Цивилизация
В школах прошли очередные выпускные, и мы не заметили одной маленькой, но примечательной детали.
Это — последний выпуск детей, рожденных в двадцатом веке. Дальше будут выпускники только из двадцать первого.
Поколение, которое мы привычно называем небитым и сытым, — да, они росли в относительно благополучное и спокойное время. Поколение, которое не знает никаких других правителей, кроме нынешних. Поколение, которое по социологическим опросам выходит конформистским и домашним, хотя некоторые из них не боятся прокатиться в автозаке…
Незнакомое поколение. И не верю я этим социологическим опросам, особенно в нашей стране, — они вам расскажут разве что о текущей телепрограмме. А когда Колумб открывал Америку, соцопрос в Испании, вероятно, показал бы, что Землю большинство считает плоским диском, на окраинах которого морские драконы плавают мимо островов, населенных псоглавцами. Но историю Испании и всего мира изменили три маленьких каравеллы Колумба, а не мнение большинства.
К тому же поколения сменяются не сразу и не повсеместно. В хороших московских, питерских, новосибирских школах смена поколений уже произошла, на городских окраинах она только начинается, а в глубинке и по сию пору стараются в основном жить как при дорогом Леониде Ильиче. И пусть, так ведь и развивается человеческое общество. И соцопрос — та самая средняя температура по больнице.
Гораздо интереснее наблюдения над всеми этими «поколениями X, Y, Z», но их недостаток в том, что они, по сути, описывают модели потребления и карьерные стратегии. Это своего рода маркетинговые исследования для бизнеса — но чтобы понять, какие они, нынешние 17-летние, нужно подождать пять-десять лет, чтобы понаблюдать над их ранними карьерами и потребительскими стандартами. А понять что-то хочется уже сейчас.
Я не знаю, кто станет Колумбом через десять-двадцать-тридцать лет, когда именно эти нынешние выпускники станут определять облик нашей страны… вернее, нашего мира, ведь государственные границы в нем значат всё меньше. Я не могу претендовать на широту охвата, как у социологов, или на глубину анализа, как у маркетологов. Могу просто поделиться впечатлениями от собственного сына-выпускника и его друзей. Вдруг Колумб среди них?
Они аполитичные конформисты, согласен. Такими были и мы (я — выпускник 1985 года): нынешняя система, казалось, навсегда, ничего тут не изменишь, оставалась только частная жизнь. Зато они, в отличие от нас, тогдашних, привыкли, что эта частная жизнь абсолютно свободна и очень важна.
Они совершенно открыты миру, и дело не только в том, что к выпуску у многих в загранпаспортах скопилась внушительная коллекция штампов. Они готовятся жить в постоянно меняющемся мире и не боятся этого.
Маркетологи могут говорить о смене гаджетов или карьер, но это ведь внешнее. Они заранее настроены на гибкую траекторию, выбор университета для поступления для них не есть выбор пожизненной карьеры, и кажется, они уже сознают, что их будущая профессия сейчас, в 2017 году, еще, возможно, не существует. Жили же они когда-то без смартфонов, а теперь без них не могут — так во времена родителей, говорят, не было даже интернета.
Так сын прозанимался несколько лет карате, получил первый цветной пояс — желтый. Для меня это означало одно: теперь надо идти к намеченной цели, к высшему черному поясу. А он бросил карате и пошел на линди-хоп, танцы двадцатых годов. Ему не так важны были грамоты и пояса, как ощущения гибкости и свободы в собственном теле — то ощущение, которое из нас, кажется, специально вытравляли на пионерских линейках, на армейском плацу и в очередях в гастроном.
А потом мы и сами забыли, как это — жить легко и с радостью, танцевать, когда хочется, и не спрашивать разрешения у родительской программы.
Стали ли они меньше читать, привыкли ли к «клиповому сознанию»? И да, и нет. Но они точно стали читать то, что им хочется прочесть прямо сейчас. Сын проглотил «Евгения Онегина» за день до выпускного по собственной инициативе, потому что когда его проходили в школе, в руках у него была другая книга. Он просто движется по своей образовательной траектории и плохо понимает, как можно иначе.
Они, безусловно, не телезрители. Но скажу больше: сын осваивал несколько лет социальные сети, а потом… удалился отовсюду, потому что заметил: им откровенно манипулируют, он тратит время на то, что ему на самом деле не нужно.
Они вообще привыкли к тому, что информационных ресурсов много, что за внимание еще нужно побороться и что не всякое слово достойно доверия.
Они абсолютно несоветские люди, наконец-то. Очень трудно представить их себе в роли униженных просителей, которые записывают обращение к верховной власти с просьбами простить долги, дать квартиры, исправить нравы, перенести свалку и заменить лампочку в подъезде. Они привыкли справляться своими силами — или обходиться тем, что есть.
Я знаю, что мне возразят насчет несоветскости: а как же все эти движения и активисты, все эти опросы, на которых и среди молодых уверенно лидирует Сталин? Это, конечно, не про моих знакомых ребят, но все тут достаточно просто. Они выбирают бренды. Сталин — всего лишь один из них, его можно выбрать в знак подросткового протеста или просто для прикола. К реальному сталинизму всё это не имеет ни малейшего отношения, для них это что-то вроде каннибализма в джунглях Амазонии: те немногие, кому это действительно интересно, относятся к этому без пиетета, а остальным просто пофиг.
Почему они такие? Про всех не скажу, а про сына и друзей одно знаю точно.
Они закончили одну из хороших московских школ. Хорошая — не значит частная и дорогая, кстати. Что бы ни говорили про девяностые, в них было сделано как минимум одно великое дело: были созданы школы, где взрослым и детям всегда интересно друг с другом. Им сейчас трудно, этим школам, но они привыкли к хорошему, и поскольку дети никак не перестанут рождаться (а за ними и внуки), педагогам и бывшим выпускникам есть что беречь и за что бороться.
И в результате эти дети привыкли делать именно то, что им делать сейчас интересно, и делать это вместе.
Они узнали, что в мире есть много вещей и идей, которые достойны их внимания, и достаточно людей, с которыми это внимание можно разделить. И что, по большому счету, это единственное, чем стоит заниматься. Везет же некоторым!
На последнем звонке моего сына меня попросили выступить от имени родителей. И помимо безусловной благодарности всем учителям я пожелал ребятам не просто высоких результатов на экзаменах, удачных поступлений и хорошего лета — я пожелал им счастливого двадцать первого века. Были времена, сказал я, когда облик нашего мира определяли люди с благородным происхождением, или с мощным войском, или с большими деньгами. Наступает век, когда этот облик определяют люди, которым интересно чем-нибудь заниматься вместе, — и поэтому, сказал я, у вас всё получится.
А что же наше поколение — молодежь перестройки? Мы стояли на баррикадах в августе 91-го, мы входили в рынок голодными и свободными, мы открывали мир и были ему открыты. И вдруг осознали, что всё… даже не знаю, как цензурно сказать. Упустили, проворонили, потеряли. Не построили демократии, всю власть отдали силовикам, а теперь отдаем и рынок, разбегаясь кто во внешнюю эмиграцию, кто во внутреннюю, а кто и в безопасно-казенный патриотизм. Простите, не получилось…
Хотя нет, получилось. Мы впервые за последнее столетие воспитали поколение внутренне свободных людей, которым друг с другом интересно. И может быть, в этом единственное наше оправдание. Вот и всё, но этого достаточно.
