Цивилизация
Году примерно в 1986-м наблюдал я в волжском городе Кинешме душераздирающее зрелище. Близилось время 14:00, когда в ту пору разрешалось начинать продавать алкоголь (до 19:00). Народ у дверей местного винно-водочного толпился и волновался. Очереди как таковой не было, была толпа, обуреваемая сушняком и стремлением ворваться каждому первым и тут же все-купить-а-то-не-хватит. Милиция наличествовала в виде двух субтильных, кажется, сержантов, но была бессильна и особо свое бессилие не скрывала. До времен Росгвардии, оснащенной по последнему слову технологиями для борьбы со смутьянами, была еще почти вечность. Да и не были те люди смутьянами, то был глубинный что ни на есть народ. Хотя Горбачева в толпе костерили открыто, словно в генах и в помине не было памяти о ГУЛАГе. Статей в УК об «экстремистских» высказываниях в ту пору тоже не было, а до тех, что карают за «дискредитацию и распространение фейков про антиалкогольную политику партии и правительства», тогда еще не додумались.
Да и самого слова «фейк» тоже не было. Пустивший его в оборот тогда всего лишь успешный девелопер Дональд Трамп еще только познакомился с советским послом Добрыниным, который его и пригласил приехать в СССР по линии «Интуриста». Что тот и сделал чуть позже — в 1987 году, посетив вместе со своей первой женой, чешской моделью Иваной Зельничковой (любит он славянок, ну что поделать) Москву и Ленинград. Чуть позже (в 1990 году) он будет так вспоминать свою поездку: «Я был совершенно не впечатлен. Их советская система — катастрофа. Революция — это то, что мы скоро увидим... Россия уже вышла из-под контроля, и власти знают это. Это проблема Горбачева. Он правит недостаточно жестко. Мой прогноз — он будет свергнут, поскольку выказывает беспрецедентную слабость». Эх, знал бы он наперед про роль постсоветской России при куда более сильном (если судить по его же меркам) правителе в его собственной судьбе… Но мы отвлеклись.
…Когда вот-вот уже должны были настать заветные 14:00 — толпа прочувствовала это по тому, что за дверями магазина появилась тетка в халате, готовясь их открыть, — по серой неопрятной людской массе словно прошел какой-то импульс. Она враз выдохнула, и над головами откуда ни возьмись появилось тело какого-то тщедушного пропитого насквозь мужичка, которого передавали, словно то ленинское бревно на субботнике, вперед, вперед. Вперед! К дверям, за которыми стояла наизготовку тетка. В глазах ее начали отражаться примерно те же чувства, которые испытывает командир корабля, видя приближающуюся вражескую торпеду, от которой уже не увернуться. Двери открыть она не успела. Толпа с размаху разбила стекло головой мужичка-тарана, вбросив его внутрь, но каким-то чудом не затоптав. Он был юрким. Двери с хрустом выломали. В воздухе раздались истошные победоносные крики мужиков, словно это воины-ирокезы только что скальпировали ненавистного янки в «пробковом шлеме», и визги женщин. Штурм удался. Не Зимний дворец, конечно, но все же. Заметим, так ведь в Кинешме брали винный магазин практически каждый день. Это было так же регулярно, как выстрел пушки с Нарышкина бастиона в Питере в полдень.
Антиалкогольная кампания, начало которой положил 16 мая 1985 года Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об усилении борьбы с пьянством и алкоголизмом, искоренении самогоноварения», была в самом разгаре.
Можно и теперь спорить о том, была ли данная затея Горбачева со товарищи ошибкой, построенной на неверном анализе последствий такого решения, или же она отражала готовность тогдашнего политического руководства идти в том числе на крайне непопулярные меры ради того, что называется общественным благом. Далеко не все современные политики способны на такое, согласимся.
Горбачева, конечно, уже скоро стали проклинать за антиалкогольную кампанию, а уж после потери им власти пнуть поверженного генсека считал должным едва ли не каждый, кто касался алкогольной темы. Да и сейчас продолжают периодически пинать. То решение, наверное, имело именно судьбоносный характер, сыграв роль соломинки, которая в конце концов и сломала хребет советскому верблюду. Словно в системе был нарушен некий тонкий, как в горах перед сходом лавины, баланс. После чего лавина уже и должна была сойти.
Проблема пьянства беспокоила советское руководство: спивающийся «совок» никак не вписывался в радужную картину создания «новой исторической общности». К концу брежневского правления потребление алкоголя в пересчете на водку и с учетом подпольного самогона достигло 90-110 бутылок в год на каждого взрослого мужчину, или 10-14 л литров спирта на человека, что более чем в два раза превышало уровень потребления как в царской России, так и во времена Сталина. Правда, в пересчете на спирт, скажем, французы пили в ту пору даже больше. Но, во-первых, они нам не указ, во-вторых, пили у нас в основном крепкие напитки, водку, тогда как французы вино и пиво.
Совсем уже на излете правления Брежнева родились у советского руководства планы попробовать переключить советского человека с водки на пиво и вино, для чего, в частности, открыть больше всяких кафе и пивных. Но советская административная система была не способна к такой перестройке общепита. Кафе ведь открывались исключительно по воле партии, а не рыночной конъюнктуры. А партия на кафе смотрела косо: какой-никакой, а потенциальный разврат. Как и на пивные. Не то что в ГДР какой, где, бывало, в Дрездене захаживал иногда в такие заведения будущий президент.
Пришедший после Брежнева к власти прямо из КГБ Андропов склонялся к более решительным мерам борьбы, поскольку полагал, что одна из главных причин кризиса советской системы и экономики — это упадок нравов и моральных ценностей (как сейчас сказали бы — скреп). А поэтому жестче надо, жестче.
Но совершить до конца задуманное генсек, постоянно находившийся на гемодиализе, не успел. А вот «наработки» были унаследованы уже горбачевским Политбюро ЦК КПСС, которое по кадровому составу поначалу мало чем отличалось от андроповского. Так что горбачевская антиалкогольная кампания выросла из «андроповских штанов».
Ну а дальше все примерно знают: сокращение производства всего, что с градусом (за три года объемы упали в два раза), закрытие винных магазинов и ограничение часов работы оставшихся, варварское изничтожение виноградников, повышение цен на водку, наконец, превращение даже ее в дефицит. Все это под трескотню пропаганды о «трезвом образе жизни». Пропаганда велась с убедительными в своей правоте лицами. Запретили даже банкеты и всякие торжества со спиртным по месту работы. У нас ведь умеют все довести до маразма. И довели.
До начала антиалкогольной кампании доходы от продажи спиртного доходили, по некоторым данным (советский бюджет не баловал открытостью), аж до 30% (но не менее 15%). Они резко упали, нанеся ущерб, который сопоставим с эффектом от последовавшего примерно тогда же обвала цен на нефть. «Сопутствующий ущерб» от антиалкогольной кампании — как экономический, так и политический (был нанесен мощнейший первый удар по популярности Горбачева и проводимой им политике) — был огромен.
Что и почему пошло не так? А то, что вместо кропотливой работы — по изменению структуры потребления алкоголя, повышению общей культуры общества — был выбран путь кампанейщины в ее брутальном до тупости советском изводе. Вместо реформ на данном направлении — революция. Вместо точечной настройки — кавалерийский наскок. Вместо дипломатии — по сути война с собственным «вечно неразумным» населением.
У пораженного догматизмом советского руководства не было понимания того, что подобный советскому путь алкоголизации прошли многие страны в период стремительной урбанизации, когда первые поколения горожан еще не обладали должным уровнем культуры. «Сухой закон» в США в 1920-х был ответом на аналогичные процессы. Могли бы хоть американские уроки изучить. Но Америка нам тоже не указ.
Однако в долгосрочном плане антиалкогольная кампания имела определенные положительные результаты. И не случайно спустя 20 лет после ее начала почти 60% россиян оценили ее скорее положительно (треть — как ошибку). Поздние исследования показали, что горбачевская кампания спасла не менее 1,6 млн жизней (позволив уменьшить количество смертей на 400 тыс. чел., или 24% в год). Тогда как ее сворачивание в начале 1990-х привело к новому всплеску смертности.
Сегодня перемены еще заметнее. Россияне действительно стали пить меньше крепких спиртных напитков (сокращение в два раза за последние десять лет), переключившись частично на пиво и вино. Частично они, правда, ушли и на «теневой рынок» (по некоторым сведениям, около 35% крепкого алкоголя, который сегодня потребляют наши сограждане, произведено нелегально), но он не компенсирует всего объема сокращения потребления той же водки.
Общество изменилось. «Горожане» победили вчерашних селян. Изменилась и культура потребления: распитие по подъездам более не самый популярный формат, хотя и он по-прежнему с нами. Большая часть тех, кто хотел и мог спиться, — уже спились. Работа на двух-трех работах, чтобы прокормить семью и выплатить ипотеку, также не способствует алкогольным излишествам. Не всякий готов потерять нынче работу ради бутылки. Хотя и найти толковых непьющих работников по-прежнему большая проблема для работодателей в регионах.
Так что «в долгую» Горбачев со своей антиалкогольной кампанией скорее выиграл, чем проиграл. Вот только страны, в которой он начал столь решительным образом бороться за морально-нравственные устои, больше не существует. Аккуратнее надо было все же как-то. Нельзя бороться за общественное благо, ставя столь жестокие эксперименты на собственном народе. А классик нашей сатиры и юмора родом, извините, из Одессы Михаил Жванецкий так и вообще сформулировал точнее некуда. Помните?
«Участились случаи трезвой сборки, тогда выявились конструктивные недостатки. А порой стало случаться, что и конструктивно ничего, тогда выявили некачественные элементы смежников. А теперь случается, что и сборка трезвая, конструктивных недостатков нет и смежники ничего изготовили, и тут полезли недостатки организации. А теперь все чаще сборка трезвая, и конструктивно хорошо, и смежники, и организация хороша — полезли огрехи всей системы жизни в стране. Не надо было водку трогать». Но сатирики и юмористы всякие нам, как известно, тем более не указ.
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.