Цивилизация
Уже к сентябрю в Москве должен открыться большой пешеходный маршрут, проходящий от Воробьевых гор через Парк Горького до «Красного Октября». Его обустройством наряду с разработкой концепции Бульварного кольца занимается архитектурное бюро Wowhaus. О том, почему Москве в первую очередь нужна реконструкция общественных мест, «Газете.Ru» рассказал партнер архитектурного бюро Wowhaus, член попечительского совета Института медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка» Олег Шапиро.
— Некоторые считают, что узнаваемый стиль вашего бюро является таким стандартным лицом собянинской Москвы. Согласны ли вы с этим?
— Мы с мэром встречаемся довольно редко, только на заседаниях «Общественных пространств», которых на самом деле прошло всего три. Просто наиболее крупные работы в общественных пространствах — я имею в виду парковые и прочие проекты — случились в последние три года. Совпало с Собяниным. До этого задачи по гуманизации городской среды московские власти не ставили, и эта часть нашей работы была просто не востребована. В этом смысле мы как-то с нынешней администрацией совпадаем.
— А насколько сложно в вашей нынешней работе взаимодействовать с чиновниками, бюрократией? И как вы считаете, изменилось ли положение архитектора в собянинской Москве по сравнению с лужковской?
— Здесь есть несколько моментов. Строить в собянинской Москве стали меньше. И в этом смысле у архитектора стало существенно меньше работы. С другой стороны, в лужковской Москве в основном строил очень узкий круг архитекторов. Взаимоотношения с чиновниками, с бюджетом — всегда усложненный процесс. Бесконечное количество ограничений. Но властям города тоже нужны идеи, и сейчас, если люди готовы предложить интересные для города решения, убедить в их необходимости, показать способ их исполнения — связь стала возможной. При прежней администрации это вообще нельзя было сделать. Ну, или нам просто повезло.
— Не боитесь ли вы своеобразных перегибов? При Лужкове все было заполнено произведениями, как вы сказали, узкой группы архитекторов. А теперь, при Собянине, вся Москва будет стоять в постройках «Ваухауса»?
— Ну, здесь у меня двойственное отношение. С одной стороны, как архитектор, конечно, я хочу, чтобы наших построек было как можно больше. С другой — я понимаю, что это довольно глупо. Москва большая, и мы, разумеется, за то, чтобы архитектурный, дизайнерский ландшафт в Москве был максимально разнообразен, а круг проектирующих архитекторов — максимально широк. Несмотря ни на что, наступая на горло собственной песне.
— В своих проектах вы используете дерево, и ваше бюро даже получило премию за преображение города с помощью дерева. Почему вы остановились именно на этом материале и насколько он подходит Москве?
— Мы не остановились — это лишь один из материалов, которые мы используем. Неожиданно для нас оказалось, что дерево при строительстве в Москве практически не использовали. Хотя дерево — природный элемент, нормальный строительный материал и по многим характеристикам, но в определенных сочетаниях вполне конкурирует со сталью. К тому же стоит помнить, что когда-то Москва полностью была деревянной. Кстати, деревянных построек, мне кажется, не так уж и много — больше разговоров о них. Все началось со «Стрелки», и это была относительно временная история, потому что никто не знал, когда «Красный Октябрь» начнет реконструкцию.
— «Красный Октябрь» все-таки сделают жилым?
— Видимо, там будет смесь и жилых, и общественных функций. Я, честно говоря, не согласен с той концепцией, которая побеждает, потому что жилья в ней слишком много. В Москве считают, что в центре города переизбыток офисов и учреждений, а нужно больше жилья. Это так. Но это не значит, что любой кусок надо втискивать в эту концепцию. По сути дела, «Красный Октябрь», конечно, не офисный, а культурный центр. И заменять его на жилье крайне неразумно. Но наше влияние на это решение ограничено.
— На месте заводов и фабрик создаются все новые креативные кластеры. Есть ли, как вы считаете, другие функциональные возможности для развития промышленных зон? И не возникнет ли со временем переизбыток арт-площадок в Москве?
— Мне кажется, что такой переизбыток попросту невозможен. Их столько, сколько может быть. Просто мы только вошли в ситуацию постиндустриального общества, и креативными кластерами называется очень широкий круг явлений. Это совсем не обязательно арт-кластеры. Возможно, любая современная профессия — креативная. Что касается новых функциональных возможностей, то в Москве, например, до сих пор нет арендного жилья, нет «доходных домов». Хотя в Париже масса людей живет всю жизнь в съемных домах и никогда не покупает свои квартиры. Бывшие промышленные районы могли бы стать сектором съемного жилья. Рядом с этим жильем могла бы быть и работа. Туда автоматически привлекаются кафе, рестораны, выставочные залы и так далее.
— Вы подчеркиваете, что ваше бюро занимается именно дизайном среды, постепенным улучшением общественных пространств. Грубым итогом этого улучшения можно считать кусты, фонари и лавочки.
— Фонари и лавочки — средства изменения. Не цель. Цель изменений — превращение потенциально публичного пространства в активно действующее.
— Тем не менее, насколько сильно с помощью этих точечных решений можно изменить Москву — в противовес большим архитектурным реформам?
— Мы называем это «быстрыми победами». Есть тактические изменения и стратегические изменения. Например, на Парк Горького был объявлен большой международный конкурс. Выиграла английская компания, и дальше парк развивается уже в соответствии с ее стратегией. Но эти три года до начала реконструкции он тоже должен был как-то прожить. Часть того, что мы делаем — а это временные объекты, — закрепится, часть, наоборот, уберется. И это нормально. Структурные стратегические изменения обычно закладываются в генплан или мастерплан территории. В свою очередь мы пытаемся сделать наши пространства вписанными в потенциальную структуру. Нужно еще понимать, что формирование больших городских структур, в том числе общественных, во многом связано с административными вопросами. Например, чтобы заработало Бульварное кольцо как целостность, там должна быть общая администрация. Это решается на многих уровнях и многими людьми.
— Что необходимо при работе с новым местом? Вписывать его в общий стиль, цивилизовывать или пытаться сохранить уже существующую мифологию? Например, ярмарочную суть Арбата, монументальность Парка Горького, советский романтизм Политехнического музея и так далее.
— Эти две задачи никак не противоречат друг другу. То, что у каких-то территорий складывается очевидная специализация, или «лицо», — это результат долгого, сложного взаимодействия массы факторов, которое даже сложно просчитать. Мы обычно в своих лекциях говорим о том, что очень важно выявить специальность этого места и ее усилить. А цивилизованность — другая категория. Место должно иметь, кроме всего прочего, комфортные условия для людей. Совмещать эти две вещи не всегда легко. Это и есть одна из целей профессионального проектирования.
— Но если поставить на Старом Арбате лавочки, сделать его стилистику более цивилизованной, не станет ли он автоматически похожим на Парк Горького, не потеряет ли свою идентичность?
— Надеюсь, Арбат, которым сейчас тоже занимается департамент культуры, на Парк Горького не станет похож. Арбат был первой пешеходной улицей Москвы: опыта не было, инфраструктуры не было, управления не было. Любые пешеходные пространства, вся эта бурлящая жизнь, должны иметь правила, какие-то установленные нормативы. Очень важно структурировать такие пространства, и это делается во всем мире. Понятно, что в рамках этих регламентов могут быть и будут различия, отражающие специфику места. Но если заменить, например, на Арбате фонари, мне кажется, станет только лучше, потому что они там не очень хорошего вкуса. Если там сделать лавки — будет хорошо. Лавки есть во всем мире, наличие лавок и общая очевидная цивилизованность не делают Центральный парк Нью-Йорка похожим на Парк Горького.
— Наряду с точечными улучшениями московская градостроительная политика включает в себя достаточно радикальные преобразования, например образование Новой Москвы. Как вы считаете, решает ли она вопросы Старой Москвы и какой облик она должна иметь в будущем?
— Я считаю, что этот проект вредный и глупый. Ничего со Старой Москвой он решить не может. Более того, он может помешать ее развитию, потому что все те средства, которые могли быть выделены на решение важных вопросов, будут переданы на другую территорию, которая вообще непонятно зачем нужна. Сделать новый город довольно сложно, и город, сделанный с нуля, мало где принес успех. От русских Тольятти и Набережных Челнов до города Бразилиа, в котором люди просто не хотят жить. Вряд ли, если мы там расположим массу каких-то производств или офисов, люди захотят туда переехать. Собственно, у нас же не демидовское производство: поставили завод, заслали крепостных.
— Какие московские проекты, кроме Новой Москвы, вам категорически не нравятся?
— Например, после небольшой реконструкции Триумфальной площади там сделали некое как бы общественное пространство, перекрыв движение лавочками. Я думаю, что такое исполнение ведет к дискредитации идеи. Потому что никакого отношения к общественным пространствам она не имеет. Можно было бы чуть больше подготовиться, чуть лучше подумать. Нет необходимости что-то создавать в течение недели. На этой площади стоит наше Главное архитектурное управление — совсем абсурдно, что рядом с местом администрирования всей архитектуры Москвы образовалось это безобразие.
— Ваши проекты в основном базируются в пределах Садового кольца. А что насчет спальных районов, какие новации нужны им?
— Мы бы с удовольствием сделали парк или общественный центр на окраине. Потому что понятно, что на сегодняшний день именно периферийные районы города нуждаются в своих зонах притяжении. Мы должны сделать так, чтобы люди не ездили в центр по любому поводу, а могли остаться у себя. Для этого там должны быть собственные общественные центры и зоны, которые мы называем «фабриками молодежи». Легко возводимые сооружения, где есть много всего — спортивный зал, места для каких-то кружков, занятий, места для других активностей. Комплекс площадью 1000–1200 метров, который дает возможность молодежи самоорганизоваться. Мне кажется, что центр, конечно, не надо оставлять без внимания, но большую часть внимания пора перенести на периферию.
— Вспоминается прошлогодняя летняя программа «Стрелки», которая была тоже посвящена спальным районам. И активисты тогда столкнулись с очевидной проблемой — с инертностью жителей. Как вы считаете, готовы ли москвичи к переменам?
— Москвичи, безусловно, готовы к переменам. Но для того, чтобы включить их в процесс, нужно специальное усилие. В конце 80-х в Европе архитектор Эрскин, прежде чем делать дом, на месте этого дома ставил маленький киоск, там работал человек, общался с жителями, выяснял их предпочтения. Эта практика работает, но это нелегкая работа, она занимает много времени. Я думаю, просто нам надо этому учиться, рано или поздно такой подход станет единственно возможным. Это нормально, что обычно жители инертны и малоактивны. Но среди них надо найти активистов, чтобы не получилось как в Перми: приехали посторонние люди, что-то сделали, а из местных их никто не поддержал.
— Как преобразование Москвы может сказаться на других российских городах? И можно ли считать методику «Ваухауса» моделью для регионов?
— У нас же традиционно централизованное государство. Поэтому Москва, естественно, образец. К нам обращается масса людей из российских городов по поводу, например, парков. И, с одной стороны, можно сказать, что вот опять началась типичная кампания. А с другой стороны — лучше, если в городе будет хороший парк, чем плохой. Я считаю, что обустройство города — это и есть одна из тех идей, которые могут людей объединить. И это позитивная программа, во всех смыслах.
Беседовала Полина Рыжова
