«Голодовка Толоконниковой была организована извне». Все, что узнала Елена Масюк дальше, кроме этой шокирующей новости, безусловно, уже неважно. Главное, что это заявление прозвучало из уст члена президентского совета по правам человека — организации, в которой собрались вот эти самые, которых, по мнению некоторых представителей общественности, надо либо пускать на абажуры, либо высылать из страны как вражеских агентов.
А тут вон оно что. Даже записные либералы признали, что «организована извне». Мало того что кощунница, поругатель и разгибатель главной духовной скрепы, так еще и голодовки не сама объявляет.
И на этом фоне как-то сразу ушли из общественного внимания две очень важные вещи. Первая — очевидная. Человек, который оказался в тюрьме, особенно в нашей, российской, попадает в невыносимые условия (если он, конечно, не начальник исправительного учреждения). И все его попытки облегчить свое положение объяснимы по определению. А инспирированы они извне или нет — какая разница?
Когда я вгоняю в палец занозу, я вытаскиваю ее сам. Когда мне вскрывают живот, я, уж простите безрукого, обращаюсь к посторонним людям, чтобы его зашили.
Чтобы понять и принять мотивацию Надежды Толоконниковой, достаточно простого человеческого свойства под названием «сострадание». Но оно в нашей многоконфессиональной стране в большом дефиците. «Эра милосердия», похоже, сегодня от нас гораздо дальше, чем во времена Глеба Жеглова.
Вторая вещь, которая потерялась на фоне триумфальных заголовков о несамостоятельной голодовке, не менее важна и очень характерна для нашей реальности. Почему-то содержание открытого письма Толоконниковой оказалось дезавуировано. То есть если она объявила голодовку не сама, значит, все, что она написала о невыносимых условиях жизни в зоне, как бы не считается правдой? Многочасовые переработки, агрессия со стороны бригадиров, садизм персонала, бесчеловечные условия существования в местах лишения свободы оказались чем-то неважным и второстепенным?
Как минимум в некоторых зонах есть мера наказания под названием «музыкальная шкатулка», не прописанная ни в одном официальном документе. Это вертикальный бетонный ящик, в котором человек может только стоять и слушать по кругу одну и ту же песню. Начальство колонии, в которой сидел нацбол Макс Громов, не было сильно в психологии, поэтому, засовывая его в «шкатулку», ставило детскую песню «Крошка Джон». Макс со смехом рассказывал, что, будь они чуть более продвинутыми людьми, «шкатулка» стала бы самой страшной пыткой: достаточно было заменить веселую и яростную песню маленького смертника на, скажем, Concerto Grosso №1 мистического безумца Шнитке. И это только одна, маленькая и не самая страшная иллюстрация тюремного быта. Перечислять все санаторные особенности российской зоны — долго, да и не нужно. Одни про них все знают, другим — дай бог не узнать на себе.
Но была вероятность, пусть и крайне невысокая, что после этого письма что-то поменяется. Хоть что-то. Что будут какие-то расследования и, может быть, даже посадки. Робкая надежда на чудо. Не-а. Проблему, как обычно, заиграли, переключив внимание в привычную область поиска врагов.
Это вообще очень типичный и едва ли не единственный прием, который используется в публичной дискуссии. В первую очередь — в политической.
«Скажите, зачем НКО ярлык иностранных агентов?» — «Ну как, в США вот такой закон действует много лет». Простите, вам вопрос задавали не про США. Да и закона такого нет — там совсем другое регулирование.
«Скажите, вы сами готовы пойти к сиротам-инвалидам, которые уже знакомы с будущими папой и мамой, и сказать, что благодаря вам они останутся сиротами?» — «Мы должны улучшить условия жизни детей-сирот в наших, российских детских домах!» Минутку: вы-то пойти готовы или нет? Вы вообще видели хоть раз, как плачет ребенок-даун?
«Товарищ, тут у вас нашли незадекларированную виллу на Карибах и пять миллиардов в офшорах. Это как?» «А вы знаете, кто их нашел? О-о-о. Это же преступник и жулик. Он лес ворует». Ок. Друиды в ярости. Но вилла и миллиарды-то откуда?
Это и есть сегодняшняя политическая полемика.
Кстати, в переводе с греческого слово «полемика» значит «война». Именно это значение лучше всего характеризует качество политической дискуссии в России. Причем главное на этой войне — риторические маневры, смысл которых — оттягивание и перенос внимания. Да и то с теми оставшимися, с кем пока снисходят до дискуссии.
Победоносный голос власти, обращенный к остальной почтительно трепещущей пастве, обратной связи не предусматривает вовсе и позиционируется подчас как голос Бога. Хорошо, что мы еще не услышали окончательной формулировки «Всякая власть — от Бога». И тут впору задуматься: это еще «их» недоработка или уже наша заслуга? Очень хочется верить, что наша.