Цивилизация
Ирония в том, что, как утверждает агентство Bloomberg, одной из важнейших целей российского решения о военном вмешательстве в Сирии было преодоление негативных тенденций в отношениях с США и Западом в целом и прорыв к тесному стратегическому сотрудничеству на основе общей цели — борьбы с террористической угрозой ИГИЛ (организация запрещена в России). Хотелось, видимо, вернуться даже не в 2013 год — к тактическому взаимодействию по уничтожению сирийского химического оружия, а в 2001–2002-е — к союзу в рамках международной антитеррористической коалиции. Москва даже заимствовала воинственную риторику администрации Джорджа Буша-младшего.
Тем не менее на сегодня эта цель не достигнута. Скорее, наоборот, отношения ухудшились, а доверие, и без того на невысоком уровне после Украины, еще больше подорвано.
В отношениях с Европой прорыва к некоторому пониманию необходимости тесного взаимодействия с Россией по Сирии и для борьбы с ИГИЛ добиться все же удалось.
В центре разногласий с США и все еще в значительной мере с ЕС неприятие российской стратегии в Сирии — сначала военное усиление режима Асада и сирийской армии, консолидация позиций с возвратом утерянных в боях с оппозицией территорий, затем запуск политических переговоров о транзите власти с участием Асада и только потом наземная операция сирийской армии и «иранских союзников» в районах Восточной Сирии, контролируемых ИГИЛ.
Для США, многих стран ЕС и некоторых государств Персидского залива неприемлемо военное укрепление режима Асада и союзничество с ним в борьбе с ИГИЛ. Там считают такую стратегию ошибочной и обреченной на провал, полагая, что режим Асада и чинимое им насилие в отношении суннитского населения Сирии являются источниками подпитки ИГИЛ добровольцами и роста поддержки джихадистов.
Весьма распространена на Западе и точка зрения, что именно режим Асада и, в частности, применяемые им неизбирательные бомбардировки мирного населения, а вовсе не зверства ИГИЛ являются главными причинами огромного потока сирийских беженцев. Можно спорить с данными, которые лежат в основе таких выводов, но такое мнение существует и учитывается при формировании политики.
Считается также, что военное укрепление режима, и так не демонстрировавшего большой готовности к серьезным переговорам с оппозицией о транзите власти, сделает позицию Асада еще более неуступчивой и заблокирует окончательно возможности для мирного урегулирования.
С этим тесно связана вторая причина разногласий США и Запада с РФ — слишком расширительное определение Москвой практически всей сирийской оппозиции как террористов из ИГИЛ, с которыми принципиально нельзя вести переговоры о внутрисирийском урегулировании.
Выбор российскими военными целей для первых авиаударов в Сирии вызвал на Западе недоумение. При официальных заявлениях Москвы, что поражаются только объекты ИГИЛ, для западных наблюдателей было хорошо видно, что приоритетными целями российских ВКС являются позиции оппозиционных группировок, не имеющих отношения к ИГИЛ и даже ведущих вооруженную борьбу с ним.
Понятны еще были авиаудары по запрещенной в России террористической группировке «Джабхат ан-Нусра», являющейся филиалом «Аль-Каиды (организация запрещена в России)» (также запрещена в России), и по группировкам, в которых воюют преимущественно выходцы с российского Северного Кавказа и из Средней Азии. Это соответствовало заявленным целям Москвы. Но вот удары по другим группировкам оппозиции, включая даже исламистские «Ахрар аш-Шам» и «Джаиш аль-Ислам», которые являются серьезной сирийской силой и без которых, вероятно, невозможны переговоры по урегулированию, не вызвали понимания. Как вызов для администрации США были восприняты и прицельные авиаудары по умеренным группировкам, получавшим поддержку от ЦРУ.
Это создало новую опасную ситуацию, когда Россия напрямую, а не через своих сирийских клиентов вступила в войну с местными союзниками США, поставив Вашингтон перед необходимостью ответа в адрес России.
В сочетании с «экскурсиями» по ошибке в воздушное пространство Турции и опасными сближениями российских и американских самолетов в небе над Сирией это создает угрозу военного столкновения России и США.
Надо понимать, что вопрос о том, кого считать ИГИЛ и «Аль-Каидой», а кого — умеренной светской и исламистской оппозицией, имеет принципиальное значение для дальнейшего политического урегулирования, а также для сроков и формата российского военного участия в сирийских делах. Не согласовав этот вопрос с другими внешними и внутренними сторонами конфликта, невозможно выйти на реальные, а не «имитационные» переговоры о транзите власти от Асада, а «зачисление в ИГИЛ» всех оппонентов и противников Асада обрекает РФ на бесконечную и, скорее всего, безрезультатную войну до полного уничтожения всей сирийской оппозиции.
Логику российских военных можно понять.
Если поставлена задача стабилизировать и улучшить положение сирийской армии на главных фронтах, где существует наибольшая угроза режиму — прорыв в Латакию, окружение сирийской армии в районе Алеппо, перекрытие стратегического шоссе Хама — Хомс и падение центральных районов Дамаска, — то удары в первую очередь должны наноситься по неИГИЛ-оппозиции, ведь угроза режиму исходит от них, с ними ведутся наиболее ожесточенные бои. С ИГИЛ сирийская армия воюет на второстепенных направлениях.
К тому же там действительно трудно понять, кто к какой группировке относится, удары по «Ан-Нусре», представляющей серьезную угрозу и практически контролирующей Идлиб, вполне легитимны, а «глубоко копать», видимо, нет времени и желания.
Но проблема в том, что по мере ослабления военных возможностей неИГИЛ-оппозиции создаются предпосылки для тактического военного усиления ИГИЛ и даже для перехода их отрядов в наступление с захватом новых территорий, как это произошло уже в районе Алеппо. Это весьма неприятная новость, и таких «побед над ИГИЛ» необходимо избегать.
%Как считают в США, стратегия Москвы заключается в том, чтобы, уничтожив лишнюю третью силу во внутрисирийском конфликте, выйти на ситуацию, в которой остается только режим Асада и ИГИЛ.
Это сильно упрощало бы дело во всех смыслах. В военном отношении легитимировалась бы сирийская армия как единственный дееспособный инструмент борьбы с ИГИЛ с признанием Западом этой роли режима.
В политическом плане упрощались бы переговоры о транзите власти, которые режим Асада вел бы фактически сам с собой, имея в качестве партнера ручную «здоровую» оппозицию, за которой никто не стоит и у которой практически нет военной составляющей.
Недавно такую оппозицию собирали в Алма-Ате, где приняли резолюцию в поддержку российской военной операции. Переговоры в таком формате о «транзите власти» режим устраивают, поскольку по их итогам могут быть переставлены отдельные фигуры, включая и выход из игры самого Асада, но практически в неизменном виде остались бы структуры безопасности и армия Сирии, контроль над которыми сохранился бы в руках клана Асада, алавитов, друзов и других религиозных меньшинств.
Главный же вопрос о представительстве во власти суннитского большинства остался бы по существу нерешенным или был смикширован символическими жестами.
Одно из предложений Москвы — сильный премьер суннит с широкими полномочиями при президенте Асаде на переходный период. Понятно, что для сирийской оппозиции такой вариант «урегулирования» не выглядит привлекательным, в таких переговорах они и так-то участвовать не хотели, а после российских авиаударов получили убедительный повод отказаться от участия во всех переговорных форматах (в воскресенье об этом заявил «Сирийский национальный совет», одно из главных объединений сирийской оппозиции).
Понятно, что настоящее урегулирование потребует серьезной трансформации сирийских спецслужб и сирийской армии с передачей суннитам как минимум «второго ключа» в управлении силовым блоком. А это, видимо, то, что Москва пытается предотвратить,
ведь именно сирийская армия и спецслужбы, а не клан Асада, являются главным российским активом и инструментом контроля в Сирии.
Москве нужно их сохранить, но без Асада, что и отражается в требовании «сохранения и укрепления сирийской государственности». Но для суннитской оппозиции это неприемлемый вариант. Сделать его приемлемым, наверное, можно в тесном партнерстве с Саудовской Аравией и ОАЭ, но уступки по степени контроля сирийскими суннитами силовых структур должны быть значительными. Это пока выглядит маловероятным.
Судя по всему, летом Москва прилагала усилия, чтобы разъяснить Вашингтону и его региональным союзникам свое видение российского вмешательства в конфликт через усиление сирийской армии, стабилизацию ситуации на фронтах и российское военное присутствие в Латакии. Видимо, это не встретило отторжения, кроме попытки легитимировать режим Асада в качестве союзника по борьбе с ИГИЛ.
Например, было понимание, что США и Саудовская Аравия не будут возражать против российского военного присутствия в Латакии как инструмента сдерживания прорыва исламистов в алавитские анклавы и даже будут удерживать сирийскую оппозицию от наступления на Латакию и от взятия Дамаска. Но, видимо, это было при понимании, что Москва не будет пытаться изменить соотношение сил на фронтах с неоппозицией.
Но Москва, похоже, до последнего молчала о планах нанесения авиаударов по неИГИЛ-оппозиции, заверяя собеседников, что цель операции только объекты ИГИЛ. Это и вызвало подозрения, что Москва сознательно вводила всех в заблуждение для сокрытия истинных целей операции.
Военная хитрость, конечно, необходима, но в данном случае она подорвала доверие и оттолкнула потенциальных союзников.
Не получив поддержки Вашингтона, но и убедившись в том, что администрация Обамы не станет оказывать жесткого противодействия российским планам, Москва приступила к их реализации в одностороннем и ускоренном порядке.
Тактическая цель — максимально ослабить или уничтожить неИГИЛ-оппозицию как самостоятельную силу, привести в максимально боеспособное состояние сирийскую армию (в том числе за счет переформатирования и переподчинения финансируемых Ираном Сил национальной самообороны), укрепить сирийские спецслужбы и на этом фоне предложить Евросоюзу, Саудовской Аравии, Египту, ОАЭ, Катару и Иордании некий переговорный процесс по транзиту власти в Сирии, в рамках которого власть от Асада перейдет де-факто в руки сирийской армии при символическом расширении представительства суннитского большинства в экономическом блоке нового правительства, включая пост премьера с большими полномочиями.
Запуск таких переговоров позволит РФ быстро уменьшить свое военное присутствие в Сирии при сохранении доминирующего влияния на режим.
Это план российского, а не иранского доминирования в Сирии, что, возможно, устроит всех региональных игроков, включая и США при нынешней администрации.
Последние контакты Путина с наследными принцами Саудовской Аравии и ОАЭ, как и тесные контакты с руководством Египта, Иордании, свидетельствуют о выборе Москвой именно такого варианта действий.
Эта славная конструкция исходит из гипотезы о возможности восстановить эффективный контроль режима над большей частью «полезной Сирии», обеспечив военную победу сирийской армии над неИГИЛ-оппозицией. Но этого не может гарантировать никто, а хрупкость или прочность власти Асада достоверно неизвестны.
Есть серьезные сомнения, что задействованные в военной операции российские силы, а также состояние сирийской армии достаточны для кардинального изменения военной ситуации в пользу режима.
Любые переходы серьезных фигур или военных частей режима на сторону оппозиции опрокинет все сценарии.
К сожалению, сегодня у России уже нет обратной дороги. Она существовала еще сразу после встречи Путина с Обамой в Нью-Йорке, когда можно было придержать авиаудары по неИГИЛ-оппозиции, а сосредоточиться на начальном этапе по целям ИГИЛ. Но это уже история.
Сегодня нужно реализовывать стратегию до конца, несмотря на риск эскалации и угрозу военного противодействия внешних сил. Москве нужно создать хотя бы минимум условий для того, чтобы объявить о победе, после чего быстро уйти домой.
