Цивилизация
Вячеслав Володин не первый раз подступается к этой теме. Отмечая 25-летие Конституции, он уже предлагал проанализировать, как Конституция работает сегодня c учетом требований времени. Главным объектом его внимания – что логично и по-своему правильно для спикера парламента – стал баланс ветвей власти.
Нет сомнений, что все подобные рассуждения на тему возможных изменений в конфигурации власти связаны с «проблемой-2024».
И по мере приближения срока истечения президентских полномочий Владимира Путина подобные дискуссии будут нарастать.
Мы услышим еще немало предложений о том, как «проблему» решить. Причем именно так, чтобы сохранить роль самого Путина – если в не качестве формально «первого лица», то, как минимум, фигуры, которая «присматривает» за мирным и поступательным процессом политического транзита. Примерно как недавно сделал мудрый Назарбаев в Казахстане.
Еще недавно были популярны рассуждения, например, на тему слияния России и Белоруссии в едином Союзном государстве, что потребовало бы «переконфигурации» власти в России и переход нынешнего президента на другую, но тоже руководящую работу. Однако сам Путин уже опроверг эту мысль. Тогда на смену этим предложениям пришли рассуждения о «парламентской республике». Когда парламент получил бы расширенные полномочия, в том числе право назначения премьера и министров. То есть формирование правительства перешло бы в руки партии, получившей парламентское большинство. Или в руки парламентской коалиции, что для России выглядит совсем уже непривычным делом.
Опыт парламентского правления имеется в большинстве европейских стран. Почти во всех. Разве что Франция является четко выраженной президентской республикой, и в свое время российская Конституция «списывалась» с французской, а также американской моделей.
На постсоветском пространстве по «парламентскому пути» изначально пошли страны Балтии. А в последние пять лет соответствующие изменения были внесены в Армении, Грузии и, наконец, на Украине. Во всех случаях результаты оказались неоднозначными. Наиболее удачно, как ни странно, пока все складывается в Грузии. После многих лет то внутренних войн, то драматических перетрясок правящей элиты нынешний «слабый» президент (как институт) вполне, кажется, всех устраивает и дает возможность решать сложные внутриэлитные противоречия не стрельбой, а диалогом в парламенте.
В Армении переход к парламентской форме состоялся в прошлом году. Он был задуман как способ сохранения у власти Сержа Саргсяна — в роли премьера во главе партии парламентского большинства. Но побыть премьером во второй раз (в первый раз он был до 2008 года, когда стал президентом) Саргсяну удалось лишь неделю. Он был фактически свергнут, прошли новые выборы, и лидером страны в роли премьера стал Никол Пашинян. Результаты его правления пока оценивать рано, идет расчистка государства от коррупции. Расчистка идет бордо и хорошо. В этом смысле парламентаризм пошел стране в долгосрочном плане на пользу. А вот политическая элита подверглась перетряске.
На Украине президент имеет весьма ограниченные полномочия в сфере экономики и финансов. В вопросах назначения правительства он полностью зависит от Рады (может назвать лишь министров обороны и иностранных дел, но снять их самостоятельно не может). В отсутствие монопольно правящей парламентской партии такая система «перманентного полубардака» наверху, возможно, является спасительной для Украины с ее культурологическим традиционным расколом на запад, центр и восток. Сейчас в стране идет активный процесс децентрализации и передача финансовых полномочий регионам, что еще больше повысит гибкость и, как следствие, устойчивость политической системы.
Но подойдет ли такая система России, централизация у которой, кажется, записана нестираемым кодом на «русскую матрицу»?
Тема «парламентской республики» для нашей страны истерически «токсична». На практике ее никогда не было.
Разве что перед февральской революцией 1917 года либералы в Думе требовали «ответственного правительства» (перед парламентом, а не перед Государем Императором). Чем это кончилось — известно. Хотя сама идея и тогда казалась неплохой. Да и во всей Европе работает.
Собственно, всякий раз, когда у нас говорят о Конституции как о «живой», то имеют в виду «надо поправить». Но тут же оговариваются: речь не идет об изменении и пересмотре базовых положений Конституции, они незыблемы. Осторожно предлагается подумать над тем, какие необходимы новые конституционные трактовки или дополнительные законодательные решения и выдвигаются предложения о точечных корректировках.
Володин ставит вопрос о том, что у нас нет конституционно закрепленных понятий «достойная жизнь» и «свободное развитие человека», как нет даже их четкого теоретического и правового описания. Однако, признаемся, вряд ли возможно в принципе четко данные понятия определить. Разве что прописать в Конституции стремление к тому, чтобы обеспечить каждому безусловный базовый доход и вывести формулу определения такого дохода. Скажем, в привязке к ценам на нефть и газ. Но это утопия. Еще можно просто списать из Декларации независимости США, что каждый человек имеет неотъемлемые, данные ему от рождения права на жизнь, свободу и стремление к счастью. Собственно, на этих «неотъемлемых правах» зиждилась вся идеология Просвещения, которая, в свою очередь, дала начало современной идеологии либерализма, который ставит личность выше государства. Однако либерализм, у нас, как известно, объявлен мертвым.
Поэтому, теоретически, можно усилить в Конституции разделы, описывающие социальные права, и не расширять те, которые описывают права политические. И так достаточно, можно поработать над правоприменением.
Впрочем, не лишенные здравого смысла рассуждения о социальном государстве, о новых вызовах, которые ставит, скажем, цифровизация или создание искусственного интеллекта, нужны лишь для затравки. Чтобы перейти к главному — балансу ветвей власти. Нельзя не согласиться, что в российской системе власти имеется огромный перекос в пользу исполнительной ветви, а роль парламента низведена до оформления инициатив правительства и президента. Как формальных, так неформальных, «подбрасываемых» сверху в качестве якобы «парламентских инициатив». Такая Конституция была написана по горячим следам расстрела Верховного совета в 1993 году – и под конкретную фигуру президента Бориса Ельцина.
Самое большое искушение на сегодня — это прописать новую конфигурацию власти «на после 2024 года» тоже под одного конкретного человека. Как в 2008 году был увеличен срок полномочий президента с четырех до шести лет «под возвращение» Путина.
Володин упоминает, что в 2008 году были внесены и другие поправки: так, были установлены нормы об обязанности правительства ежегодно отчитываться перед депутатами о результатах. По его мнению, это дает результат. Хотя многие с таким утверждением поспорят.
Далее спикер Думе предлагает детализировать нормы отчета правительства перед парламентом. А также предоставить Думе право участия в формировании правительства. Сейчас она «участвует» только в форме дачи согласия президенту на назначение председателя кабинета министров. Предлагается предоставить Думе возможность «обсуждать и консультировать» президента и премьера по поводу конкретных министров. Теоретически, формула «обсуждать и консультировать» в конституционном праве может означать и формализованное согласие на назначение членов исполнительной власти. Но, скажем, в той же американской конституции на сей счет имеется более четкая формула — «advise and consent» (совет и согласие), когда сенат утверждает номинированных президентом должностных лиц.
Не вполне понятно, какой вес могут иметь такие «обсуждения и консультации». Могут ли быть министры, например, «забаллотированы» (отвергнуты) в результате обсуждений? Такого предложения не было. Тогда что их обсуждать? Чтобы выслушивать ритуальные обещания? Володин также не предлагает урезать прерогативы президента в части назначения министров и вице-премьеров. Он не предлагает наделить Думу правом голосовать (а не обсуждать) ни по персональному составу кабинета министров, ни по отдельным министрам. Говоря об «ответственности» правительства перед парламентом, не предлагается наделить парламент правом выносить вотум недоверия министрам.
Таким образом, пока из этих предложений не вырисовывается парламентской республики. Они не меняют кардинальным образом конфигурации власти. И в том виде, в каком они высказаны, не могут рассматриваться тем «решением проблемы 2024 года», каковое ищут сейчас лучшие умы отечественной политической мысли. Впрочем, мы скорее всего, присутствуем лишь при начале публичной дискуссии на эту тему.
Принципиально важно также заметить, что пока еще никто из лидеров страны не осмелился открыто предложить такое изменение Конституции, которое предусматривало бы просто продление срока пребывания Владимира Путина на его нынешнем посту. Это было бы, наверное, уже полной «азиатчиной». И сам факт отсутствия подобных предложений уже говорит о том, что российская конституционная мысль продвинулась достаточно далеко.
