Цивилизация
Пушкин ездил в разные ссылки, из которых привозил друзьям сувениры и стихи. А еще он написал «Дубровского» — роман про жестокое обращение с животными. А Лермонтов сочинил странную поэму, в которой герой зачем-то убежал из безопасного монастыря в какие-то джунгли, где никакой инфраструктуры. А Тургенев очень волновался, что дети гуляют в лесу без присмотра родителей. А Некрасов рассказывает нам о том, что когда-то не было экскаваторов и айфонов, и учит нас трудиться всем вместе, несмотря ни на что.
«Что это за бред?» — справедливо спросит читатель.
А это не бред, это так воспринимают литературу современные подростки от 12-ти до 17-ти. И значит как-то так криво, не чувствуя реальности во всей ее сложности и противоречивости, они воспринимают и жизнь вообще. Ведь о мирах придуманных дети судят на основе мира, который окружает их в повседневности, на основе собственного жизненного опыта.
И этот опыт у многих сегодня ущербен. Почему? Да потому что он формируется в особых условиях — каких-то оранжерейных.
Спасибо родителям. Это они, боящиеся всего на свете, сооружают для своих кровиночек мир, в котором всегда радостно и уютно, в котором всегда все получается, в котором не то чтобы добро всегда побеждает зло, а в котором уже нечего побеждать.
Понятно, что такой мир может существовать только абсолютно автономно. Он обособляется от всего даже физически — ограничивается специальными детскими центрами (игровыми и развивающими), особым городским пространством (зеленым и безопасным). Но что гораздо печальнее, этот мир ограждается от реальности и по идейным соображениям.
В этом мире свои книги. Причем литература отсекается не только по принципу возрастных маркеров. Литература здесь выхолащивается. Тут даже «Золушку» читают с купюрами, избегая упоминания о смерти матери героини. Никакой Чуковский со своими тараканищами и крокодилами вообще не пройдет. Андерсен для неокрепшей детской психики все равно что Чикатило. Это не шутки — отдельные родители уверены, что датский сказочник запрещен в Европе, поскольку он издевается над маленькими читателями — заставляет плакать над судьбами своих героев.
Какие могут быть слезы, когда переживания в этом отдельном детском мире тоже строго регламентированы. Грустить дозволяется только о том, что кончается лето, иногда можно умеренно пожалеть бездомных котиков. Но не дай бог задуматься о том, как непереносимо тяжело может быть человеку, не дай бог дойти до мысли, что человек смертен (а порой и внезапно смертен) — чур нас, чур. Так и психотравму заполучить можно, ходи потом по психологам. Нет, нет, нет, никто не болеет, не мучается, не умирает.
И под запретом в этом мире не только вопросы о жизни и смерти, табу распространяется и на вполне безобидные вещи. Психологи советуют не ругаться при детях? Доведем все до абсурда — будем приторны со всеми как зефир. Психологи предостерегают от обсуждения при детях взрослых проблем? Не вопрос, при них — никаких разговоров про работу, политику, никакой социальной критики.
В общем, добро пожаловать в мир розовых единорогов.
Этот мир — не открытие. О нынешнем детоцентризме, о том, что мы слишком балуем своих детей, слишком их опекаем, чересчур оберегаем от всяких там изнанок жизни, не разглагольствовал только ленивый. И только ленивый не предостерегал от того, чем все может обернуться. Но вот какое дело, предостережения эти пока еще редко заходят дальше практической стороны жизни. У нас боятся пока только, что дети, лишенные отрицательного жизненного опыта, позврослев, не научатся подтирать себе задницы да зарабатывать деньги.
Но ведь проблема глубже. Да и не проблема, а уже беда. Наши дети не научаются чувствовать. У них что-то происходит с эмпатией, атрофируется что-то в душе. Они рискуют превратиться в нравственных инвалидов.
При этом они, эти дети, как будто добрые (за все хорошее и против всего плохого), как бы милые (вечно вам улыбаются), вроде неглупые (тесты по физике решают на четыре и пять). Они, эти дети, как будто эстетически развиты (и поют, и танцуют, и рисуют), а раз эстетически развиты, то должны быть развиты и этически и — и внешне они даже вполне производят впечатление таковых.
Но! При всем при этом эти цветы нового прекрасного мира потрясающе бесчувственны и пусты.
Как бы это объяснить?
Ну, допустим, урок литературы. Пушкин. «Узник». Лес рук — все хотят выразительно прочитать стихотворение. Вы, пожимая плечами, выбираете, например, Машу. И Маша выстреливает: «Сижу за решеткой в темнице сырой»... захлебываясь от восторга. Вы в замешательстве. Тут как тут с инициативой Петя: «Можно я, можно я прочитаю?! Я знаю, как надо!» Ну, ладно. И вот Петя восхищенно орет: «Кровавую пищу клюет под окном!»
И тут до вас доходит.
Того мира, что создал Пушкин в своих двенадцати строчках, для детей просто не существует.
Дети просто не в состоянии его представить. И стихотворение, оно совсем не для того, чтоб что-то почувствовать и подумать. Оно для того, чтоб активные, старательные, целеустремленные Пети и Маши продемонстрировали свои актерские способности (пусть и весьма сомнительные).
Вы пытаетесь выправить ситуацию, спрашиваете, а почему, собственно, кровавая пища, зачем она в стихотворении. Правильного ответа, понятно, нет. Но у них есть. Они смотрят на вас, как на законченного идиота, и выдают:
— Ну, так орлы — хищники. Они едят мясо. Это нормально.
Вы пытаетесь намекнуть, что орел он вроде как образ, чего-то там символ. Но что же он символизирует? Что олицетворяет? Может быть, стремление к свободе? А может деградацию человека в неволе? Вариантов, как водится, множество — выбирай. Но они непреклонны.
— Орла! — кричат. — Орел символизирует орла! Птица такая!
И нет, они вас не троллят. Они это от чистого сердца. Чистого и ничем незамутненного. И они искренне не понимают, почему остались после этого без пятерок — они же так здорово работали на уроке, так много отвечали.
И это не какой-нибудь коррекционный класс, а — наоборот, класс, считающийся сильным, чуть ли не гимназическим, в котором учатся дети, чьи портреты не сходят с досок почета, они и в самодеятельности, и в конкурсах, и в соревнованиях — везде первые.
У них все хорошо. Слишком хорошо.
Только не спрашивайте их, мог ли Дубровский не стать разбойником. Им не понять Дубровского, он сам виноват, надо было, как нормальному, просто оспорить решение суда. И вообще Дубровский этот... он медведя убил, его самого судить надо за жестокое обращение с животными. Так и говорят!
И не спрашивайте их, актуальны ли сегодня проблемы, поднимаемые Некрасовым в «Железной дороге». Что за глупый вопрос?! Конечно, этих проблем нынче нет — теперь есть экскаваторы и еще много разной техники! А скоро все будет еще прекраснее — робототехника рулит. Что, «Железная дорога» это не про технику, а про несправедливость? Про жестокость? И еще про какое-то рабское сознание? Серьезно? А что такое несправедливость? А рабское сознание — это как?
В их мире нет несправедливости, нелюбви, бедности, подлости, одиночества, боли, горя, смерти.
В их мире нет проблем, а есть только задачи, которые решаются при помощи усердия и понятного алгоритма. Будешь вести себя послушно, будешь стараться, учиться, не будешь отчаиваться, и тебя не обманут, не предадут, не разлюбят и вообще все получится.
А что из этого всего реально-то получается?
А ничего хорошего.
Вот допустим, участвуют дети в какой-нибудь благотворительной акции, ну там всем классом собирают новогодние подарки в дом инвалидов или престарелых. Сейчас это модно. Что они чувствуют? Думаете их накрывает каким-то смутным трагическим чувством жизни?
Нет, они испытывают бодрость духа, радость от сплоченности, приятное щекотание от осознания правильности задуманного и еще что-то совсем немного, самую капельку, грустное. Последнее от сентиментальности. Эти изнеженные дети всего лишь сентиментальны.
А вот сострадание, настоящее сострадание, им недоступно. Ведь почувствовать то же, что и другой, можно, лишь если самому испытать хоть что-то подобное — ну хоть отдаленно похожее.
Вот тому же медведю у Пушкина такие подростки ведь тоже не сострадают, они же не чувствуют за него. Они просто знают, что это нездорово — мучить животное. Зоозащита в тренде. Но, зная, они не чувствуют.
Эти дети хотят быть хорошими, но не понимают зачем. Они стараются поступать правильно, как принято среди порядочных и добрых, но в глубине души остаются равнодушными. И даже не осознают этого.
Что ж, в будущем их ожидает новый, странный мир.
Автор — журналист, педагог.
