Цивилизация
Новая общественная модель, с прошлого года внедряемая по частям Владимиром Путиным, в главных в своих пунктах уже перестала быть государственной тайной. И ведь не скажешь, что там сплошь махровая реакция.
Да, во внешней политике это маниакальный изоляционизм, а в идеологии – суперконсерватизм. Зато в политике внутренней взамен раздражавшего всех назначенства внедряются изысканные стандарты управляемой демократии. Конкуренция на выборах теперь даже поощряема, пускай и с одной оговоркой: победить обязательно должен кандидат Кремля. Это простое правило исключает Урлашова, зато Митрохину, Гудкову, а возможно, и Навальному дает шанс поучаствовать в игре. Примерно как приезжим спортсменам-любителям в нашей Универсиаде.
Еще сильнее впечатляет набирающее размах усвоение Кремлем идей меритократии, т. е. продвижения и закрепления на должностях самых достойных, знающих и талантливых. Считается, что в Сингапуре или в Китае это прекрасно заменяет демократические процедуры.
Меритократия на новейший российский манер все явственнее вычитывается из бесчисленных и словно бы не связанных друг с другом мероприятий по дрессуре и просеиванию номенклатуры. Из антикоррупционных чисток, из повелений закрыть счета за границей, из передачи одряхлевшей РАН в руки динамичных менеджеров-бюрократов и из множества остальных новинок, включая и устройство курсов повышения квалификации для высших чинов наподобие советских ВПШ, в которых посланцы обкомов когда-то приобщались к науке управления.
Даже и самые упертые критики обновленной путинской модели не отрицают своеобразную гармонию и взаимоувязанность ее составных частей. Нередки и признания, что эта модель, нравится она или нет, оказалась хорошо продуманным, политически изощренным и по-своему вполне эффективным ответом на вызовы нашего времени.
Так оно и есть. Однако с одним уточнением. Это и в самом деле вполне эффективный ответ, но только на вызовы вовсе не нашего, а совершенно другого времени. Если это уяснить, то все прояснится. В том числе и в прогнозах относительно перспектив такой политики.
На переломе от прошлого века к нынешнему, когда Ельцин готовился уходить, а Путин и еще несколько человек проходили кастинг на звание преемника, когда разругавшаяся с Кремлем номенклатура выдвинула собственного претендента – Примакова, ответом на тогдашние вызовы как раз и мог стать тот самый курс, который сегодня преподносится в качестве новинки. И как раз в те времена этот курс мог быть куда более органичным и гораздо менее симулятивным. Антизападные страсти, которые к концу 90-х охватили массы, искали себе выхода не в законах против американских усыновлений или нетрадиционно-сексуальной пропаганды, от которых за версту несет фальшью, а в чем-то действительно понятном и брутальном. Таком, как поворот над Атлантикой летевшего в Америку самолета с Примаковым весной 99-го. Это была никудышная дипломатия, зато чрезвычайно эффектный жест для домашнего потребления.
Путин первых лет правления работал в другом стиле — более дальновидном и менее броском. «Нам нужен европейски ориентированный президент-патриот», — говаривал один из тогдашних конструкторов его образа. Эта благоразумная роль давно оставлена. Но взвинченная антизападная жестикуляция давно потеряла ту свежесть новизны, которая когда-то придавала ей обаяние в глазах народа. Сегодня это нечто привычное, преувеличенно шумное и все более утомляющее.
Точно так же и инсценировки конкурентных выборов с предопределенным исходом гораздо лучше соответствуют настроениям 2000-го, чем 2013 года. К концу 90-х люди настолько устали от скандальных кампаний, что подконтрольные, но с виду вполне плюралистичные выборы давали им как раз то сочетание предсказуемости и свободы, к которому они в ту пору инстинктивно тянулись.
Первое президентское избрание Путина – самый известный тому пример. Но сейчас возвращение этой схемы уже не ко времени. Теперь избирателя злит как раз то, что раньше успокаивало, — предсказуемость результата. Чересчур настойчиво манипулировать выборами нынче просто рискованно. Путин отказался от управляемой демократии, когда она была вполне к месту, а теперь возвращает ее именно тогда, когда от нее пора было бы отказываться.
Что же до меритократии, то в 2000-м продвинуться к ней было куда проще, чем сейчас, — при тогдашней растерянности старой верхушки, неукорененности поднявшихся наверх группировок и общем ожидании обновления власти. «Россия открывается для молодежи» — этот лозунг тогдашней путинской пропаганды отображал наличие реального окна возможностей, которое, однако, быстро захлопнулось. Чины и богатство были просто пущены в передел между старыми и новыми кланами.
Ну а сегодня обновление состава чиновно-коммерческой верхушки, которое сделалось уже неизбежным из-за необратимой скомпрометированности правящего класса и физического старения сановников, принимает форму банальной межклановой войны. А такие войны открывают путь наверх только для одной разновидности талантливой молодежи – младшим членам преуспевших в этой борьбе кланов. Проигравшие команды, будь то академики РАН или фаворитки экс-министра Анатолия Сердюкова, либо подвергаются экспроприации разной степени разгромности, либо же, как прежние протеже экс-незаменимого Владислава Суркова, ищут себе новые крыши и доказывают свою сметливость и расторопность новым патронам.
Несколько магнатов маневрируют на грани опалы, как глава РЖД Владимир Якунин. Его отставка, анонсированная недругами, имена которых почему-то так и не были названы, до сих пор не состоялась. Но появление в сети все новых рассказов о бизнес-операциях его сыновей и деловых партнеров – плохой знак.
Зато кланы-победители вкушают плоды побед. Кто из представителей нового поколения сделал в сегодняшней России самую выдающуюся карьеру? Андрей Воробьев, сын ближайшего сподвижника и политический крестник Сергея Шойгу. В сентябре он будет всенародно избран главой Московской области, второго по населению и третьего по значению региона РФ. Вероятно, Воробьев-младший – яркая личность. Но ярким личностям без родства и без протекции в нашей новоявленной меритократии делать нечего. Места на верхних этажах сейчас действительно освобождаются в довольно большом числе. Но не для них.
Генералы в поисках новых стратегических рецептов обращаются к прошлым войнам. Владимир Путин, отыскивая ответы на сегодняшние вызовы, вспомнил о неосуществленных возможностях 2000 года, времени самых удивительных и, видимо, самых радостных своих успехов. Когда-то давно на таком фундаменте и в самом деле можно было строить. Сегодня это временная схема, искусственно слепленная из устарелостей и имитаций.
Верит ли сам Путин в то, что она работает? В коротеньком заключительном слове после собеседования с сонмом чиновников, которых он вызвал на Сахалин, глава государства пятикратно упомянул о «перечне поручений» (т. е. о списке своих приказов, которые сплошь не выполняются) и подбил итог: «Мы сейчас с Игорем Ивановичем [Сечиным] обсуждали, перед тем как встретиться, — думаю, что он прав: не так уж и эффективно всё работает у нас…»
