Цивилизация
Второе место Полины Гагариной на «Евровидении» пресс-секретарь президента России Дмитрий Песков назвал «прекрасным результатом». И это чистая правда, потому что первое место принесло бы куда больше головной боли. Появилась даже навеянная эпохой шутка, что второе место — изящный способ избавить Россию от еще одной западной санкции: иначе нам пришлось бы тратить деньги на проведение следующего «Евровидения».
Вообще этот конкурс, при всей его попсовости и музыкальной неоднозначности с упором на яркую визуализацию, в этом году приобрел для России неожиданно важное дипломатическое звучание.
Год назад, после присоединения Крыма, российские депутаты и чиновники наперебой призывали отказаться от участия в этом европейском «конкурсе разврата», где поют и побеждают бородатые женщины. Сейчас перед «Евровидением» говорили, что Гагарину непременно освистают из-за негативного отношения к России. Что никто за нас не проголосует — разумеется, исключительно по политическим причинам. Перед полуфиналом вновь раздались голоса, призывающие прекратить целоваться с представителями «псевдокультуры» и вернуться к истокам духовности и традиционности.
По счастью, тема кокошников и хороводов не стала доминирующей. Все с напряжением ждали финала, песня про консервативные скрепы не полилась.
И это оказалось правильным, потому что никакого освистывания и закапывания по политическим мотивам в Вене не произошло. Искусство победило политику.
Германия, главный идеолог единой европейской позиции по санкциям в отношении России и конфликту на Украине, дала нам максимальные 12 баллов. И даже Польша с ее более чем прохладным отношением к России — 6.
Сама Полина Гагарина не только выступала, но и вела себя на конкурсе в высшей степени достойно. Не побоялась сфотографироваться с Кончитой Вурст (хотя «бородатую женщину» наша пропаганда активно использовала как доказательство полного морального краха «Гейропы») и выложить это фото в соцсетях с добрыми словами об артисте. Пела искренне. Ее непосредственность и эмоции ранимого человека на сцене резко контрастировали с тем суровым образом, который стал олицетворением России в мире и Европе за последний год.
Конкурс «Евровидение» показал, что Европа нас «не ненавидит».
Хотя, несомненно, продолжает опасаться. Об этом, в свою очередь, свидетельствует неожиданная победа на выборах президента Польши Анджея Дуды, публично призывавшего ввести на Украину польские войска, чтобы защитить ее от российской агрессии. Хотя и его соперник — действующий президент Бронислав Комаровский был одним из самых последовательных сторонников максимально жесткой позиции ЕС по отношению к Москве.
Понять выбор поляков можно. Для них тема российской угрозы исторически является одной из ключевых во внешней и внутренней политике, а в последние полтора года, к сожалению, подтвердились опасения относительно возрождения имперских настроений России. Польша постоянно предупреждала своих союзников по НАТО и ЕС о такой угрозе, а теперь не уверена, что эти союзники сумеют ее защитить в случае чего.
Так что для Польши победа Дуды — прежде всего сигнал к национальной политической мобилизации перед лицом возможной российской жесткости. Своего рода рефлекторный акт политической самозащиты, когда нет уверенности, что тебя способны защитить более влиятельные союзники.
Новая российская политика — а курс России с момента присоединения Крыма, несомненно, воспринимается Западом как новый — стала зеркалом новой европейской идентичности. Именно в этом смысле Россия оказалась неким самостоятельным политическим полюсом, по которому страны ЕС теперь более четко выверяют свою ориентацию. Наших подводных лодок и пролетающих вблизи границ самолетов стали бояться и Польша, и Финляндия, и Швеция. Тема гипотетической угрозы со стороны России впервые с момента распада СССР обсуждалась даже во время предвыборной кампании в Великобритании.
Мы оказались в двоякой ситуации: ненависти к россиянам нет, их по-прежнему готовы принимать в Европе как певцов, туристов, даже до какой-то степени инвесторов.
Страх вызывают не люди, а политическая линия страны.
С другой стороны, неспособность России стать «полностью европейской» в глазах европейцев отражается часто и на их восприятии самих российских граждан. Мы для них вроде тоже европейцы, но все равно другие. Бог знает, чего от нас ждать…
Впрочем, и это не ново. Достоевский описывал это в «Игроке», Маркиз де Кюстин — в своих записках о России, путешественники XVII века, проезжавшие Москву и Смоленск, писали о «русском варварстве». Как носителей эллинистической культуры брала оторопь при встрече с народами Азии, так европейцев на протяжении веков поражают «эти русские».
И в то же время европейцы воспринимают Россию скорее как страну, регулярно сбивающуюся с истинного пути, но все же как часть общей цивилизации. Мы не «инопланетяне» для Европы.
Поэтому очень важны — особенно сейчас — любые формы человечного представления России в Европе.
В общем, пока мы для Европы не чужие. Но нужно помнить и другое:
после революции 1917 года отчуждение было огромным. На уровне ценностей, понимания друг друга, не говоря уже о человеческом общении. Единое пространство исчезло. Выросла стена,
которая простояла почти 70 лет.
Сейчас шансы на радикальное отчуждение, вероятно, самые большие с той самой революции. Спустя сто лет мы рискуем снова на малый или большой исторический период выпасть из русла европейской цивилизации, с которой нас, как показывает даже «Евровидение», связывает гораздо больше, чем кажется многим российским обывателям и чем рассказывают по телевизору политики и многочисленные ораторы.
Хотя сами они, во всяком случае многие из них, давно имеют самые тесные связи с европейскими странами. Правда, не на политическом — на личном уровне.
