Цивилизация
Действие происходит в здании Специального комитета по специальным проектам при Управлении специальными делами РФ.
Участники беседы:
Альберт Альбертович Пиитский и Виктор Викторович Руриков.
Мнение Пиитского и Рурикова полностью не совпадает с мнением автора.
– Пиитский, тебе мало было провала с Че? Еле-еле отскочили с этими батарейками!
– Виктор Викторович, Че – это детский порносад по сравнению с тем, что я вам сейчас расскажу.
Руриков, не любивший никаких новых злых идей Пиитского, потому что они всегда заканчивались старыми добрыми разносами от начальства, скривился.
– Можешь коротко?
– Коротко: Россия последний ковчег белого человека. White lives matter и строчкой ниже only in Russia.
Руриков решил вообще никак не реагировать на такое забористое начало, чтобы не выглядеть потом глупо, заранее показав реакцию. Он не моргая смотрел на коллегу, словно батарейка в его голове села и он выключился. Пиитский этот взгляд знал. Он означал, что можно говорить далее, но лучше постараться уложиться в четверть часа.
Этакий русский вид elevator presentation. В западном менеджменте – это секунд 30, которые у тебя есть, если вдруг нелегкая занесла тебя в один лифт с начальством, и ты можешь впарить ему свою идею, пока вы вынужденно находитесь в замкнутом пространстве и летите до верхнего этажа небоскреба, на котором обитает босс. В России, как понятно, этажей от силы десять, но лифт обязательно застрянет, и поэтому есть не 30 секунд, а время от 15 минут до трех часов, пока придет монтер и вас вытащит. Ну, какая страна, такие и примеры в учебниках по управлению себе подобными. Пиитский азартно потер ладонями.
– Давайте вспомним, кто уезжал в Америку после того, как ее к несчастью для индейцев приоткрыл Колумб. Правильно – миссионеры, романтики и отморозки, которые не хотели жить по правилам закручивающихся гаек христианской Европы. Там инквизиция, а после нее протестантская мораль, а в Новом Свете – секс, драгз и ролл с лосем.
– Можно без тупых шуток?
– Простите, сын принес. Так вот в Америку среди прочих валили те, кто хотел бесконтрольно стрелять, бухать и трахаться, а в Европе это как бы было не очень кошерно и кострами наказуемо.
– Эка ты упростил, но допустим.
– Но всякая сказка имеет свой конец и иногда конец с большим счетом по результатам просмотренных чудес. Нежданно-негаданно для потомков отморозков наступил BLM и MeToo, и теперь белый мужчина в США имеет право только на две вещи: дрочить и извиняться. Так себе времяпровождение. Так вот, есть идея всех недовольных таким ходом событий пригласить к нам в Россию, где всех этих проблем нет и не предвидится. Пригласить вместе с баблом, разумеется. Время белому человеку вернуться домой, так сказать, в родную гавань. Тем более мы свой BLM уже в 1917-м отработали, а про русский MeToo можно же не рассказывать. Про него мелким шрифтом в договоре.
– Может, мне расскажешь? И шрифт мне покрупнее, и про наш BLM, кстати, тоже. Я что-то пропустил?
Пиитский просиял. Он как бы дал понять старшему товарищу, что говорит само собой разумеющиеся вещи, которые не он придумал, хотя осознавал некую инновационность своей социально-философской конструкции. Основу он, конечно, прочел на Пикабу, но доработал.
– А, извините. Ну наш BLM был в 1917-м, тогда бывшие рабовладельцы тоже встали на колени перед бывшими рабами, но те их тупо застрелили всех, а не разрешили дальше в футбол играть, как в Лиге Чемпионов. Мы же все тут потомки крепостных, которые выполняли в России функцию эксплуатируемых афроамериканцев.
– Ты намекаешь на то, что у нас в 17-м как бы черные победили? И вырезали всех белых?
– Конечно! Их поэтому предусмотрительно-пророчески белыми и назвали. Поэтому у нас BLM закончился. Не перед кем на колено становиться. Всех убили.
Руриков посмотрел на портрет Ленина на стене и представил его темнокожим, хотя в описываемой Пиитским конструкции Ленин был скорее белым рабовладельцем, который поменял цвет кожи и возглавил восстание, а Александр Ульянов – так тот вообще наш российский Джордж Флойд.
– Опять же, допустим. Ну а что с MeToo?
– А с этим вообще у нас полный порядок. Импортозамещение. Свое родное. В Америке MeToo – это когда ты приходишь в бар, берешь бабу за жопу и в 10% случаев идешь с ней трахаться, а в 90% – получаешь полный cancel culture с выпиливанием из приличного общества и порицанием. А русский MeToo – это когда в той же ситуации ты в 90% случаев идешь трахаться, а в 10% тебя просто валят или сажают за подброшенный герыч, потому что ты не ту бабу за жопу взял. В общем и целом, совокупное количество бедкармы для похотливых мужиков в обеих версиях приблизительно одинаковое, но у нас она сконцентрирована на невезучих, а у них размазана по популяции. Правда, про эти 10% пиндосам можно и не говорить. Когда они в Новый Свет лыжи мазали, им тоже никто не сказал, что там скальпы иногда снимают.
– И я правильно понимаю, твоя идея – Россию разрекламировать в США как место для белых отморозков и ждать, пока они сюда приедут?
– Именно.
– Пиитский, дорогой мой, а зачем нам здесь столько белых американских отморозков?
– А затем, что самый отмороженный американец все равно законопослушнее нашего самого очкастого ботаника, и затем, что все они приедут с деньгами, и затем, что самых буйных и самых богатых мы незамедлительно посадим за репост.
– Репост чего?
– Просто за репост. Как факт.
– И кто все это провернет в США?
– Как кто? Колотушкин, разумеется. Он без работы.