Цивилизация
В октябре прошлого года главный редактор газеты «Культура» Елена Ямпольская в Совете Федерации на заседании оргкомитета по проведению Года культуры в России впервые изложила идею о смене культурных элит, предложив на место нынешних «престарелых либеральных звезд» «позвать людей из регионов и правильно их сориентировать».
Никита Михалков тогда же сформулировал вкратце основы новой культурной политики: «Если мы для себя не определим, что такое идеология нашей культуры, нашей нравственности, нам ничто не поможет. Мы обязаны к этому отнестись как к национальной безопасности». Ну и Валентина Матвиенко поддержала начинание, заявив о «прямой интервенции совершенно чуждых для нашей самобытности и культуры веяний и течений».
В октябре 2013-го к этому серьезно не отнеслись. Похихикали. В нескольких изданиях собрали мнения представителей той самой «либеральной интеллигенции», которую предлагалось сменить, и они дружно заявили о невозможности запрячь искусство в идеологическую упряжку. На том и забыли. Напрасно.
Сегодня очевидно смыкаются две волны. Одна – идеологическая: государственники, евразийцы, почвенники, патриоты, сторонники особого пути убедили Путина в том, что для национальной безопасности, то есть для сохранения России в нынешнем виде, будет полезно принять это мировоззрение. Вторая волна – это истерическая реакция большой и архаически настроенной части общества на слишком быструю модернизацию российской культуры.
Именно поэтому идеологический переворот начали с современного искусства. Этот экспертный совет по поддержке современной драматургии – казалось бы, кто о нем знал? На самом деле он – давнее бельмо на глазу у обеспокоенной общественности, членов совета постоянно упрекали в том, что они поддерживают не тех и не то.
Совет этот действительно заточен для того, чтобы в театрах шли новаторские пьесы. Так называемая новая драма — очень яркое направление в театральном мире, приоритетом объявлен поиск нового языка, внимание к подробностям сегодняшней реальности, изменение привычной структуры драматического текста.
Понятно, что такие пьесы неохотно ставили обычные театры. Это трудно. Новое всегда плохо продается, плохо принимается и требует усилий для понимания. Небольшие гранты драматургам (от 40 до 100 тысяч рублей) для тех пьес, которые конкретный театр взялся поставить, должны были помочь молодым, как правило, авторам. Только два года назад сумму увеличили (от 150 до 350 тысяч, 500 тысяч получили всего три пьесы в 2012 году, а в 2013-м никто). Деньги дают на постановку театрам, которые берут современную пьесу, и театр уже выплачивает из этих средств гонорар автору. В России очень сложное и запутанное законодательство, поэтому от деталей я вас избавлю.
И вот пару дней назад, то есть недели за три до заседания, на котором уже должны были бы раздать эти гранты, состав экспертного совета радикально поменяли. Все те, кто был как-то связан с новой драмой, оттуда исключены, а взамен предложены самые разные люди, но, как правило, консервативных взглядов.
Главный редактор «Литературной газеты» Юрий Поляков, вошедший теперь в этот совет, сам драматург. И недавно на встрече Путина с театральными деятелями в Пскове он как раз выступал с тезисом об отсутствии в театрах не экспериментальных, а нормальных пьес «для всех». «С этими общедоступными пьесами катастрофа. Нет их, потому что они театрами не востребованы. Драматурги их не пишут, а пишут так называемую фестивальную драматургию. Такой замкнутый круг», — сказал Поляков.
Теперь Поляков, видимо, круг разомкнет, сам простимулирует себя и других авторов на «общедоступные» пьесы, а театры — на их постановку. То, что все наличествующие авторы уже и так шарашат «общедоступные» сюжеты для шести тысяч часов российских сериалов в год (только задумайтесь над этой гигантской цифрой), Поляков не учитывает.
Но интересы и взгляды конкретного Полякова и его товарищей – дело десятое. В конце концов в нашей стране культура так и не стала субъектом каких-то реальных общественных или экономических отношений, здесь все — групповщина. Но за этой конкретной сменой одних персонажей на других мне видятся куда более масштабные изменения.
Тут нужно сделать отступление. Дело в том, что за последние двадцать лет театры не реформировались, как, впрочем, и пятьдесят лет до того. Театральные коллективы в новых условиях жили так же, как при советской власти, но только без цензуры. При этом ленинская модель театрального устройства предполагала участие театра в агитации и пропаганде, ради этого он и финансировался, поэтому и не зависел от кассы.
В новой реальности каждый театр продолжал финансироваться из бюджета, как правило, скудно, но постоянно, однако ни стимулов, ни возможности для перемен не получил. Уволить артиста, например, по закону почти невозможно. Поэтому за редким исключением российские театры ужасно архаичны и при этом бедны. Труппы раздуты, молодежи мало, денег на новые спектакли не хватает, в зале сидят пенсионеры по социальным билетам и т.д.
В общем, это похоже на то, что происходит в квартире, если ее не ремонтировать вообще. Стены пачкаются, обои отваливаются, проводка искрит, трубы текут… Одновременно некоторая, очень маленькая часть театров начала не то чтобы ремонт, а полную перестройку. В переносном смысле ломать перегородки, сносить стены, выбрасывать старую мебель. Это же страшно же. Непривычно. И не всегда красиво. Иной раз не удобно.
При этом почти совсем нет тех, кто бы потихоньку, по одной комнате, не выбрасывая ценного и привычного, но поправлял бы, менял интерьер, модернизируясь постепенно, пошагово.
Страна за последние годы крайне поляризовалась, и граждане, в большинстве своем не адаптированные к стремительным переменам, впали в эстетическую косность. Старое советское искусство действовало на них как успокоительное – смотришь, слушаешь, и вроде бы ничего не произошло.
Привычка к старым эстетическим нормам сформировала и часть нового запроса: от современного театра, например, многие очень образованные люди ждут привычного зрелища, подтверждающего сложившиеся еще в школе или полученные по наследству представления.
Запрос на новое, современное и вступающее в свои собственные отношения с меняющимся миром искусство в этих условиях очень незначителен. С другой стороны, искусство не может не развиваться — причем в условиях новой информационной среды оно развивается особенно быстро и в больших количествах, что приводит, кстати, к возникновению и большого количества сора, что неизбежно. Но время не остановишь, и наиболее чуткие и талантливые авторы непременно разрушают привычные формы. Я предлагаю сегодня посмотреть фильмы и почитать книги, созданные в начале 2000-х, опережающая разница постепенно нивелируется, и эти произведения сегодня кажутся и понятнее, и актуальнее, и многое объясняют в происходящем. Интуиция художника – ничего личного.
Итак, получилось, что одна часть театрального мира, безусловно меньшая, но наиболее активная, готовая к инновациям, к развитию, — устремилась вперед. Причем, не обремененная отношениями с большой публикой, она развила скорость почти космическую.
Другая же — более консервативная, опасливая и обремененная привычками — стала стремительно отставать. Середина у нас пуста. Той самой среды, где новое осваивается, обминается, популяризируется и превращается в готовую для потребления средним классом форму, в России не создано.
Зато в России накопилось очень много раздражения – от собственной тревожности, от неуверенности, отсталости в конце концов – что выливается в яркие формы почти истерического протеста. Вспомним совершенно неадекватные по своей интенсивности скандалы вокруг Театра Гоголя, а затем и вокруг Театра на Таганке. При этом Гоголь-центр – очевидно успешный проект, теперь и здание изменилось, и публика ходит, и спектакли есть разные, на все вкусы, и магазин книжный, и буфет, и лекции. А вот Театр Ермоловой, где перемены прошли гладко, напротив, ничем особо похвастать пока не может.
Но вопрос ведь не в качестве постановок или репертуарной политике. Театр – камерное дело. Даже при больших залах свидетелей его реальной жизни не так много. Однако сейчас СМИ резонируют определенным образом, и в театры устремляются обеспокоенные граждане, искатели греха. Они слышат, что где-то звучит мат со сцены, где-то – совершается, с их точки зрения, богохульство. И не разбираясь в том, что и зачем на самом деле происходит, кидаются на защиту – нравственных ценностей. Как выясняется,
наш народ хлебом не корми – дай что-нибудь защитить. Даже если никто не просит, сами ворвутся, и ну защищать насильно.
Сегодня, почувствовав поддержку на самом верху, самая косная, самая агрессивно-тревожная толпа бросится вперед. Отстаивать свое эстетическое право любоваться только проверенными, ничем не беспокоящими, вчерашними формами. У которых есть только одно достоинство – они из прошлого, которое уже прошло, уже не изменится, не подведет, не встревожит.
Сегодня в театральном мире возникло несколько точек роста. Они-то и подвергаются наибольшей опасности, потому что направляемому усилиями отдельных представителей той самой элиты большинству именно это новое, экспериментальное, сложное, тревожащее, не комфортное искусство кажется главным источником его бед.
Вот убрать мат со сцены, одеть статуи в музеях, запретить курение в кадре, усилием воли исключить из жизни геев и лесбиянок – и все наладится. В доме, в семье, в городе.
Все проблемы исчезнут, рабочие места появятся, медицина станет бесплатной и качественной, дыры на дорогах зарастут сами, а кредиты заплатят богатые родственники.
Все станет хорошо. Надо только поменять культурную элиту.
Автор — кандидат искусствоведения, обозреватель «Московских новостей»
