И еще я понял одну очень важную вещь про себя. Я – преподаватель… ну, что-то чуть повыше аниматора в детском лагере. Это же дауншифтинг! Я же в зимней серьезной жизни… доктор наук, профессор и всё такое прочее… Да, сейчас не лучшие для академической науки времена, зачем же так низко падать? А вот не воспринимается это как падение.

Во-первых, потому, что это очень интересно, ведь я встречаю взрослых и детей, с которыми хотел бы остаться рядом в своей будущей жизни. А во-вторых, потому, что именно так я могу что-то всерьез изменить к лучшему даже не в своей стране, а в том пространстве русской мысли и русского слова, которому я предан куда больше, чем границам на географической карте. Я чувствую, что строю будущее. Что настоящие перемены начнутся не тогда, когда политик икс сменит политика игрек в его кресле (или даже когда произойдет большое количество таких замен), а когда повседневные решения будет принимать множество людей, в детстве бегавших вместе с вожатыми и профессорами, а не шагавших унылым строем на празднике пионерской песни.

Мне скажут, что это не тот масштаб, что в таких лагерях бывает слишком мало детей, что сила инерции велика и так далее. Наконец, что дети недавно уехавших из России людей создадут новые семьи и уже не все будут говорить с собственными детьми по-русски. Но мне и не нужно менять целую вселенную.

Я с радостью сознаю, что на мой век хватит этой работы, этого круга общения, что мне дается, и мне нравится этот труд.

«Как я провел этим летом» – был такой фильм, с нарочитой неправильностью в вопросе. А я бы, отталкиваясь от него, спросил: кого я провел этим летом? Кого облапошил, обмишурил, обманул? Ну, тех, из «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен», это понятно. Они мне в пионерском детстве встречались, и я очень рад показать им издалека нос и сообщить, что их дуболомство дальше не передается – ни по наследству, ни воздушно-капельным путем.

И тех, кто сегодня начинает рассказывать мне сказки про какой-то воображаемый Патриотизм Великих Идей, от которых почему-то всегда летят щепки. А еще тех – и в том числе и себя самого под унылое настроение – кто объяснял мне, что все очень плохо, ничего нельзя изменить, всё обречено на унылое бесконечное возвращение, а от нас ничего не зависит.

А еще один урок нам преподнесла кошка, жившая в отеле, где проходил лагерь. К концу первой смены она родила котят, и все участвовали в их судьбе: оборудовали домик в кустах, где она засела, брали с персонала отеля обязательства ни в коем случае не разлучать семью. Но к начале третьей смены котята подросли, кошка стала их выводить на прогулку… В толпе детей они рисковали быть залюбленными до смерти.

Тогда кошка перетаскала их по собственному выбору… в комнату, где жил детский врач, причем это была далеко не самая ближняя комната. Как она поняла, что именно там малышам помогут – и уж во всяком случае не навредят? Неизвестно.

Но урок был ясен: иди не к тем, кто тебя больше всех ласкает, а к тем, кто может помочь.