Цивилизация
Экс-диктатор Хосни Мубарак, свергнутый два с половиной года назад, освобожден из каирской тюрьмы Тора и перевезен в военный госпиталь. А тем временем в Тору свозят арестованных лидеров «Братьев-мусульман» (организация запрещена в России). В ней же, предположительно, находится и смещенный военными президент-исламист Мухаммед Мурси, всенародно избранный в прошлом году. Хотя судебное разбирательство дела Мубарака не закончено, а суд над Мурси только предполагается организовать, чувствуется, что победоносные египетские генералы не просто отменяют итоги «арабской весны», но и стараются сделать это как можно более демонстративным образом.
Попытки исламистов ответить на переворот вооруженным восстанием подавляются с особой суровостью. Поступающие сведения о погибших противоречат друг другу, но, видимо, счет действительно идет уже на тысячи.
Почти все крупные мировые игроки считают необходимым дать какие-то указания или советы охваченной смутой стране. ООН требует разъяснений. Турецкий премьер Эрдоган призывает Запад жестоко покарать египетских военных. Что вполне понятно в его положении. Для Эрдогана и для его исламистской Партии справедливости и развития появление в Египте идеологически родственного режима, пусть даже и некомпетентного, и склонного к крупным перегибам, было серьезной ставкой во всей турецкой политике на Ближнем Востоке. Проигрыш этой ставки – большое и неподдельное разочарование.
Руководители США и Евросоюза тоже негодуют, грозят Египту остановкой военной помощи, требуют немедленно прекратить насилие, помириться с исламистами и вообще как-то вернуть процесс в конституционное русло. Но, в отличие от турок, у них за крепкими выражениями прячутся растерянность и лицемерие.
Вчерашние их восторги по поводу «арабской весны» и торжества добра над злом в масштабах Большого Ближнего Востока вспоминаются ими сегодня с чувством сильной неловкости. Избранные восставшими народами новые вожди почти повсеместно оказались куда более антизападными, чем их предшественники-диктаторы, и вдобавок вовсе не либеральными демократами, а, скорее, воинственными фанатиками. Возвращение на их место тех, с кем давно был налажен общий язык, должно было вроде бы вызвать тут тихую радость.
Если бы военный переворот прошел быстро, гладко и интеллигентно, эта радость наверняка получила бы возможность вырваться наружу. Но каирский военный режим побеждает своих противников как умеет – с крупным кровопролитием (в котором и сам несет большие потери). А западное общественное мнение считает, что обязано не только осудить, но еще и как-то наказать любое отклонение от демократических процедур — и тем более любое пролитие крови, даже если понятия не имеет, кто и как мог бы его предотвратить. При этом политкорректность не разрешает ему, например, проявить даже словесную солидарность с десятью миллионами египетских христиан, которым исламисты устраивают сейчас погромы по всему Египту.
В действительности в Египте происходят сейчас пусть и неприглядные, но, в общем, неизбежные вещи, которым внешний мир никак не может воспрепятствовать, да и непонятно, почему он обязан был бы это делать.
«Арабская весна» 2011 года смела засидевшиеся диктатуры в Тунисе, Египте и Ливии. Ливия, давно жившая на нефтедоллары, не должна была особенно удивляться, что после этого ее попытаются превратить во что-то вроде протектората, обеспечивающего бесперебойность нефтяных поставок. Зато Египту и Тунису предстояло найти новую форму правления собственными силами.
Тунис, первая ласточка «арабской весны», обладает продвинутой, по местной мерке, экономикой (ВВП по паритету покупательной способности — $9,9 тыс. на душу), сравнительно сбалансированными финансами (бюджетный дефицит меньше 3% ВВП) и в большинстве городским (около 70%) и относительно грамотным (80%) населением. Жителям этой страны есть что терять. Строительство здесь режима, пусть и не совсем демократического, но хотя бы умеренного, — дело небезнадежное. Что и доказывается тем, что там сейчас происходит. На послереволюционных выборах победили, конечно, исламисты, и притом, разумеется, «умеренные»: других сейчас, похоже, просто не бывает. Вслед за этим пошел по восходящей политический кризис, подстегиваемый серией убийств оппозиционных политиков. Сейчас этот кризис близок к своему пику: идут массовые митинги сторонников и противников режима, депутатский корпус и правительство в параличе, но переворота не произошло, и остается шанс, что будет найден какой-то конвенциональный выход.
Другое дело — огромный, 85-миллионный Египет. Он заметно беднее (ВВП по покупательному паритету — $6,7 тыс. на душу). Горожане здесь все еще в меньшинстве (45%), причем половина из них теснится всего в двух переполненных мегаполисах – Каире и Александрии. Военно-полицейский истеблишмент старого режима, просуществовавшего, понемногу модернизируясь, 60 лет, от Насера до Мубарака, привык купаться в материальных благах. Имущественное расслоение огромно. Отчаявшихся и озлобленных людей полно. Финансы и торговля в хронических дисбалансах. Дефицит бюджета в 2012 году составил 10,8% ВВП, а импорт товаров превысил их экспорт в два с лишним раза.
Египет остро зависит от внешней финансовой помощи (поступающей из аравийских монархий и до недавних пор из США) и от массовости туристского потока, который кормит одну часть его жителей и крайне раздражает другую. Рассудительность, умеренность и уважение к оппонентам не для здешней общественной жизни.
Чтобы удержаться, избранному в 2012 году президенту-исламисту Мурси и его команде требовались особые компетентность и осмотрительность, тем более что победа была отнюдь не впечатляющей. Мохаммед Мурси набрал во втором туре 51,7% голосов, а ставленник истеблишмента Ахмед Шафик – 48,3%.
Образцом для себя Мурси вроде бы выбрал турецкое исламистское правительство Эрдогана, которое сломило армейскую и полицейскую верхушку, отправило в тюрьмы сотни генералов и старших офицеров и руководит своей страной уже десять лет.
Но правящие турецкие исламисты (называемые иногда в знак почтения к их продвинутости «постисламистами»), при всей тяге к увековечению своей власти и при всей растущей критике в их адрес в турецком обществе, сохраняли (до недавних, по крайней мере, пор) достаточную осторожность в политике и безусловно компетентны в экономике. Не говоря о том, что Турция гораздо богаче и современнее Египта.
Администрация Мурси не показала ни профессионализма, ни умеренности и быстро сколотила против себя коалицию из вестернизированной части горожан и вообще всех, кого вывели из себя прогрессирующий развал, обнищание и агрессивное вмешательство в повседневную жизнь под видом «исламизации». Как только эта коалиция стала массовой, военный истеблишмент, живший в постоянном страхе перед раскулачиванием, а возможно, и физическим уничтожением, немедленно сверг всенародно избранного президента. «Братья-мусульмане» проявили стойкость и мужество и дали отпор, быстро перешедший в вооруженную борьбу. Ее исход и сегодня неясен, хотя перевес на стороне военных.
Два с половиной года после свержения Мубарака показали, насколько сегодняшнее египетское общество ожесточено, расколото и не приспособлено к тому, что принято понимать под либеральной демократией. Нынешний кризис, видимо, может разрешиться тремя способами.
Во-первых, через гражданскую войну, как это было в Алжире в 90-е годы. Тамошний военный режим согласился тогда на либерализацию политической жизни, убедился вскоре, что на всех выборах побеждают исламисты, и вступил с ними в войну, которая обошлась Алжиру, по разным оценкам, в 100 – 200 тысяч погибших. Она длилась десять лет и затихла только тогда, когда на сторону военного режима перешла большая часть гражданских, пришедших к выводу, что он менее жесток, чем исламисты.
Другой вариант выхода из египетского кризиса – это крах военного истеблишмента и решительная победа исламистских радикалов, которые видят в исламе не религию, а тоталитарную политическую идеологию. Последствия предсказать нельзя, поскольку эксперимент такого масштаба был произведен только однажды — в Иране. А эта страна не так уж похожа на Египет и придерживается другой ветви ислама.
И, наконец, то, что сегодня пытается утвердиться, — военно-полицейский режим, оттесняющий исламистов в подполье и более или менее сотрудничающий со светским сектором общества. Едва ли он сейчас может стать продолжением персоналистской, семейно-клановой диктатуры Мубарака, при всех симпатиях его лидеров к этой персоне.
Искать сходство тут можно, скорее, с Турцией. Но не той, какой она стала сейчас, а с внутренне раздробленной и небогатой Турцией полувековой давности. В ту пору тамошние военные то подпускали гражданских политиков к управлению страной, то разгоняли их, обвинив в непрофессионализме, коррупции или религиозном фанатизме. Преимущества этой системы, при всех ее мрачных сторонах, заключались в том, что она удерживала общество от массового кровопролития («немассовым» занималась сама), не выдвигала обожествляемых диктаторов и оказалась совместимой с прогрессом страны и гражданским взрослением общества, включая и тех же исламистов.
Каким путем пойдет Египет? Своим собственным — тем, что выберет он сам, хотя и наверняка в чем-то похожим на пути, которыми уже прошли другие. Что же до внешнего мира, то ему сейчас отводится естественная, но не слишком почетная роль болельщиков. Советы и руководящие указания повлияют на развитие событий не больше, чем крики с трибун — на ход игры.
