Депутаты Государственной думы в середине февраля во втором и третьем чтении приняли поправки к закону «О государственном языке Российской Федерации». В пояснительной записке к законопроекту говорится: «Проект федерального закона предполагает недопустимость использования иностранных слов, за исключением не имеющих общеупотребительных аналогов в русском языке, перечень которых содержится в нормативных словарях». Избранные в 2021 году депутаты отработали уже почти половину пятилетнего срока и взялись за тонкие и сложные вопросы, связанные с филологией, лингвистикой и употреблением иностранных слов в официальных документах.
Сложность филологической науки стала понятна мне, когда моя дочь, тогда учившаяся в 5 классе, начала приносить двойки по русскому языку, смысл которых я не мог постигнуть. Мой наивный взгляд сводился к тому, что если нет грамматических ошибок и знаки препинания расставлены правильно, то и желать больше нечего. За разъяснениями обратился к учительнице. Диалог был такой:
– Ваша дочь не знает трудностей русского языка и не умеет их правильно подчеркивать!
– А какие трудности у нас в языке и много ли их?
– У нас 36 типов трудностей и для каждого из них есть свой тип подчеркивания. Ученики должны в правой руке держать ручку и писать, а в левой – карандаш и тут же подчеркивать сложности, не путая их обозначения.
– В нашем простом и красивом языке нет сложностей! В нем не 25 падежей, как в венгерском, и гораздо меньше слов, чем в арабском. В нем нет 6000 иероглифов, которые надо освоить в высшей школе в Китае. Зачем нам придумывать сложности?
Так мы и остались при своих мнениях. Русский язык дочка сдала экстерном, слава богу, тогда такая возможность была, и о «сложностях» забыли.
Депутаты взялись за проблему, которая волновала еще Пушкина. Помнится, в «Евгении Онегине» он сетовал: «Но панталоны, фрак, жилет / Всех этих слов на русском нет; / А вижу я, винюсь пред вами, / Что уж и так мой бедный слог / Пестреть гораздо б больше мог / Иноплеменными словами, / Хоть и заглядывал я встарь / В Академический словарь».
Но Пушкину-то было легче, чем нашим законодателям и официальным лицам – у него-то был под рукой Академический словарь. У нас не так: «Под нормами современного русского литературного языка понимаются правила использования языковых средств, зафиксированные в нормативных словарях, справочниках и грамматиках. Порядок формирования и утверждения списка таких словарей, справочников и грамматик, требования к составлению и периодичности издания нормативных словарей, предусмотренных настоящей частью, утверждаются Правительством Российской Федерации на основании предложений Правительственной комиссии по русскому языку».
Прекрасная работа для языковедов, да и законодателям есть чем заняться.
В давние времена мой руководитель дал мне совет: «Как только докладчик скажет, что у него есть 150 определений «информации» и 90 определений «сознания» – расслабься: дельного не скажет. Если люди решили заняться словарями или терминологией, пойми – они не у дел». Я следовал этому совету и ни разу не ошибся.
Конечно, депутаты правы: только дело не в языке и иностранных словах, а в культурном кризисе нашей цивилизации – мира России. Нашествие «сейлоров» (продавцов), «манагеров» (приказчиков) и прочих финтифлюшек лишь проявление этого.
В самом деле, в 1960-х годах наш язык был третьим по распространенности в мире. Сейчас картина иная.
Посмотрим на десятку самых популярных языков мира по числу людей, рассматривающих его как родной, на 2019 год, указывая число людей, которые на них говорят. Пойдем снизу вверх: 10. Панджаби (лахнда) (119 млн); 9. Японский (128 млн); 8. Русский (154 млн); 7. Португальский (221 млн); 6. Бенгальский (228 млн); 5. Арабский (319 млн); 4. Хинди (341 млн); 3. Английский (379 млн); 2. Испанский (460 млн); 1. Китайский (1300 млн).
О русском языке подробнее – на пике могущества СССР число людей, знающих русский, составляло около 350 млн, а в 2004 году оно сократилось до 278 млн. Разрыв в 70 млн говорит сам за себя. По данным Минобрнауки, число иностранцев, изучающих русский язык, со времен распада СССР уменьшилось вдвое. В чем же дело?
Нет пророка в своем отечестве. Поэтому можно обратиться к трудам французского лингвиста Клода Ажежа. Взгляд «просто людей в этих странах больше» наивен. Ключевых факторов, по мнению Ажежа, три.
Каково будущее у людей, говорящих на этом языке? Стоит ли на него ориентировать своих детей?
Какие усилия вкладываются в распространение культуры, связанной с этим языком?
Какие технологии создали и развивают люди, говорящие на этом языке?
Исходя из этого подхода, посмотрим на наши реалии. В СССР строили коммунизм, с которым многие люди связывали будущее человечества. Отсюда и отношение к языку: «Да будь я негром преклонных лет, и то, без уныния и лени, я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин», – писал В.В. Маяковский. Что сейчас строит Россия? Каким видит свое будущее? Нет ответа. Конечно, есть мудрые люди, мыслящие о будущем. Но этого недостаточно. Нужен синтез долговременного научного прогноза и образа желаемого будущего – именно то, что раньше называли идеологией. Именно она должна быть понята и принята народом и правящей элитой, а затем «представлена городу и миру».
С распространением нашей культуры, видимо, тоже все понятно. Слова «информационную войну мы проиграли» стали рефреном множества наших чиновников. А собственно, почему? Почему наше телевидение повторяет зады западных телекомпаний? Бесконечные ток-шоу (наверно, по-русски «болтовня») заменили разговоры на кухне. У меня на глазах спилили огромные вышки, по которым десятилетия отечественные радиостанции рассказывали миру о нашем взгляде на реальность. Настала новая эпоха – в отличие от других стран, у нас нет компьютерных игр, рассказывающих о наших героях. Да и у школьников вопрос, кто же наши герои (конечно, кроме их классной руководительницы), обычно вызывает большие трудности. Матрешки, поварешки и сарафаны стали проклятием нашего «Россотрудничества». Китайцы, да и представители других стран, работают совершенно иначе.
Запуск Юрия Гагарина в космос, наши атомные станции и ледоколы не оставляли сомнений в превосходстве отечественных технологий. Теперь все несколько по-другому. Где наши компьютеры, мобильные телефоны, многие современные лекарства, роботы, спутниковая группировка, электронная промышленность, наконец?
Видимо, это непонятно не только нам, но и миллионам людей за рубежом, которые хотели и могли бы нас поддержать. Уровень образования таков, что уместен «налог Урманцевой» – 10% эфира в лучшее время на телевидении отдавать под образовательные и научно-популярные передачи. Как говорят в России – по делам и награда.
Но в общем депутаты – молодцы: они проголосовали за то, что «не допускается употребление слов и выражений, не соответствующих нормам современного русского литературного языка (в том числе нецензурной брани)». Слышать мат со сцены или читать его в книгах противно. Хорошо, если удастся обойтись без этого. Да и наша учительница в 1 классе нам говорила, что ругаться нехорошо. Но одно дело учительница, а другое – депутаты и сенаторы. Другой уровень.
Головоломны филологические науки. Ведь после Пушкина хороших русских аналогов для «панталон», «фрака» и «жилета» почти за 200 лет так и не нашлось. Может быть, депутатам заняться чем-нибудь более простым – технологиями, образованием, наукой, культурой, экономикой?
Наверно, и с языком тогда дела поправятся.
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.