Цивилизация
Мне перестает нравиться мое поколение.
Все эти люди вокруг сорока, чье детство пришлось на конец СССР, юность – на голодные 90-е, молодость – на жирные 2000-е. Люди, считающие, что им довелось хлебнуть какого-то особенного лиха, поскольку – и это действительно трудно, тут не спорю – взрослеть им пришлось во времена перемен.
Так вот, они мне больше не нравятся.
Я себе не нравлюсь.
Или, вернее, не нравится та, кем я становлюсь, – ворчливая старушенция, порицающая тупую молодежь. Старость ведь начинается не с морщин или болезней, а с мелкого, почти незаметного поначалу недовольства следующими поколениями.
Они только и знают, что торчать в смартфоне. Они только и знают, что требовать от родителей. Они инфантильные, неблагодарные и слушают Даню Милохина. Что вообще вырастет из подростков, слушающих Даню Милохина? Вот мы в их возрасте…
А собственно, что мы делали в их возрасте? В наши тринадцать, пятнадцать, семнадцать? Давайте-ка вспомним.
«Закат окончил летний теплый вечер». «Странник мой, мой малыш». «Он уехал прочь на ночной электричке». Я почти уверена, что вы помните эти, с позволения сказать, стихи. И мелодии, прости господи, помните тоже. А еще – трагический излом родительских бровей, потому что как, как это можно слушать, ведь Юрий же Антонов, Пугачева же, Леонтьев, в конце концов! Раз на Моцарта и Чайковского, что вбивают в башку и пальцы в музыкалке – двадцать рублей в месяц, между прочим, обалдуй ты этакий! – ума не хватает. Что это за дискотеки такие, что вы там дергаетесь как припадочные, ни уму, ни сердцу! Куда так накрасилась, ресницы отвалятся! И что это за кошмарные обрезанные колготки, куда мать смотрела, когда ты их покупала? Лосины? Я думал, у меня дочь, а у меня гусар. Поручик Ржевский.
Припоминаете? Думаю, да. И еще я думаю, что воспоминания об этих домашних войнах вызывают сейчас ностальгическую улыбку. Как и песня про «милого бухгалтера» – не потому что он правда милый, а потому что родители были молодые и мама носила туфли на каблуках. И во время семейных застолий, с которых нам, взрослым, современным, модным четырнадцатилеткам хотелось поскорее смыться в свою современную жизнь, папа пел «Солнышко лесное». Какие мы были глупые, считая это нафталином и соплями в сиропе, да? Не понимали ничего. Прямо как эти, нынешние, со своим Милохиным.
Минутка ностальгии окончена. А теперь поднимите руки те, чья жизнь покатилась под откос из-за «белых роз» и «младшего лейтенанта». Кто за истекший, как говорится, отчетный период не услышал и не прочел ничего нового. Поднимите руки, мужчины сорока пяти лет, что продолжают брутально пристегивать к штанам цепочку, и женщины сорока пяти лет, что каждое утро «ставят челку», заливая ее лаком «Прелесть» до состояния кепки-аэродрома. Под сладостное пение Юры Шатунова или, бог с ним, высокоинтеллектуальные баллады «Наутилуса»? Особенно ту, про порезанные вены и шоколад в руке.
Нет таких?
Ну кто бы сомневался.
Мы с тех пор прилично подросли и худо-бедно устроились в жизни. Мы съездили за границу, научились называть вермишель пастой, прочли Коэльо и Мураками. В театры ходим – ну, некоторые из нас. Читаем классику – ту самую, что изучали когда-то по хрестоматиям, а теперь вникаем, чтобы донести до своих обалдуев, которым сочинение писать, а они в тиктоке сидят. То есть мы как-то не пропали, несмотря на Юру, «Сектор газа» и былой недостаток Людвига ван в организме.
Выжили, стало быть, избежав умственного и вкусового рахита. И вывод из этого какой? Правильно, то, что мы слушали в 13, ни в малейшей степени не определило то, кем мы стали в 45. И ответ на риторический вопрос папы с гитарой: «Что это за дебила ты повесила над кроватью!» звучит так: «Папа, я подросток!». Я вырасту, выучусь, буду работать и куплю абонемент в Консерваторию или кучу записей Магомаева или стану слушать классический джаз – но это будет потом, а пока я просто подросток, и потому не имеет никакого значения, что ты считаешь Юру, Женю, Даню, нужное подчеркнуть, безголосым и бездарным дебилом.
И вот это мы забыли. Юру помним, а себя времен расцвета Юры – забыли.
Мы, у которых масса претензий к поколению наших родителей, становимся ими – со всеми теми чертами, которые бесят в них и которых, как мы думали, у нас нет и не будет. Мы брюзжим, ворчим, демонстрируем свое разочарование в жизни и самих себе. Не признаваясь даже себе в том, что, пожалуй, что-то глобально пошло не так и виноват в этом не Юра Шатунов.
Мы скатываемся в то же магическое мышление, что и наши родители, заряжавшие воду у телеэкранов. И, сдается мне, родители-то поумнее: Чумак хотя бы был бесплатный, а тренинги личностного роста, курсы маточного дыхания, все эти лайф-коучи, мотиваторы, энерготерапевты и психологи, окончившие «два класса и три коридора» стоят немалых денег. Наши суждения, как суждения наших отцов и дедов, основываются на слухах, разница лишь в том, что сорок лет назад это была, что называется, устная традиция, а теперь мы черпаем слухи из интернета. Наши родители массово писали отказ от присвоения номера ИНН, полагая это «числом дьявола», – мы массово отказываемся от прививок, считая, что это чипирование и заговор мировой закулисы.
Мы точно так же ностальгируем по временам, из которых, так уж устроена человеческая память, нам осталось только хорошее. Не мыло по талонам, а «мама умела из ничего собрать стол». Не «подержанные школьные учебники», а «зато у нас были игры на свежем воздухе». Все это старо как мир. И, наверно, как мы.
Так в чем же принципиальное отличие между нами и нашими родителями?
В том, что мы с сорок выглядим моложе наших матерей – когда им было сорок. В том, что мы, пожалуй, больше видели и больше потребляем. В объеме доступной информации. В некоторой либеральности, которая скорее показная, поскольку за разговорами о том, скажем, что дети – тоже личности, а не «мал еще свое мнение иметь» – все тот же утробный ужас перед неизвестным, непонятным и чуждым.
И потому снобизм, с каким мы разглагольствуем о бессмысленности и бездарности Дани Милохина, видится мне формой защиты – довольно, впрочем, примитивной. Жалостливое презрение к людям, в 90-е сидевшим у телевизора с трехлитровой банкой или плясавшим на дискотеках под песни Вадима Казаченко, – с одной стороны. Возмущение примитивным подростковым «фанатением» по Дане – с другой. А посередине мы, типа умные. В крепком домике, построенном на фундаменте жизненного опыта.
Но вот какое дело: такой домик есть и у поколения наших родителей. И у детей наших он тоже есть, и стены его сложены из материала, исчерпывающее описание которого можно найти, например, у Ивана Сергеевича Тургенева.
Итак, что же вырастет из детей, слушающих Даню Милохина?
Да то же самое, что из нас, слушавших Юру Шатунова и Женю Белоусова. Или, может, что-то получше, потому что объективно Даня – это тот же Юра, только клипы у него сняты лучше, потому что Даней занимаются профессионалы и одет он не в джинсовку-безрукавку, очевидно, одну на весь «Ласковый май», а в нормальный, как теперь принято говорить, «шмот». Никакой корреляции между подростковыми вкусами и дальнейшей жизнью – нет. Фанат Дани может стать интеллектуалом. Мальчик, растущий за фортепиано и наизусть играющий Шопена, – педофилом или просто скотиной. Так бывает. Да и собственно хороший вкус, музыкальный или литературный, вовсе не гарантирует, что его обладатель – хороший человек. Изысканность не равна порядочности. Интеллектуальность не синоним «приличности».
Хватит брюзжать. Хватит хвататься за голову. Хватит превращаться в старичье.
И хватит чморить Даню.
Он не так уж плох. Особенно если сравнивать с Юрой Шатуновым.