Цивилизация
Действия власти понятны и предсказуемы, наивно было бы ждать от нее чего-то другого, кроме поиска врагов для объяснения неудач. Опаснее то, что ряд весьма компетентных и даже независимых экспертов выступают сегодня как бы союзниками гонителей гражданского общества.
Речь о развернувшейся полемике вокруг идеи ученых ВШЭ о том, что только улучшение качества институтов (надо полагать — и государственных, и рыночных, и общественных) позволит обеспечить устойчивый рост российской экономики. В общем, вся критика по тем или иным пунктам предложений ВШЭ по улучшению институтов сводится к давно и четко сформулированному Игорем Шуваловым тезису: «Институты — это фетиш. Их, конечно, надо создавать, с этим никто и не спорит. Но не могут быть условия, одинаковые для всех».
Проще говоря, нужны, конечно, справедливые суды, но ведь не для всех и не всегда… Против такой трактовки их заявлений возразят, конечно, критики мечтателей о выращивании правового, гражданского общества в России, но их критика неконкретна, вот и заставляет искать понятные толкования.
Конкретны выводы экспертов ВШЭ. В 2011 году они измерили цену неработающих институтов и их влияние на экономический рост. Сделали вывод, что рост индекса качества институтов на 1 балл по шкале IMD (у России 2,7 балла из 10) добавляет темпам роста экономики минимум 0,31 процентных пункта в год. Это исследование тогда проигнорировали.
Прошлым летом выпуск «Нового КГБ» открывался главой «Институты уходят в минус». Там констатировалась уже «стремительная деградация» базовых государственных институтов. Экономисты писали: «Принятие четырех законов (о митингах, об НКО, об интернете и о клевете), ограничивающих основные гражданские права, существенно повысило издержки общественного контроля за деятельностью всех ветвей власти». Они прогнозировали, что это будет способствовать замедлению экономического роста, а имитация властью позитивных изменений дела не спасет. Сегодня мы видим замедление роста и уже начинаем опасаться стагнации. Но по-прежнему игнорируется важность качества институтов.
Позиция власти не вызывает вопросов — она, наверное, искренне считает, что можно воплотить в жизнь старую хохму сатирика Жванецкого: «Говорят: молодежь-молодежь… Да мы захотим — молодежи вообще не будет», заменив «молодежь» на «институты».
Власть увлеченно спорит про то, что способно оживить экономику — если впрыскивать в нее деньги или если не впрыскивать. И предпочитает забывать про «второстепенные» институты.
Удручает позиция многих независимых, кажется, экспертов. Критикуется, к примеру, пункт доклада ВШЭ про то, что не страшно повышать зарплаты бюджетникам, что это не приведет к серьезной инфляции, так как стимулирует рост спроса на платные услуги в образовании, медицине и накопления пенсий. Статистики по этим поводам мало, критика (как и доводы сторонников идеи) сводится к предположениям. Критики уверены, что не станут люди больше тратиться на лечение и оплату обучения детей. Авторы доклада уповают на обратное. Можно долго спорить, кто прав. А можно просто посмотреть, как, к примеру, живо растут очереди в платных поликлиниках. Что в этих очередях все больше людей с добровольными страховыми полисами и что во всех платных медсетях уже действуют отделы по согласованию того, какие процедуры можно назначать, чтобы страховщики потом не выкатили иски за «накрутки».
Средний и не очень старый человек в сегодняшней России уже практически забыл про существование государственных поликлиник и ношение туда подарков. Обычный человек часто стоит в очереди в платной поликлинике и начинает все чаще недоумевать: почему ему нельзя тратить деньги из ОМС на выбранных им врачей, а не назначенных государством?
Этот представитель среднего класса часто в долги залезает, но изыскивает деньги на оплату частных репетиторов для чад, которые в государственных школах редко получают достаточную подготовку для поступления в приличный вуз. И на старость средний человек тоже думает, как отложить, только часто нечего, а главное — не во что. Важная причина — в недоверии к тем институтам, которые гарантируют сохранность отложенных средств.
Вот схожая история. Через дорогу от выхода из станции метро «Войковская» построили большой магазин. И эта дорога стала кошмаром для водителей и пешеходов. Водители вынуждены были показывать чудеса эквилибристики, чтобы прорваться сквозь непрерывный поток людей из метро в магазин. Они, небезосновательно, часто проклинали пешеходов и имели все основания поверить, что народ поголовно порочен и дик. Пешеходы копили свои претензии к не соблюдающим, по их версии, правила водителям.
Стоял густой мат. А потом установили светофор, и все закончилось, ненависть испарилась. Светофор — как бы символ института, материальный продукт деятельности простого общественного договора.
Можно писать много умных правил и высылать милицейские патрули, но без такого «подмигивающего друга» толку не будет.
Есть и фундаментальные возражения против придания институтам важной экономической роли, которые, впрочем, прекрасно вписываются в логику подавления тлеющего мятежа любителей переходить дорогу на зеленый свет, а не по итогам «терок с водилами». Их хорошо излагал замминистра экономики Андрей Клепач, говоря про «институциональную иллюзию». Клепач говорит, что развитые страны с высоким качеством институтов растут медленнее развивающихся.
И это часто действительно так. Но вопрос не в гарантиях скорости роста, а устойчивости развития. По этому поводу было опубликовано любопытное исследование Гарвардского института государственного управления имени Джона Кеннеди. В нем авторы отвечают в том числе на вопрос, «…почему некоторые страны способны поддерживать рост в течение многих десятилетий, а в других все часто заканчивается возвращением к стагнации или краху». Гарвардцы приходят к выводу, что «коррупция, как и другие формы подмены институтов индивидуальными сделками (как замена светофора перебранками участников движения. — Г.О.), выгодна в краткосрочной перспективе, но инфицированная коррупцией экономика в кризисных ситуациях падает сильнее, восстанавливается дольше.
В развитых странах качественные институты обеспечивают медленный, но стабильный рост. Коррупция может сильно ускорять рост, но делает экономику очень уязвимой к переменам.
Пример: «Сомали часто показывала темпы роста выше, чем Дания, но Дания, в отличие от Сомали, росла стабильно». Вопрос: замминистра Клепач предпочтет Сомали Дании?
В этом исследовании, кстати, можно найти и ответ на такой вопрос: почему при долгом и бурном росте России условия жизни ее граждан часто уступают, скажем, скандинавским? К примеру, отчего многие товары у нас дороже при более низких средних заработках? Можно, конечно, согласиться с версией из того же Минэкономразвития про злобных продавцов-стяжателей, но легко прикинуть, что изрядную часть цен составляет именно коррупционная составляющая (по данным Национального антикоррупционного комитета, объем российского рынка коррупции составляет $300 млрд в год, из них 90% средств приходится на сферы, связанные с госсектором и распределением бюджетных средств).
В прошлом году исследователи из ВШЭ, когда описывали опасности от деградации институтов, завершали текст вопросом: «Неужели наш вектор развития указывает в сторону Венесуэлы?». Сегодня можно заменить Венесуэлу на Сомали или Камбоджу (которую гарвардцы сравнивают с Германией).
