Поводом для беспорядков послужило решение городских властей снести конную статую одного из военачальников армии южан в американской Гражданской войне — генералу Роберту Ли. Со всей Америки в город съехались ультраправые, устроившие факельное шествие по городу. Впрочем, не такое многочисленное, как планировалось, — около тысячи человек. На улицах города в то же время проходила и ответная демонстрация противников расизма, в участников которой въехал грузовик одного из праворадикальных активистов. Один человек погиб, более десяти пострадали. Резонанс от событий в пятидесятитысячном провинциальном городке оказался всемирным.
В России столкновения приковали к себе внимание, как почти любые скандальные американские новости. Для многих они раз за разом дают повод сравнить «нас» и «их» и с удовлетворением заключить: там как минимум ничем не лучше.
Везде одно и то же — одна из главных пропагандистских риторических фигур российских властей, позволяющая объяснить и оправдать чуть ли не любые темные стороны нашей действительности.
Впрочем, игнорировать бросающуюся в глаза схожесть происходящих явлений и процессов тоже было бы неправильно. Память о событиях далекого прошлого, как выясняется, может расколоть далеко не только российское общество. Нам просто очень хорошо знакомы эти симптомы: в прошлом году ставили памятник Ивану Грозному в Орле, этим летом из МГЮА уволился Генри Резник после установки там мемориальной таблички Сталину, фильм «Матильда» стал чуть ли не главным политическим событием года задолго до выхода на экраны. И все это в год столетия революции, относительно которой так до сих пор не сформировался мало-мальски устойчивый консенсус.
Но Гражданская война в США закончилась за полстолетия до начала русской революции, а единой ее интерпретации нет до сих пор.
Принято считать, что для северян это героическая победа свободных людей над рабовладельцами, для южан — трагическое поражение общества, пытавшегося сохранить традиционный уклад. У каждой из сторон свои герои, и даже праздники отличаются. Причем с учетом высокого уровня социальной мобильности в США особенно важно понимать, что эти споры имеют крайне абстрактную природу: на «крайнем севере» страны легко может проживать какой-нибудь потомок офицера южной армии, и наоборот.
И, пожалуй, важным уроком для нас могло бы стать то, что диаметрально противоположное восприятие событий далекого прошлого не мешает американскому обществу развиваться. Но однажды случается Шарлотсвилл. Оказывается, что гражданская война в головах тлеет по-прежнему. И гибнут люди. Можно ли это предотвратить в принципе?
Американское общество терпимо к выражению почти любых, даже самых радикальных взглядов. В США не судят за нацистское приветствие или, скажем, отрицание холокоста. Более того, большинство американцев — причем не только на юге, но и на севере, — судя по опросам, не считают символом расизма флаг Конфедерации южных штатов, который до сих пор украшает многие административные здания. Невольно хочется сравнить с отношением к Сталину многих граждан России, которые как бы вычеркивают из его деятельности факт организации Большого террора.
И действия политиков, которые пытаются надавить на болевые точки национальной памяти, невольно кажутся безответственными, даже если их убеждения и мотивы понятны и симпатичны.
Историческая политика требует особой деликатности: иррационального и эмоционального в ней больше, чем почти в любой другой сфере. И редко эти эмоции позитивны.
От того, что власти Шарлотсвилла снесут памятник генералу Ли, его апологеты вряд ли усвоят, что он жестоко пытал беглых рабов и разделял семьи чернокожих. Скорее, он приобретет еще более мученический ореол, как и вся борьба южных штатов в принципе.
В общем, казалось бы, не буди лихо, пока оно тихо. Пока, конечно, не представляешь себя чернокожим. Или узником Освенцима. Или жертвой сталинских репрессий.
Власти города разворошили осиное гнездо, которое, возможно, проще было бы не трогать. Зато теперь американцы точно знают, кто те люди, кто с оружием в руках готовы защищать невинные символы «героической борьбы Конфедерации». И не будут испытывать особых иллюзий относительно того, что у них на уме.
Для всего же остального мира события в Шарлотсвилле хороший пример того, что нервная система у нас общая. Но это вовсе не повод лишний раз позлорадствовать над чужими бедами, а, скорее, напоминание самим себе о том, насколько тонок бывает слой цивилизации.
Мир един, но не одинаков. В Америке пытаются снести памятники одиозным деятелям прошлого, у нас — восстановить.
И, видимо, нет никакой однозначно правильной государственной политики, которая могла бы служить стопроцентной профилактикой от гражданских столкновений. И было бы наивно пробовать ее найти. Задача каждого общества и, в конечном счете, каждого человека — поддерживать собственную цивилизованность, помня о тех демонах, которые немедленно вылезут наружу, стоит дать им шанс.