— Программа сноса массового индустриального домостроения в Москве называется реновацией пятиэтажного фонда. Насколько с точки зрения современного градостроительства устарели кварталы пятиэтажной застройки?
— Устарели они не только физически, но и с точки зрения своей идеологии — понимания смысла среды современного города. Когда их строили, Москва была индустриальным городом, а районы массовой застройки — местом, где люди спят и откуда ездят на работу. Эти спальные районы, вполне удобные с точки зрения санитарных норм — гигиены, освещения солнцем, озеленения и так далее, крайне мало насыщены городскими функциями.
Но мир изменился. Если раньше до трети, а то и больше населения столицы составляли люди, которые заняты в индустриальном производстве, то сейчас идет естественный процесс деиндустриализации. Заводы превращаются в многофункциональные жилые районы, как ЗИЛ например, и сама экономика приобретает все больше сервисный оттенок, а не индустриальный.
Спальные районы не дают сегодня того, чего ждет современный человек от города, — а это множество функций: культура, досуг, развлечения, разного типа торговля, не только сконцентрированная в огромных торговых центрах, но и распределенная вдоль улиц. Идете домой — зашли в пекарню, овощную лавку, может, заглянули на новую выставку в районную галерею, посидели с друзьями в кафе или пошли в скейт-парк.
Нынешние панельные микрорайоны не могут обеспечить богатый выбор этих функций, они просто построены по другим принципам.
— Тогда что имеет смысл строить вместо них? Большинство новостроек в Москве и сегодня строится примерно по тем же лекалам спальных районов: дома-коробки, выстроенные каре, во дворе — коробки поменьше (школы, детсады), плюс стандартная игровая детская площадка, плюс, если повезет, гараж (чаще наземный, подземный — слишком дорого). Разве что первые этажи отданы под торговлю и другой сервис.
— Вот именно. Сегодня большинство московских микрорайонов спроектированы так, что в них нет улиц — только внутриквартальные проезды. Да и к городским улицам они, как правило, выходят даже не фасадами, а торцами, причем на большом отступе. То есть не создается среда, которая провоцирует человека идти вдоль фасадов, заходить в разные магазинчики и кафе — эта среда не генерирует финансовый поток, она монофункциональна. Причем для периферии это не менее важно, чем в центре.
Согласитесь, что в центре вы чувствуете себя безопаснее, чем на окраинах.
В том числе и потому, что идете по оживленным улицам, на которые выходят разные магазины-парикмахерские-кинотеатры и так далее.
— Поэтому и принято решение проводить реновацию пятиэтажек поквартально? Значит ли это, что власти будут стремиться снести все попавшие в зону реновации здания? Ведь понятно, что на пустом месте проще сделать новую разбивку улиц, провести другую инфраструктуру...
— Я, кстати, совсем не являюсь сторонником реконструкции с нуля. Как архитектор и планировщик, я прекрасно понимаю, что существует множество способов частичного сохранения существующих зданий при создании новой структуры улично-дорожной сети. То есть, конечно, это сложнее, чем просто снести и построить заново.
Но зачем сносить вполне крепкие дома, которые могут простоять еще не один десяток лет?
Реконструкция подобного рода панельных микрорайонов проводится в разных странах уже давным-давно, с 60-х годов, в том числе в Германии, Франции. И она показывает, что есть масса различных подходов к реновации среды — от частичного сноса до надстроек. Это все индивидуально. В каждом конкретном случае просто все нужно просчитать, разобраться с экономической моделью. Универсального способа не существует. Каждый микрорайон Москвы обладает разными исходными чертами: от ландшафта до инженерных коммуникаций, достаточности сетевых мощностей и так далее. Именно поэтому невозможно заранее сказать о средней стоимости реконструкции каждого из микрорайонов. Каждый раз это — индивидуальный подход.
— Значит ли это, что должны быть индивидуальные проекты на каждый микрорайон?
— Безусловно.
— И сколько времени займет эта работа?
— Все зависит от количества ресурсов. Вместе с экспертизой и различными согласованиями проектирование меньше года не занимает.
— Просто были разговоры о том, чтобы всю программу реновации завершить за три года. Разве это реально?
— Реально сделать это в каких-то маломасштабных микрорайонах. Но весь заявленный объем реализовать за три года, конечно, невозможно.
— Понятно, что девелоперам выгодно строить многоэтажки — чем выше, тем дешевле обходится квадратный метр. При этом многим именно пятиэтажная застройка кажется наиболее уютной и соразмерной человеку. Как найти золотую середину? Вроде и пять этажей в столичном городе держать слишком щедро, и в 20-этажных башнях далеко не все хотят жить.
— Известно, что люди, живущие выше восьмого-десятого этажа, начинают испытывать разные физиологические проблемы. При этом мало- и среднеэтажная застройка традиционно дороже высотной. Но это не значит, что она не самая эффективная.
Напротив, при умелом проектировании застройка средней этажности является более эффективной, чем многоэтажная.
Скажем, в районе Покровки и Мясницкой историческая шестиэтажная застройка, как ни покажется это странным, дает гораздо больше квадратных метров, чем 25-этажная застройка где-нибудь в Коммунарке.
— Это как? За счет грамотной расстановки домов?
— Ну да, это называется умением проектировать. Плюс, безусловно, потребуются некоторые корректировки нормативов градостроительного проектирования, но, насколько я знаю, сейчас Москомархитектура этим занимается.
— Речь об устаревших СНиПах вроде пресловутой инсоляции?
— Нет-нет. Я, кстати, вовсе не уверен, что надо менять нормы инсоляции (естественное освещение квартиры. — «Газета.Ru»). Российские нормы по инсоляции и технический регламент пожарной безопасности являются сегодня чуть ли не единственными разумными нормами, которые не позволяют превратить наши городские районы в бангкокский суперпереуплотненный ужас. Если ты умеешь проектировать, то и с нормами инсоляции все нормально спроектируешь.
Вон перестроенная Остоженка — она вся спроектирована в пять, шесть, максимум семь этажей. И с инсоляцией все нормально, и эффективность выхода квадратных метров прекрасная.
— Вы приводите в пример Остоженку — но это один из самых дорогих районов города. Что-то я сомневаюсь, что на месте нынешних пятиэтажных кварталов могут появиться такие остоженки.
— Дороговизна тут абсолютно ни при чем. Себестоимость строительства и цена жилья на рынке — две совершенно различные вещи. Я говорю об эффективности не экономической, а технической. Там количество квадратных метров на гектар выходит таким же, как в микрорайоне, застроенном 25-этажками. Но дома поставлены таким образом, что составляют среду нормального европейского города, а не пустырь, окруженный жилыми башнями.
— Мы говорим сейчас о том, как создать на месте пятиэтажных микрорайонов более комфортную среду. Но насколько панельное строительство — а я так поняла, что на месте хрущоб планируется строить именно панельное жилье, — соответствует этой задаче?
— Я, честно говоря, не знаю, идет ли речь о панельном строительстве. Хотя, конечно, нынешний опыт реализации в Москве жилищных программ говорит, что диктат домостроительных комбинатов существует. Даже те районы новостроек, в которых сегодня пытаются создать так называемую квартальную среду, о которой мы говорим, все равно обладают чертами чисто панельных, морально устаревших районов.
— Причем повышенной этажности — это коробки по 12, 17, 25 этажей.
— А знаете, с чем это связано? Со стандартной высотой лестницы пожарной машины. В регламентах пожарной безопасности написано, что отметка верхнего этажа должна быть на уровне 50 метров, это 17 этажей. И вот шарашат дома только этой высоты. Потому что зачем строить ниже, если можно выше.
При этом наши панельные дома ориентированы на квартиры устаревших типов: коридор, одна-две-три-четыре комнаты плюс кухня и санузел.
Хотя в той же Европе, например в Британии, большинство квартир, в том числе социальных, многоуровневые, с самой различной планировкой для самых разных семей.
— Получается, это панельное жилье по своим моральным характеристикам — только повыше ростом?
— Безусловно. Это панельное производство, запущенное в 50-е годы, до сих пор штампует, лишь чуть увеличивая размеры, те же самые квартиры. Конечно, некая модернизация происходит — вот фасады цветные появились, московское правительство пытается давить на домостроительные комбинаты. Но процесс идет крайне медленно. Поэтому, думаю, возникнет необходимость поиска других технологий возведения. И их немало, причем они не менее эффективные. Скажем, в Тюмени или в Казани, где возводят жилья на душу населения не меньше, чем в Москве, ДСК занимают значительно меньшую нишу.
— То есть при желании можно найти строителей не только в Москве?
— Конечно.
Рынок замкнулся на ДСК только по инерции. В реальности такие же темпы строительства можно держать отнюдь не только производством панельных домов.
— Мы говорили о том, что каждый квартал, попавший под реновацию, потребует индивидуального проекта. Но как эти проекты будут вписываться в общую стратегию развития города? Потребуется ли пересматривать нынешний Генплан?
— Обязательно, Генплан придется корректировать. Что абсолютно нормально — это же живой документ, а не догма.
— Как вы думаете, готов ли вообще московский архитектурно-строительный комплекс к такому масштабному проекту? Есть ли у нас достаточное число архитекторов, мыслящих современно? Готовы ли московские застройщики не только гнать метры, но строить по-европейски комфортный город?
— Есть, конечно, определенный дефицит грамотных архитектурных планировщиков в России. Но есть и немало хороших примеров реализации той идеологии развития многофункциональной среды, о которой я говорил. Так что при правильной организации, думаю, можно достаточно эффективно выстроить процесс проектирования. Хотя, наверное, придется привлекать специалистов — как архитекторов, так и строителей — не только из Москвы. И, возможно, не только из России.
Виталий Стадников — заместитель декана Высшей школы урбанистики, академический руководитель образовательной программы «Управление пространственным развитием городов», кандидат архитектуры