Цивилизация
Однажды я приехала на Патриаршие пруды, чтобы посмотреть подвал для съемок фильма. Это был один из домов, где квартиры стоят от миллиона евро. Подвалы были темные и сырые, и идти по ним приходилось согнувшись в три погибели. Но в одном из них горел свет. На полу лежали грязные матрасы и сумки с вещами, стояла конфорка с кастрюлей, в которой что-то варилось. В темном углу прятался человек, чернявый, с раскосыми глазами, выходец из азиатской республики. Он рассказал, что в подвале живут дворники, работающие в округе.
Район Патриарших прудов — маленькая Европа в центре Москвы, с дорогими магазинами, элитными машинами и праздной публикой, проводящей вечера в модных кафе. В домах здесь живут чиновники, медийные личности и богачи. А в подвалах, как крысы, те, кто за ними убирает.
В Козельске Калужской области, в трехстах километрах от Москвы, мигрантов почти нет. Это обычный провинциальный городишко, больше похожий на большую деревню, рядом с которым несколько монастырей. Не найдя работу в Москве, сюда приехала семья из Таджикистана. Это была Рузи (переводится как «счастливая») с 9-летним сыном Зафаром (с арабского «победа»: Рузи назвала сына так, потому что он родился 9 мая) и ее «муж» Анзур («необыкновенный») — мигрантки часто находят себе временных мужей в поезде или сразу по приезду в Россию. Вместе легче выжить: женщины получают намного меньше мужчин, и «муж» помогает своей временной «жене», дает деньги, а она спит с ним и готовит еду.
«Счастливая» и «Необыкновенный» устроились в фермерское хозяйство (которое по привычке здесь зовут «колхозом»), и их поселили в железном вагончике посреди поля, где они пасли коров. На одном берегу реки теснились дома, а на другом раскинулось поле, и вечерами, выглянув из окна, можно было видеть разведенный костёр — ни света, ни обогревателей в вагончике не было. Вместе со взрослыми работал 9-летний Зафар, вставал в пять утра, ложился в десять вечера, пас скот, доил коров, помогал рабочим в «колхозе».
Детский труд запрещен, но кого волнует судьба 9-летнего таджика? У мигрантов забрали паспорта, чтобы они не могли уехать, но в полицию обратиться они не могли — у них не было патента на работу и они практически были в заложниках у «колхоза». Зарплату им не платили, только изредка, когда «Счастливая» особенно донимала, плача под дверью бухгалтерии, им давали какие-то копейки на еду.
После вмешательства журналистов паспорта им вернули, но таджики остались работать и дальше. Сказали: «Дома еще хуже».
Дворник с сыном, которые убирают наш дом и моют полы в подъездах, живут в подвале у мусоропровода. Остальные дворники ночуют в бывшем бомбоубежище, переделанном под ночлежку. Парикмахерши из салона, который держит их же соотечественник, ночуют в гараже. Чаще всего они платят за это «жилье», что все равно для них выгоднее — иначе пришлось бы отдавать большую часть зарплаты за комнату. Иногда это заканчивается трагедиями. В Москве 16 мигрантов из Киргизии погибли при пожаре в типографии, задохнувшись во сне, а 12 мигранток, включая ребенка, — при пожаре в швейном цехе. В обоих случаях люди спали там, где работали.
Если бы Горький писал «На дне» сегодня, то его героями были бы мигранты из Средней Азии.
В России все беззащитны и бесправны. Но мигранты — больше всех. Они попадают в трудовое рабство, отправляют на работу своих детей, пашут без выходных и отпусков за гроши, подвергаются поборам — от работодателей (порой они отдают треть зарплаты только за то, что те взяли их на работу) до диаспоры, на них нападают националисты, «мигрантский вопрос» эксплуатируют политики-популисты, а местные жители ненавидят, тихо презирают или просто не замечают, словно они невидимые. «Найми таджика» или «позови какую-нибудь узбечку» — крепко вошедшие в нашу речь фразы, означающие: для какой-нибудь грязной работы нужен работник за копейки и без трудового контракта.
Иногда случаются забастовки или бунты. 15 июля в Сибири трудовые мигранты из Узбекистана, которым долго не платили, взбунтовались, разгромив технику и устроив массовую драку с охраной. Больше сотни человек было арестовано. Но такие протесты — большая редкость.
В России 15 миллионов мигрантов, и 3/4 из них — из бывших советских республик. Если старшее поколение, учившееся в советских школах, хорошо говорит по-русски, то молодые люди часто не знают русский язык и не могут ни объясниться с работодателям, ни пожаловаться на невыносимые условия. Многие не имеют разрешения на работу: в Москве патент стоит около 4500 рублей в месяц, а это зачастую 1/6 всей зарплаты. Многие не имеют доступа к самым базовым медицинским услугам, страдают пневмонией, туберкулезом, сифилисом, гепатитом, и любые болезни переносят на ногах, потому что не могут позволить себе больничный. Дети часто не получают места в детских садах и школах, потому что у родителей нет регистрации (впрочем, с детскими садами проблемы и у российских граждан).
Проблемы мигрантов часто не находят сочувствия у местного населения.
Россияне недовольны, что дети мигрантов, часто не очень хорошо говорящие по-русски, ходят в детские сады и учатся в школах. Они хотят, чтобы эти дети интегрировались и русифицировались, но сидя дома и даже не появляясь на наших детских площадках. Главный критерий при поиске школы, если родители могут себе позволить выбирать, — отсутствие «приезжих». При этом несколько лет назад волонтерский Центр адаптации и обучения детей беженцев в Москве был признан Минюстом «иностранным агентом» и выселен из помещения.
Россияне недовольны, что мигранты пользуются государственными больницами или поликлиниками, в СМИ ведутся дискуссии о запрете на бесплатную медицинскую помощь для мигрантов, а эксперты утверждают, что они несут огромную нагрузку на бюджет. На самом деле, если к врачам обращается 50% мигранток, то только 9% получают бесплатную помощь, а из 70% детей, которых приводят к врачу, бесплатно лечат только 30% (данные исследования Галины Ивахненко из Института социологии РАН).
Согласно опросам, более трети мигрантов сталкиваются с дискриминацией, пытаясь получить медицинскую помощь. Так приезжая из Узбекистана рожала у крыльца роддома, куда ее не приняли, а выходца из Средней Азии, у которого случился инфаркт, выгнали из приемного отделения, выставив за ворота больницы.
В 90-м году в РСФСР было 69 700 школ. Сегодня их осталось 42 600. 25 500 школ закрылось в рамках так называемой кампании укрупнения школ: власти стараются объединять школы в селах и малых городах, чтобы сэкономить бюджетные средства (аналогичные процессы идут и в странах ЕС).
В РСФСР было 12 800 больниц и медучреждений, сегодня в России осталось 5400. 5300 закрылось за последние 16 лет. Но людям проще предъявлять претензии не властям, а мигрантам. Козлы отпущения нужны всем. В любой неблагополучной стране, находящейся в политическом и экономическом кризисе, постоянно требуется объект ненависти, который можно обвинять во всех проблемах. Это дает психологическую компенсацию, выход накопившейся злости. Сегодня наши сограждане как никогда подвержены ксенофобским настроениям. У них есть внешние враги, украинцы, европейцы или американцы, на которых списывают глобальные неудачи.
А есть внутренние — мигранты. На них можно списать все, что угодно: нехватку школ и больниц, высокую преступность, низкие зарплаты, плохую погоду и несложившуюся личную жизнь.
Ультраправые в социальных сетях часто пишут про преступления, совершаемые мигрантами. Увы, часто это — правда. Та же самая правда, которая делала уголовниками героев Бабеля или Горького. В нечеловеческих условиях люди гниют и разлагаются, будь они русскими, украинцами, евреями или таджиками. Нищета и унижение создают порочный круг, в котором зло порождает новое зло.
Согласно опросам, подавляющая часть россиян предпочла бы, чтобы мигранты вернулись домой. Но что их ждет там, если даже Рузи и Анзур предпочли работать в козельском «колхозе», где им ничего не платили, чем ехать в Таджикистан? Бывшие республики скатились в Средневековье, в них царит социальная несправедливость и полицейский произвол, нищета и безысходность, деградация культуры и образования, массовая иммиграция и порождаемые ею чувства одиночества и неопределенности будущего. Часть жителей работает в России, а часть живет на те деньги, которые им присылают из России родственники. 40% ВВП Таджикистана и 32% ВВП Киргизии — денежные переводы мигрантов.
Мигранты забиты и запуганы, они живут на положении говорящего орудия труда, их не поддерживает ни одна парламентская партия, а правозащитные организации и профсоюзы слабы, чтобы заступиться за них.
Для рядовых же жителей России собственная жизнь полна невзгод и лишений, так что им не всегда хватает сил для сочувствия.
Да, от притока мигрантов выигрывает только крупный и средний бизнес, а также муниципальные службы, которые извлекают огромные прибыли из дешёвых работников (а часто — и просто рабов), выигрывает средний класс, получивший грошовую домашнюю прислугу, которую прежде не мог себе позволить, выигрывает власть, которая умело переключает внимание нищего населения с реальных проблем на националистический дискурс, выигрывают популистские политики (и провластные, и оппозиционные), которые эксплуатируют антимигрантский вопрос для поднятия своих рейтингов. Но что будет, если представить себе закрытие границ для мигрантов?
Азиатские республики и сегодня — источник добровольцев для террористических организаций, вербующих молодых, отчаявшихся и лишенных будущего людей. По данным российских спецслужб от 6 до 9 тысяч русскоязычных мусульман с Кавказа и Средней Азии воевало в Сирии на стороне ИГ (организация запрещена в России). Что произойдет, если финансовые потоки от мигрантов из России иссякнут и нищие республики Средней Азии столкнутся с настоящим социально-экономическим коллапсом? Возможно, тогда мальчишкам с пресловутой «славянской внешностью» придется ехать сражаться с исламским государством не в далекой Сирии, а в бывших «братских республиках» у российской границы.
