Цивилизация
— На какие главные вызовы, по вашему мнению, в этом году не смогла ответить экономика России, а на какие – ответила? Какие вызовы ждать в следующем году?
— Главный вызов – санкционная тематика. Мы в начале года ожидали санкций по госдолгу, а в феврале, когда вышел доклад минфина США, решили, что тема отходит от нас. 6 апреля, когда было объявлено о введении санкций против «Русала», началась новая жизнь, новая история в экономическом плане. И это стало главным вызовом для российской экономики в этом году. И этот же вызов сохраняется на следующий год.
Для всего мира, наверное, тема №1 – это торговые войны, и следующий год будет определять исход торговых баталий между США и Китаем, для инвесторов это сейчас абсолютно определяющий фактор. Но для России важнейшим фактором будет оставаться развитие санкционной тематики.
— Российская экономика адаптировалась к санкциям?
— Что значит адаптировалась? Как говорят, после тараканов люди – наиболее живучие существа на земле, они быстро приспосабливаются ко всему.
Страна и экономика понесли издержки, просто они не проявились в полной мере, ведь с «Русалом» история начала развиваться по более мягкому сценарию.
Новый этап давления начался в августе – после встречи Трампа и Путина в Хельсинки, когда в конгресс США был внесен законопроект, который окрестили «адскими» санкциями. Он еще не введен, но одной лишь угрозы оказалось достаточно, мы до сих пор переживаем ее последствия, которые сказываются прежде всего в ухудшении финансовых условий.
Мы видим рост ставок, он, по-видимому, будет еще продолжаться, а рост ставок – это всегда увеличение издержек для экономики. Конечно, в этом году наложились еще факторы, связанные с непростым периодом на развивающихся рынках: начиная с февраля отток капиталов шел устойчиво. И этот тренд не прекращается. Сильно «накрыло» две экономики – Аргентины и Турции, финансовые кризисы в этих странах привели к кризисам в реальном секторе. Другие крупные развивающиеся экономики избежали кризиса в реальном секторе, но финансовые рынки потрепало изрядно.
— Как Россия смотрится в этом шторме на развивающихся рынках?
— Россия, с точки зрения динамики валют, процентных ставок, кредитных рисков была, наверное, одной из слабейших на развивающемся рынке, что совершенно не коррелирует с макропоказателями: профицит счета текущих операций будет под 7% ВВП, выше только Таиланд, но это не сопоставимая экономика, а профицит бюджета – 2,5% ВВП.
Если добавить рекордно низкую инфляцию в середине года, то, не будь санкционной угрозы, мы были бы одной из лучших развивающихся экономик.
На первый взгляд, удивительно, что у нас рынок акций показал лучшие результаты среди всех развивающихся стран. Но в России фондовый рынок не является отражением структуры экономики, это 2/3 или больше – сырьевой сектор, нефтяники и металлурги. А для них в этом году сложилась абсолютно великолепная ситуация: высокие цены на нефть, относительно высокие цены на металлы и при этом еще и девальвация рубля. А обычно рост цен на сырье приводит к укреплению рубля, а в этом году во многом из-за санкций и оттока капиталов с развивающихся рынков произошла обратная ситуация.
Санкционная угроза серьезно снизила интерес инвесторов к нашим активам, вызвала отток капиталов и отток капиталов из рынка гособлигаций, который продолжается до сих пор.
Пока что угроза новых санкций не ввергла экономику в состояние кризиса, но оказала очевидно негативное влияние на динамику финансового рынка, процентные ставки, курс рубля, а вслед за этим – на уровень инфляции.
Повышенный уровень инфляции, который мы видим во втором полугодии, — это тоже во многом эффект ослабления рубля. Все эти процессы не завершаются, это тренды, с которыми мы входим в новый год и которые будут развиваться в следующем году. Надо отметить, что мы сами поспособствовали развитию негативных трендов. Если говорить про инфляционные процессы, уровень процентных ставок, ситуацию на долговых рынках, то решение о повышении НДС, которое было принято в разгар развития темы санкций и оттока капиталов с развивающихся рынков, несло очевидно инфляционный эффект. Ничего более странного в плане экономических решений я за последние годы не припомню.
— Насколько повышение НДС разгонит инфляцию в 2019 году?
— ЦБ выпускал подробное исследование, разложив эффекты на разные составляющие. Эти расчеты показывают, что «вилка» может быть очень большой.
Прогноз ЦБ в 5-5,5% кажется совершенно реальным, но я бы добавил как минимум по полпроцента в любую сторону, потому что «вилка» может быть намного больше.
— Но в прогноз Минэкономразвития заложены 4%.
— К прогнозам Минэка нельзя относиться всерьез, так как они приобрели целевой характер. Долгие годы у Минэка был четкий подход к прогнозированию. Разрабатывался базовый сценарий, это был реалистичный взгляд на то, что будет с нашей экономикой при базовых предпосылках по ценам на нефть, курсу рубля, внешней конъюнктуре. К этому добавлялся пессимистичный, или консервативный сценарий, который предполагал более слабую внешнюю конъюнктуру. И был третий сценарий — целевой, — в котором прописывались условия «как бы нам хотелось, если бы мы сделали реформы».
В последние два года базовый прогноз превратился в целевой, «как мы хотим»: это может произойти в определенных обстоятельствах, но по большей части это совершенно нереалистично. Плюс прогноз приобрел в ряде моментов утилитарный характер – исходя из него рассчитывается бюджет, а у Минфина часто есть потребность занизить прогноз доходов и показать другие эффекты. По моим наблюдениям, те цифры, которые Минэк представляет в качестве базового прогноза, проходят предварительное согласование на высшем уровне Минэка и Минфина. По большому счету, это цифры, которые делаются под бюджет – это еще один момент, который отклоняет прогноз от реальности.
— Если говорить о статистике, были экспертные мнения, что статистика бывает, мягко говоря, странная. Мы вообще знаем, что происходит с экономикой? Или это нормальные поздние досчеты в рамках методологии?
— У нас в последние 20 лет худо-бедно постоянно происходят изменения в управленческих структурах. Мне кажется, единственное ведомство, не затронутое этими реформами, — это Росстат.
И для всех он остается большим черным ящиком, где сидит одна и та же команда. Что они там делают? Как они считают? Это загадка не только для обывателя, но и поверьте, для руководителей экономического блока правительства.
Главные проблемы даже не столько в методологии, а в плане сбора, оперативной обработки, предоставления информации. Зайдя на сайт Росстата, нельзя в два клика вытащить ни один ряд. Росстат не ориентирован на общество, на запросы потребителей статистики, для него главные потребители – аппарат правительства, министерства. И Минэк, который два года назад взял Росстат под крыло, оставил все как есть.
Кирилл Тремасов
Артур Лебедев/ТАССЕсли говорить о пересмотре данных, самый скандальный – ряд по промышленному производству, который изменил динамику нескольких последних лет сразу на несколько процентов. Ясно, что поступающие в течение месяца данные не вполне точные, потом поступают уточнения. Зачем копить уточнения несколько лет? Загадка. Еще в начале года была информация о доходах населения, когда Росстат почему-то забыл о разовых выплатах пенсионеров в 2017 году и посчитал в этом году динамику без тех выплат: получился рост, а было падение. Потом он исправился. Не думаю, что изначально был злой умысел – только непонимание того, что нужно обществу.
— На реализацию нацпроектов нужно 23 трлн руб., Дмитрий Медведев заявил, что «деньги есть». На горизонте 6 лет насколько эти нацпроекты могут устроить динамику ВВП? Правда, параметров многих нацпроектов мы не знаем…
— Мы никаких не знаем! То, что ФОИВы представили на следующий год, насколько я слышал, — сырые предложения. Не факт, что министерства сумеют освоить эти ресурсы.
Что касается роста ВВП, общеизвестный факт: ключевой фактор роста в долгосрочной перспективе – это повышение производительности. Для американской экономики расчеты за последние 100 лет показывают, что рост производительности обеспечил более половины роста ВВП за этот период. То же самое и для России: недавно вышел доклад Всемирного банка, где подчеркивается тот же тезис – наиболее чувствительный показатель потенциального роста в динамике производительности.
Да, рост зависит и от объема капитала в экономике, наша цель – 25%, акцент сделан именно на этом, потому что это проще всего: денег собрали, давайте очередной мост построим. Приведет ли это к увеличению роста ВВП? В предлагаемой правительством конструкции это неочевидно, потому что ресурсы для этих инвестиций изымаются из потребления: повышение пенсионного возраста экономит несколько сотен миллиардов (потом эта экономия увеличивается), повышение НДС обеспечивает допдоходы бюджета порядка 600 млрд руб. Деньги, изымающиеся из потребительского спроса, перебрасываются на инвестиции. Чтобы это привело к серьезному ускорению роста, у этих инвестиций должен быть хороший мультипликативный эффект.
Будет такой эффект? Это можно будет понять после того, когда станет ясно, куда деньги инвестируются. Доказанный эмпирически факт – даже на примере нашей экономики: государственные инвестиции не всегда самые эффективные.
Программы дадут положительный эффект, но есть большие сомнения в том, что они вытянут нас на 3% роста ВВП.
Чтобы выйти на такую траекторию, основные усилия должны быть направлены на ускорение производительности в экономике. В начале года было смешно слышать, когда Минэк предлагал программы повышения производительности: выберем предприятия-лидеры, рассадим туда команды экспертов, которые станут учить, как повышать производительность. Где вы этих людей найдете? Как вы создадите мотивацию для предприятий? Как вообще охватить всю экономику? Какое ручное управление? Наверное, отрапортуют, что там и там повысилась производительность, но звучит это как имитация деятельности. В отношении этих планов эффекта вообще не будет.
Положительный эффект может создать только развитие конкурентной среды. Вы слышали когда-нибудь, чтобы США разрабатывали планы повышения производительности в Кремниевой долине? Это конкурентная среда, бизнес сам показывает рост производительности, чтобы выжить и заработать денег. Это главная мотивация для бизнеса! Дайте ему возможность зарабатывать. По факту мы движемся в ином направлении: возможности зарабатывать для частного бизнеса обрезаются везде. Сохраняются хорошие возможности для зарабатывания для крупных структур, выросших из 90-х, а для очень широкого круга предприятий малого и среднего бизнеса создана обратная ситуация.
— Вы верите в снижение бедности через 6 лет?
— Смотря как считать! Показатель бедности – количество людей, получающих доходы ниже прожиточного минимума. Если вы посмотрите динамику прожиточного минимума, то в последний год квартальная динамика – 1% год к году. А инфляция уже до 4% ускорилась, а в нижней точке не опускалась ниже 2,2%.
Если он (прожиточный минимум – «Газета.Ru») и далее продолжит расти такими темпами, конечно, мы сможем снизить уровень бедности.
— Какого роста ВВП ожидаете?
— Думаю, будет 1% плюс-минус. И скорее, будет хуже, а не лучше.
— ЦБ и Минфин говорят, что рубль практически отвязался от цены на нефть. Это так?
— На коротких временных интервалах рубль не повторяет колебаний, хотя иногда повторяет: нефть падает и рубль падает. Был период, когда он совсем не реагировал. Но рубль по большому счету всегда зависел от двух ключевых факторов – цены на нефть и общих настроений на развивающихся рынках. Если отток капиталов идет со всех развивающихся рынков, то, что бы не было с нефтью, рубль, как правило, идет вниз.
Я думаю, если нефть уйдет в район $40 за баррель, то корреляция резко возрастет. Даже при цене ниже $50 начнутся кризисные явления: очень резко возрастет давление на рубль, Центробанку придется принимать экстренные меры. Поэтому когда нефть стояла на $80, мы ориентировались на динамику потоков капиталов, потому что допдоходы от дорогой нефти изымались в резервный фонд. При падающей нефти зависимость курса рубля от динамики нефтяных котировок, скорее всего, будет возрастать.
— А если говорить о спокойном прогнозе, какого курса рубля ожидаете?
— Если вдруг произойдет чудесное устранение санкционных рисков и будет снята неопределенность или санкции будут приняты и выяснится, что ничего страшного не заложено (в отношении законопроекта об «адских санкциях» будут обойдены российские банки и госдолг), то при цене на нефть в $60 за баррель курс доллара может находиться на уровне 60 рублей и ниже.
Если санкционная тематика будет развиваться в негативном ключе (мы получим санкции на госдолг, несколько банков), то, скорее всего, доллар будет ближе к 80 рублям.
Конечно, будет важно, что происходит с нефтью, так как под конец года вырисовалась не очень благоприятная картина. Мы видим замедление мировой экономики и, как следствие, ослабление спроса, а также то, что итоги развития сланцевой отрасли в США превзошло ожидания, а в следующем году запускаются новые трубопроводы со сланцевых месторождений, увеличиваются возможности для сбыта. На фоне этого мы видим смятение в рядах ОПЕК+ и неготовность идти на резкое сокращение добычи.
Поэтому на нефтяном рынке есть риски дисбалансов и серьезного падения цен. $40 за баррель в следующем году меня совсем не удивят.
— Вы учитываете какие-то фантастические прогнозы или «черных лебедей»?
— Суть «черных лебедей» как раз в том, что их никто не мог представить. На фантастические прогнозы у меня не хватает фантазии. Хотя модно рассуждать о теме изменения климата, но эта проблема считается одной из ключевых и долгосрочных, но она, скорее, интересна для ученых, она быстро не проявляется. Но думаю, что самые главные риски для мира – это риски, связанные с традиционными войнами. Эти риски никто сейчас не закладывает, но это может «выстрелить» и привести к драматическим последствиям.
