Цивилизация
Вольнолюбивая общественность волнуется: настоящая оттепель наступила в общении с государством или только ее иллюзия? Будут ли недовольных сажать или только штрафовать? Или даже так отпустят?
Смотреть, на мой взгляд, надо не на разовые помилования или задержания, а на вещи системные, и тут среди важнейших событий — увольнение президента Академии наук Владимира Фортова буквально за несколько дней до истечения срока его полномочий.
Он, как нетрудно убедиться, не был оппозиционером — скорее компромиссной фигурой. Власть три года назад взялась реформировать РАН (подробнее об этом сейчас не будем). И Фортову удалось смягчить или отсрочить наиболее радикальные и неприятные для академии перемены (сокращения и слияния институтов и пр.) и в то же время не поссориться с Кремлем.
Первый признак явного недовольства появился после избрания новых академиков, состоявшегося в прошлом году.
Президент Владимир Путин настаивал на том, что государственные чиновники не должны избираться в эту коллегию, но целый ряд все же избрался. «Скажите, зачем вы это сделали?» — публично, перед телекамерами задал Путин Фортову вопрос. Тот ответил, что так решили академики. И этот ответ прозвучал, конечно, приговором и Фортову, и нынешнему формату академии. Оказывается, в нашей стране есть некий институт, который может принимать решения вопреки ясно высказанному мнению национального лидера и даже отстаивать свое право на эти решения. Причем Путин в данном случае прав, а академики, проголосовавшие за начальников, — нет.
Но дело даже не в этом. Глава государства, кажется, искренне не понимал, что «сделал» начальников академиками не Фортов и что он вообще не контролировал процесс. Что выборы были относительно честными, а значит — непредсказуемыми.
Ничего нет нового в том, что начальники украшают себя разными регалиями, не исключая и звания академиков. И уж, наверное, это не самый страшный признак коррупции в современной России.
Но власть, мне кажется, раздражает другое — независимый центр принятия непредсказуемых решений.
Поэтому Фортов, имевший все шансы переизбраться на новый срок, был показательно отстранен. И с высокой долей вероятности следующий президент академии будет не избран, а назначен — впервые с 1917 года.
Еще один пример из той же области, при всем внешнем несходстве — запрет на деятельность в России «Свидетелей Иеговы (организация запрещена в России)», который, судя по всему, будет на днях вынесен Верховным судом по представлению Минюста (ряд местных организаций уже запрещен, многие издания признаны экстремистскими). Эта религиозная группа всегда проявляла изрядную миссионерскую активность, но при этом была исключительно мирной и лояльной. «Свидетели Иеговы» — принципиальные пацифисты и сторонятся любой политики.
Казалось бы, никакой угрозы государству они не представляют — во всяком случае, явно есть другие религиозные учения, последователи которых могут причинить куда больше проблем и которые тем не менее не запрещены. Достаточно послушать отдельных проповедников, которые от имени вполне традиционного в России православия призывают кого-нибудь убивать.
Дело, видимо, в том, что «Свидетели Иеговы» отказываются почитать государственные символы, они подчеркнуто нейтральны и аполитичны.
И вот как раз именно это теперь и выходит, судя по всему, за пределы дозволенного. И трудно рассчитывать, что на этом государственное вмешательство в религиозную жизнь остановится, — видимо, следующими в очереди будут российские протестанты, особенно те из них, которые не носили в 2014 году черно-оранжевые ленточки. Нейтральным быть больше нельзя.
Ну а о том, что нельзя теперь разоблачать коррупцию без прямого указания начальства, я даже писать не буду. Это и так всем очевидно, особенно школьникам и студентам, которым читают унылые политинформации советского образца: «Вы все тут тупые и неблагодарные, вы не цените, что Родина для вас сделала, но ничего, мы вас научим ее любить». Спасибо, лучше не надо. Пока эти подростки зависимы от этих якобы взрослых, они промолчат — но будущее за ними. И тот рвотный рефлекс, который им сейчас прививают под вывеской «патриотизма», останется с ними.
Что получается в результате?
В пространство политического противостояния волей-неволей втягивают тех, кто всеми силами старался этого противостояния избежать.
Может быть, градус агрессии в провластной пропаганде понижается — но зато сама агрессия (словесная и не только) размазывается все более широким слоем. Ты не можешь позволить себе отсидеться в уютном домике — ты должен либо активно и недвусмысленно выступить в поддержку власти, либо быть готовым к тому, что тебя объявят оппозиционером со всеми сопутствующими издержками.
Наш народ, по счастью, трудно раскачать на междуусобную вражду. Даже в «той единственной гражданской» участвовала очень небольшая доля населения — что с белой, что с красной стороны.
И это не нравилось обеим сторонам. Белые плакаты вежливо спрашивали «Отчего вы не в армии?», красные рубили правду-матку со всей пролетарской принципиальностью: «Ты записался добровольцем?» Но призывный человек с ружьем был почти одинаков на тех и на других, разве что форма у него была различна.
И большинство обывателей поначалу отвечали на эти призывы ленивым отказом. Но когда они передумали, то поддержали не белых и не красных, а собственные представления о справедливом устройстве общества. Кронштадтский мятеж, махновское Гуляйполе, антоновское восстание на Тамбовщине — это плоды именно такого вовлечения в гражданское противостояние тех людей, которых прежде не заботила ни победа мировой революции, ни созыв разогнанного большевиками Учредительного собрания, ни возрождение единой и неделимой России. Тогда мало не показалось ни красным, ни белым.
