Сравнивать участи двух выдающихся режиссеров, тем более когда обоих нет в живых, еще пошлее, чем пытаться сопоставлять масштабы их талантов. Художнику у нас вообще труднее живется, кто бы сомневался. Тарковский снял семь фильмов, Герман выпустил при жизни всего четыре (дебютный «Седьмой спутник» делался в соавторстве). А вот Бергман – сорок четыре. Это не считая десятков театральных постановок.
Искусство получит свое, поздно или рано. Другое интересно — то, что получила Европа, последние полвека смотревшая Бергмана, и то, чего недополучили мы, не смотревшие Германа.
Сначала потому, что фильмы были «на полке», потом потому, что не было проката, пришла рыночная экономика и стало как-то тягостно смотреть это странное черно-белое кино.
Бергман посвятил всего себя, начиная с первого шедевра, снятой аж в 1949-м «Тюрьмы», исследованию человеческой индивидуальности и ее освобождению от любых уз — социальных, сексуальных, психологических, исторических. Недаром фильм, который он считал лучшим, называется «Персона», а самая безнадежная и трагическая его лента – «Из жизни марионеток». Не может и не должен человек быть марионеткой. Говоря о любви в «Лете с Моникой», «Страсти», «Сценах из супружеской жизни» или о смерти в «Земляничной поляне», «Девичьем источнике», «Шепотах и криках», или о вере в «Сквозь тусклое стекло», «Причастии», «Фанни и Александре», на самом деле каждый раз он интересовался исключительно свободой.
О Германе можно сказать то же самое, но только ракурс был бы иным. Он единственный не испугался рассмотреть саму суть ХХ века: подавление свободы, ее последовательное вытравливание из числа инстинктов и желаний. Не было права ни на любовь – хватало случайной ночи на полустанке в «Двадцати днях без войны», ни на достойную смерть – в ней было отказано партизанам «Проверки на дорогах», ни на героизм — невольно унижаясь перед безразличной Историей, влачили свое существование провинциальные бедолаги «Моего друга Ивана Лапшина». Жизнь беспощадно стирала в порошок не только красавца-генерала в «Хрусталев, машину!», покидавшего дом навеки, но и самого генералиссимуса, превращенного на смертном одре в гору бесформенной гниющей плоти. Пощады не было никому.
В фильмах Бергмана красивые тела и значительные лица артистов, которых, увидев только раз, при всем желании не забудешь: Макс фон Сюдов, Биби Андерсон, Ингрид Тулин, Эрланд Юсефсон, Гуннар Бьорнстад, Лив Ульман. В фильмах Германа эпизодники, заслоняющие исполнителей главных ролей, вездесущая массовка; даже всесоюзные звезды, будь то Юрий Никулин или Андрей Миронов, Людмила Гурченко или Нина Русланова, низвергнуты в этот ад повседневности.
У Бергмана марсианские пространства острова Форё, камни у холодного прозрачного моря; одиночество и воля. У Германа повсеместная коммуналка, где каждый с гурьбой и гуртом и выбора нет.
Фильмы Бергмана подобны снам, которые ощутимей и подлинней самой реальности. В фильмах Германа реальность спрессована так, что становится похожей на сон.
Герман – у нас. Бергман – у них. «У них» не в смысле «у шведов», конечно. Он у всех сразу. Он всемирен, общеизвестен, универсален. Бергман не только снимал лучшие фильмы в истории, он еще и ухитрялся покорять бокс-офис – вопреки всем стонам о ненависти народных масс к авторскому кино. И «Оскар» получал трижды.
Он всеобщее «всё». Даже те, кто его ненавидят, ненавидят именно за то, что Бергман — № 1. А Герман – «наше всё». Только нас таких совсем немного. Как еще объяснить, что громкая вроде бы дата проходит незаметно?
Семья режиссера занята — доделывает фильм о том, как трудно быть богом (и правильно поступает). Других доброхотов не видать. Повышенного внимания хватило примерно на ритуальные сорок дней после смерти. Потом оно переключилось на другие материи.
Бергману повышенного внимания не нужно: оно сопровождало его при жизни лет примерно с тридцати и не утихает до сих пор. Без дат и поводов по миру множатся ретроспективы, выставки, конференции. А фильмы Германа, если ты не живешь в России и не говоришь по-русски, попробуй отыщи: проверьте сами в заграничных интернет-магазинах. Их там нет.
Герман говорил о том, что весь кинематограф готов отдать за одну картину Бергмана – о рыцаре бедном, играющем в шахматы со смертью. Больше чем через полвека после «Седьмой печати» он снял свой ответ на нее — грядущий «Трудно быть богом».
Зато два режиссера сошлись в одном: за последние сто лет мир вернулся к Средневековью.
Оба, как и положено гениям, слегка обогнали свое время – вот, в РФ уже и суд выносит вердикты, руководствуясь постановлениями Трулльского собора. Не только богом трудновато быть, но и рыцарем.
Забавно, но и совершенно неудивительно, что самым популярным сериалом нашей высокотехнологичной современности стала «Игра престолов». Речь там идет, в общем, о том же, что и у Германа или Бергмана: все люди смертны. В промежутке между сезонами сделайте над собой усилие, пересмотрите «Седьмую печать». А зимой, когда, с высокой вероятностью, «Трудно быть богом» окажется на экранах, сходите на него.
Зима близко.