Цивилизация
И когда мне хохочет в рожу
идиотствующая мафия,
говорю: «Идиоты — в прошлом.
В настоящем рост понимания».
Хлещет черная вода из крана,
хлещет рыжая, настоявшаяся,
хлещет ржавая вода из крана.
Я дождусь — пойдет настоящая.
А. Вознесенский
Одно из важнейших мест в разговорах перед учебным годом занимает школьная программа. В целом, резюме этих дискуссий еще двести лет назад дал Фонвизин фразой «Все вздор, чего не знает Митрофанушка».
К бродячим сюжетам, которые еще ждут своих Аарне и Томсона, относятся, конечно «Верните чистописание, которое развивает мелкую моторику», «Отмените физкультуру, дети страдают и умирают», «Зачем так много часов на математику, кому она нужна» и «Поменяйте программу по истории».
Так как у меня к несчастью выдался досужий часок, ведерко кофе и высшее историческое образование, я внесу свой лепет в вечную дискуссию.
История в квадрате
Историю в школе можно начать с истории в школе — так сказать, истории в квадрате. Школьная история была придумана не затем, чтобы научить школьников истории.
Более того, это относится и ко всем прочим школьным предметам.
Школа в ее современном виде не инструмент обучения, а инструмент подготовки членов общества к жизни в этом обществе.
Та школьная программа, к которой мы привыкли, была придумана немецким просветителем Вильгельмом фон Гумбольдтом в 1810 году. Германия была только что завоевана и расчленена Наполеоном, военное сопротивление оказалось бесполезным, и в Прусском королевстве власти осознали необходимость основы для сопротивления народного.
В аграрной экономике политика считалась делом королей и аристократии, а народ был производительным активом. В «Кола Брюньоне» Ромена Роллана (историка по образованию) есть замечательный эпизод из 1613 года, когда заезжие аристократы пытаются втянуть простолюдина в смуту (да, во Франции тоже было свое Смутное время). Главный герой, староста небольшого городка в Северной Франции, объявляет себя сторонником одновременно и королевского фаворита Кончини, и его соперников. Такое положение дел всех, в общем, устраивало.
А вот по мере того, как наука и промышленная революция меняли и мирный быт, и военное дело, оказалось, что без массового участия в политике, войне, промышленности обойтись никак нельзя. Когда мотивированная французская армия молотит налево и направо подневольные королевские — призадумаешься.
В общем, эксперимент Вильгельма Гумбольдта показал, что можно взять уличных мальчишек и, пропустив их через ежедневные занятия письмом, чтением, математикой, географией, пением и латынью с последующими экзаменами, сделать из них маленьких джентльменов. И Германия растиражировала «гимназию» Гумбольдта по всей стране — а за ней пример стали перенимать и другие страны.
Прокрутим вперед на полвека. В 1866 году Пруссия разносит вдребезги Австрию в битве при Садове (да, нынешние члены Евросоюза отлично воевали друг с другом). Известный колумнист Оскар Пешель пишет: «Это была победа прусского учителя над австрийским школьным учителем». Читатели поняли его верно: прошедшие прусские гимназии солдаты шли в бой охотно и с чувством долга, а чешские полки лоскутной монархии старорежимного образца — из-под палки. Это чувство передал годы спустя Ярослав Гашек в «Швейке».
Не глядя в прошлое
В 1920-х годах в школах СССР историю не преподавали. Троцкисткий дух ожидания мировой революции смотрел на прошлое с пренебрежением.
Экспресс-история большевизма была по сути написана на обелиске Социализма (ныне Романовых в Александровском саду) — Спартак, Кампанелла, Бабеф, Либкнехт... и все ценны лишь как предтечи светлого завтра.
Но прошлое предъявило на себя спрос. Великий ракетчик академик Борис Черток вспоминал в мемуарах: «Объем гуманитарных наук, изучаемых в школе, был невелик, но я не раз с благодарностью вспоминал учителей, которые иногда с риском потерять работу отступали от директив и в буквальном смысле сеяли «разумное, доброе, вечное». Ни русской, ни всемирной истории мы не изучали. Просто не было таких предметов. Зато два года было обществоведение. По этому предмету мы изучали историю коммунистических идей «от Томаса Мора до Ленина» и всемирного революционного движения. Умный обществовед так вел уроки, что попутно с историей Великой французской революции и Парижской коммуны мы знакомились с историей народов Европы от Древнего Рима до мировой войны, а изучая в деталях движение декабристов и революцию 1905 года, вынуждены были вникать в историю России».
В итоге выгнанная история вернулась еще в 1934 году — по слухам, проект реформы готовил лично Сталин.
Наши и ненаши
Так для чего нужны школьные предметы? Математика не затем, чтобы уметь считать степени и интегралы, а «затем, что она ум в порядок приводит» (Ломоносов). География — чтоб в голове намертво отпечатался абрис родной страны. Этим цветом наши, тем — ненаши. Чужое не хотим, свое не отдадим.
Физкультура — затем, что сидючи за партой, дети жиром зарастут, а бегать на переменах травматично. Стихи наизусть — это общий культурный код членов общества, его шибболеты, сигнал свой-чужой. Скажи-ка дядя, ведь недаром? Кому на Руси жить хорошо? Кот есть животное священное и неприкосновенное. Ой, не ври, царю врешь — это уже не стихи, конечно, но тоже не знать нельзя.
Ну а история зачем? А история затем, чтобы любить родину и народ и ненавидеть их врагов. А не упаси Боже, чтобы знать, как оно было.
Или, говоря ученым языком, история — важнейший конституирующий компонент национального мифа.
Исторические истории
История «как оно было», безусловно, существует. В научных работах, архивных и полевых исследованиях. И выглядит результат совсем недраматично и непривлекательно.
Фундамент здания с кирпичами изготовления 1870-х годов. Документ, описывающий товарооборот порта и расходы на питание портового персонала. Динамика заболеваемости чумой в численных оценках. Черепа со следами тяжелых ранений без признаков выздоровления. И так далее.
Связные истории — «нарративы» — у историков сами собой появляются крайне редко. Как правило, необходимы интепретации, а интерпретации часто требуют делать предположения разной степени обоснованности. Историки шутят, что «предмет культового назначения» на простом языке — «какая-то фигня, неведомо для чего нужная».
Мирянин от академической истории уснет. Говорить об истории «это было так» или «это было иначе» можно только в контексте базовых фактов. Допустим, «план Даллеса» не существует в прямом смысле слова. А о мотивах Петра Первого мы можем только гадать, да и сама картинка «в Европу прорубил окно» становится при детальном рассмотрении спорной — Россия и до Петра с Европой общаться не прекращала.
Говорить, что школьная история содержит выдумки, нельзя. И что не содержит — тоже. Любая история школьного формата будет литературой просто по невозможности ею не быть.
Интерес к истории как к нарративу со смыслом и целями никогда не был академическим. Тацит, провозгласивший, что будет писать «без гнева и пристрастия», составил многотомные аргументы в пользу «своей» правящей династии и коррупции династий предшествующих.
В Средние века история служила источником прецедентов для обоснования прав того или иного монарха на власть и земли. Династии Европы возводили себя кто к кесарям, кто, не мелочась, прямо к Христу (Меровинги 1500 лет назад).
Пресловутая теория «Третьего Рима» была придумана как выпад в адрес... Габсбургов, которые, как и Рюриковичи, охотились за императорским титулом, освободившимся после уничтожения Византии османами. А как иначе называться королем или императором? Или вернул себе законное наследство, или наглый самозванец.
Иногда нарративы сильно переживают свою функциональность. История о кровавом безумце Иване Грозном была впервые рассказана в царствование царя Алексея Михайловича. Тогда смысл ее был всем ясен: у Романовых права на трон сомнительные, не царевичи, а зятья царские, на трон попали не по Божьему изволению, а многомятежному человеческому хотению (цитата — реальный личный наскок Грозного на выборного польского короля Стефана Батория в 1571 году). Но раз Рюриковичи выродились до полной утраты человеческого облика — значит, Бог на них прогневался? Значит, правильно династия сменилась?
Прошло 350 лет, а Грозный все считается грозным. Прилип нарратив! Его пытались поменять при Сталине — но и новый нарратив повернули в сторону оправдания современности, мол, правильно царь строптивым боярам устроил чистку силами верных опричных чекистов... В итоге сейчас историки с трудом объясняют, что в общем-то Иван Грозный был обычным раннесовременным европейским правителем своего времени, примерно так же себя вели и его коллеги в Швеции, Франции, Италии, Англии...
Собственно, ничего не поменялось и нынче, куда в мире не глянь. В Восточной Азии, на Ближнем Востоке, в каждой стране Европы и Америки есть свои герои и злодеи прошлого и свои болевые точки, тронь — поднимается крик.
В США после прихода Трампа обиженные радикальные сторонники демократов объявили войну памятникам генералам южан Гражданской войны. Понятно, что генералы — всего лишь символ ненавистного президента, который тоже расист, потому что против нас не-расистов... Ирония судьбы в том, что Демократическая партия в 1865 году была на стороне не янки, а расистского Юга! Да и была на ней вплоть до 1970-х годов. История и тут используется как камень, которым кидают друг друга в день сегодняшний.
Найти себя
Человеку сложно жить без целей и смыслов. Ответ на вопрос «как мы на этой территории все вместе оказались и что мы тут делаем» и «почему мы это мы» у Учоного Историка имеет вид «результат миграционных потоков последних нескольких тысячелетий» и «стечение обстоятельств».
Коренное население, как правило, коренное лишь с определенного момента времени. Даже аборигены Австралии, уж на что 40 тысяч лет с места не сдвигались — и то возможно, потеснили каких-нибудь homo floriensis.
Священные границы — это либо результат тектонической деятельности (горы, реки, моря и так далее), либо следствие бешеного числа удач и компромиссов. Современные границы ближневосточных стран офицеры Сайкс и Пико рисовали в спешке по линейке карандашом.
Осознавать себя щепкой, которую треплют волны времени, среди таких же случайных щепок, не очень приятно. Люди — животные социальные. В малой группе — будь то стадо обезьян или аграрная деревня — все понятно, мы родственники. А кем мы приходимся друг другу в городе, стране, мире?
Чем страна моложе и меньше, тем важнее для нее обрести смысл своего появления в пене мировой повседневности. Думать, что тебя нарисовали на карте великие державы — ужасно неприятно, и власти Сирии, населенной этническими арабами, ставят памятник курду Салах-ад-Дину. Раз бил крестоносцев, которые наших вроде б предков вроде б обижали — сойдет за своего.
И страны рисуют красками истории на холстах времени свои портреты. В Европе нет общеевропейской истории даже для совсем недавних событий. У каждой страны своя Вторая мировая. СССР у каждой постсоветской страны тоже свой.
А в странах Азии — например, Корее и Японии — школьную историю вообще регулярно подписывают и переписывают по мере смены правящих партий. У каждых политиков своя любимая повестка. И ничего, живут как-то.
Вражда в прошлом
Школьная история берется за все и все превращает в ... литературу. Это плохо? Не всегда.
История может будить вражду. «Они нас хороших все время обижали, мы им плохим поделом задали». Но может и примирять с прошлым и друг с другом. История говорит о конфликтах и драмах в прошедшем времени, тем самым превращая их в литературу. Живые люди прошлого становятся персонажами и освобождают живущих от бремени вражды.
Мы, молча говорит школьная история, родились позже этих событий. Мы в них не виноваты. Мы не обязаны упорствовать в древних распрях. Это все было не с нами.
28 августа 2018 года в краеведческом музее Якутска встретились потомки красного и белого командиров, между которыми шло последнее жестокое и кровавое сражение Гражданской войны — «Ледяная осада в Амге». Прошлое стало прошлым, потомки могут позировать на фото обнявшись — делить больше нечего.
История — это мечта о будущем, которая носит одежду из знаний и памяти прошлого. С днем знаний!
