«Звездный год» одного экономиста
Весной Андрей Белоусов, тогда еще министр экономического развития России, первым обратил внимание на замедление российской экономики и забил в набат. Собственно, это ему было положено — и по должности, и по возможностям. Но дальше он поступил необычно. Он предложил для ускорения экономики три меры, которые взрывали устоявшийся менталитет и стереотипы российской экономической политики.
После этого Белоусов занял самый высокий пост для экономиста в нашей системе политических координат – помощника президента по экономике. И, как любит наш президент, начал «без шума и пыли» реализовывать свои предложения.
Первым из его предложений стало использование бюджетных резервов и пенсионных накоплений (которые раньше почти целиком уходили на покупку гособлигаций, то есть финансирование дефицита бюджета). Не напрямую, конечно, использовать, не тратить. Использовать как кредитный ресурс, источник «длинных» денег для упавших инвестиций. Сначала это было встречено в штыки: ведь 10 лет до этого бюджетные резервы просто лежали на счетах ЦБ, и считалось, что это деньги на гипотетический крайний случай, которые нельзя трогать.
Чуть в сторону. Откровенная глупость для государства — копить на крайний случай деньги, ведь оно их печатает. В «крайнем» случае напечатает, сколько надо, и все. Копить надо не рубли, а что-то совсем другое.
Итак, шаг за шагом вдруг как-то все решили возможным использовать бюджетные резервы. И сразу выстроилась очередь как из бизнес-структур, так и из ведомств в расчете на деньги из бюджетных фондов и пенсионные накопления… Правда, когда государство объявило о том, что хочет получать по ним проценты не ниже инфляции, вдруг появилась масса предложений по выдаче этих денег без гарантий доходности для государства, например вкладывая их в уставный капитал госкомпаний и т. п.
Простой вопрос, почему же 10 лет эти деньги считалось невозможным использовать, так и остался без ответа. А ведь можно было бы спросить — даже с пафосом, как в нашем дореволюционном парламенте: что это – глупость или предательство?
После того как с первой мерой разобрались, пришла очередь второй.
Заморозка тарифов во имя разморозки экономического роста
Заморозка напрашивается сразу при взгляде на нашу экономику. Рост тормозится, потому что растут издержки. А одна из причин роста издержек – рост устанавливаемых государством тарифов естественных монополий. Обычно этот рост вдвое обгонял инфляцию. Началось с того, что для выборов президента индексацию тарифов сдвинули на полгода, чтобы она пришлась на поствыборный период. Летом этого года президент объявил о том, что тарифы должны расти не выше инфляции. Но этого было мало. Экономика продолжала замедляться.
И вот, наконец, решение о замораживании тарифов на будущий год.
Естественные монополии – РЖД, «Газпром» и компании энергосистемы – конечно, были против. Но электрокомпании и газовый монополист публично молчали. Они не могли кричать о своих трудностях: это отпугнуло бы от них инвесторов и уронило бы курсы их акций на бирже. А вот РЖД полностью принадлежит государству и может себе позволить не заморачиваться такими мелочами, как акции или инвесторы. Кулуарно РЖД не получила нужной реакции и приступила к открытому, публичному шантажу государства.
РЖД объявила о четырехкратном сокращении инвестпрограммы. Государство молчит. Тогда о нехватке средств на капремонт. Министр экономразвития Алексей Улюкаев вяло прокомментировал: «Это сильно преувеличенный счет». Уже после принятия решения о заморозке тарифов правительством на совещании у президента РЖД продолжила атаку и заявила о необходимости сокращения 62 тыс. человек или введения четырехдневной рабочей недели для 370 тыс. сотрудников.
Цель этого шантажа очевидна. Если уж принято решение о замораживании тарифов, то возможно, удастся добиться от государства каких-то дополнительных субсидий в бюджете, который сейчас обсуждается. Пока правительство держит удар и заявляет, что естественные монополии смогут пережить год замороженных тарифов и без сокращения своих инвестпрограмм, за счет мобилизации внутренних резервов. Но вряд ли эта позиция удержится. Конечно, чисто математически заморозка тарифов естественных монополий сокращает их доходы, и первая статья на урезание – это инвестпрограмма.
Но, с точки зрения государства, деньги, недополученные естественными монополиями, не пропадут — они уйдут пользователям их услуг, увеличив прибыль других компаний. В том числе и самих монополий, использующих услуги друг друга (например, РЖД потребляет электроэнергию). Увеличение доходов немонопольных компаний вполне может (теоретически) повысить и их инвестиции. Возможное сокращение инвестпрограмм госмонополий (еще надо, чтобы государство разрешило им это сделать) может отчасти компенсироваться ростом частных инвестиций.
Но такое работает только в теории. А на практике рост частных инвестиций ограничен не ресурсами, а желанием инвестировать. А желания-то и нет.
Во-первых, нет роста спроса на продукцию – так к чему вкладывать инвестиции? Во-вторых, институциональные ограничения. Так называются несправедливые суды, административные барьеры и силовое давление, коррупция и т. д. У тебя хорошая, прибыльная компания? Готовься к тому, что ее отнимут. Так зачем делать хорошую компанию? В-третьих, политическая неопределенность. Проблема в отсутствии политического равновесия и традиций сменяемости власти. Это убивает долгосрочную стабильность.
Инвестиций нет и не предвидится. Сокращение госинвестиций (и инвестиций госкомпаний), скорее всего, приведет к общему сокращению инвестиций и вместо оживления экономического роста, возможно, даже к его дальнейшему угнетению. Сама по себе мера (вне связи со стимулированием рынков, структурными и политическими изменениями в стране) вряд ли даст ожидаемый эффект. Надежды правительства, даже чуть увеличившего свой прогноз по росту ВВП на 2014 год, пусты. Только один эффект от заморозки тарифов вполне возможно получить — торможение инфляции. На 0,5–1% в год. А смысл? Что это даст? Какая разница, по большому счету, 5,5% или 4,5%?
Вот в Японии уже 20 лет нет инфляции, больше того – там дефляция. Цены падают. И это не ведет ни к какому скачку экономического роста. Он затух вместе с ценами. Третье десятилетие подряд у Японии оказывается «потерянным». И сейчас предпринимаются чрезвычайные и выходящие за рамки всех экономических теорий усилия в рамках «абэномики» для того, чтобы осуществить перезапуск экономики. Для чего они ставят целью разогнать — а не снизить! — инфляцию. Уронить – а не укрепить! – курс йены. Все наоборот по сравнению с устремлениями наших экономических властей.
Третья мера по стимулированию экономического роста
Она никогда не формулировалась четко. По понятной причине: стоит только госчиновнику заикнуться про возможность девальвации рубля – рынок тут же обрушивает его курс. Антон Силуанов попробовал летом, и мы видели этот эффект. Но наличие именно этой меры в списке Белоусова несомненно.
Формула стратегии экономического роста проста: рынки + инвестиции. Рынки тут главные. Без них роста быть не может. Укрепление реального курса рубля в условиях вступления России в ВТО и Таможенный союз (что уменьшает таможенные барьеры) – это сокращение рынков. Потому что импортеры получают преимущество: их продукция дешевеет для нашего рынка. А экспортеры недосчитываются доходов.
Все азиатские быстрорастущие рынки использовали заниженный курс своей валюты для экспансии на внешние рынки. Нам же он нужен прежде всего для завоевания своего собственного рынка. Потому что, если нет спроса на нашу продукцию, гарантированно не будет и инвестиций. А откуда взяться спросу?
Пока наша экономика работает так. Если у компаний появляются деньги, следует утечка капиталов. Если у людей – покупаем импорт и едем за рубеж их тратить. Деньги не работают на российскую экономику. Добавить денег – больше утечет и вырастет импорт.
ЦБ держит рубль в ручном режиме. Если бы не отказ ЦБ смягчать денежную политику и не валютные интервенции, курс рубля уже упал бы весьма заметно — куда-нибудь к 35 за доллар. Но в чем смысл держать рубль? Это только тормозит экономический рост… Что ж, ждем усилий помощника президента в этом третьем направлении. И когда это третье «табу» падет, останется только помечтать о структурных и политических изменениях, чтобы страна действительно вернулась на траекторию 5–7-процентного роста.