Цивилизация
Ненависть народов друг к другу или запутанная история их взаимоотношений в объяснении любого конфликта – как система аксиом. И уже не вызывает никаких сомнений, что в Дагестане нельзя проводить нормальные выборы, поскольку любое честное волеизъявление закончится национальной потасовкой, и потому есть вещи важнее, чем правда. Поэтому нельзя возвращаться ингушским беженцам в Пригородный район Северной Осетии, потому что обязательно будет новая кровь. И нужно соблюдать чиновный паритет в Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии: первое лицо – титульному большинству, а второе – вторым среди равных. И есть история с вечными разделяющими ценностями, и потому с чеченцами и дагестанцами русский человек на Кубани будет драться всегда. И не только русский, и не только в России. И никто не видит ничего удивительного в том, что азербайджанский офицер, находясь на натовских курсах в Будапеште, убивает топором спящего офицера из Армении.
Между тем будапештский случай кое-что объясняет или, по крайней мере, ставит под сомнение расхожие стереотипы.
На нейтральной территории, как показывает практика, у делегатов враждующих народов, избавленных от ощущения себя частью заряженной ненавистью массы, желания хвататься за топор обычно не возникает.
Напротив, в таких обстоятельствах стереотипы зачастую, если нет ничего сопутствующего и отягощающего, уступают место взаимному интересу, который всегда испытывают друг к другу некогда поссорившиеся соседи, и особенно их дети.
Но в 2004 году в Будапеште азербайджанец Рамиль Сафаров нанес почти двадцать ударов топором по голове армянина Гургена Маргаряна, поскольку, как утверждает азербайджанская сторона, тот оскорбил азербайджанский флаг. Может быть, так оно и было. Но довольно трудно себе представить, чтобы офицер, который перед отправкой в чужую страну наверняка отбирался и проверялся с целью удостовериться в том, что он как минимум не псих, начал с вытирания сапог флагом человека, с которым в соответствии с замыслом самого натовского начинания должен был быть как минимум корректным. С другой стороны, что-то все-таки должно было случиться между офицерами, потому что и Баку вряд ли отправил бы в Будапешт маньяка.
А нейтральной в таких сюжетах становится любая территория на земле, неподотчетная враждующим правительствам. Ничто не мешает общаться ингушам с осетинами, хотя любой разговор рано или поздно возвращается к деликатным темам, но и здесь в большинстве случаев логика взаимной сдержанности срабатывает безотказно.
Нужно, как мудро заметил азербайджанский публицист Зардушт Али-заде, просто очень честно ответить себе на вопрос, кто ближе – народ, считающийся врагом, или власть, считающаяся своей.
Но, как выясняется, даже правильный ответ на этот вопрос уже спасает не всегда и не в полной мере.
Бесконечный перечень этнических столкновений, превращающий страну в одну большую Кондопогу, уже даже самыми завзятыми конспирологами перестал восприниматься продуманной провокацией режима. Бывает совсем просто: одна русская компания не поделила, как это случилось на Ставрополье, место у пруда с другой русской компанией, одна из них обратилась за помощью к дагестанцам – налицо межнациональный конфликт. Довольно распространенный вариант столкновений.
Другой вариант тоже описывается историей одного отдыха: расположившейся в лесу армянской компании не понравились хмельные русские байкеры, курящие в часовне – версия армянской стороны. Байкерам не понравилась манера нерусских людей учить их поведению в русской церкви – версия байкеров. Версии друг другу не очень противоречат, в итоге опять столкновение, правда, без летальных последствий. А в Кисловодске пятна крови до сих пор видны на асфальте в центре города, где в середине июля в драке с казаками были зарезаны грузин и армянин. И тоже все вроде бы началось с простой бытовухи: кому-то из казаков показалось – а может быть, и не показалось, что кто-то из кавказцев стащил (или отнял) с лотка у русского торговца копеечный эспандер.
И кто отделит бытовую драку, на версии которой настаивает власть, от этнической резни, в которой уверены представители обеих сторон? Такая неотделимость – символ невозможности контролировать эти процессы. То, что предубеждения и стереотипы не формулируются логически, спасительно, поскольку то, что не вербально, по здравому размышлению часто оказывается ни гроша не стоящим, а то и вовсе смешным. Но они же и губительны: в любом серьезном споре, хоть об эспандере, хоть об очередности обслуживания в столовой, не говоря уж о женщинах, с которых формально и по традиции начинаются самые искрометные драки, раздражение, бывает, накапливается с той же скоростью, с которой исчерпываются аргументы. И остается последнее – использовать то, что до начала спора считалось запретным или, по крайней мере, к использованию нежелательным.
А с другой стороны, кто может с уверенностью сказать, что все не наоборот, и что на самом деле эспандер и часовня были лишь поводом для того, чтобы дать волю дремучим, но истинным чувствам? И кто знает, может быть, в приглашении поучаствовать в русско-русской стрелке дагестанцы увидели возможность нанести свой, дагестанский, ответ в давней уличной русско-кавказской войне.
В итоге процесс перестает быть управляемым кем бы то ни было – хоть властью, хоть ее соискателями, зато к нему можно приспособиться, что и делает каждый, принимающий в процессе участие.
В советские времена принципы национального квотирования власти были настолько общеприняты, что никто против них и не думал возражать. И не только потому, что в советские времена вообще незачем было возражать. Все знали цену межнациональной дружбе, в соответствии с которой только самые романтичные верили, что аварцам будет хорошо, если только у власти будет стоять аварец. В основном же иллюзий никто не питал, и остается только удивляться, куда девалась эта мудрость потом, когда за право добиваться воцарения кого-то из своих стало можно бороться, в том числе и с оружием в руках.
Дагестан – самое яркое воплощение этого подхода. Конечно, идиллии в горах не бывает, и не только в горах. Аварцы и даргинцы – вечный двигатель политической интриги советского еще Дагестана. Точно так же не давали никому и никогда расслабиться споры кабардинцев и балкарцев, карачаевцев и черкесов. В Дагестане новой поры все началось ярче и красочнее – прямо для учебников по честным ответам на национальный вопрос. Справедливости ради надо признать, что и аварцы, и лакцы, и даргинцы очень хорошо понимали цену своим национальным лидерам, не говоря о том, что таковым вообще стать непросто, ибо тот, кто был авторитетом, скажем, у аварцев в Хасавюрте, в горных районах был и остается фигурой комической.
Но при этом, когда министрами, председателями госкомитетов или просто выжившими в очередной перестрелке оказывались свои, было приятнее, чем если бы победили чужие. Точно так же в балкарских горах прекрасно понимают, что, как вчера до их сел не доходил асфальт, так он не дойдет и завтра, даже если балкарец возглавит отвечающее за асфальт и дороги министерство. Но он все равно пойдет на митинг, а если потребуется, то и на баррикады за то, чтобы балкарский народ имел своих министров.
И спираль раскручивается, потому что элиты, которые с виду выглядят такими национальными, на самом деле в большинстве случаев прекрасно договариваются друг с другом и по кадровым комбинациям, и по финансовым. А вот если договориться не удается, тогда приходится обращаться за народной поддержкой. Она не обязательно должна быть огнестрельной – она просто должна выглядеть готовой к этому, и все это знают. Как знают и то, что она и в самом деле таковой может в любой момент стать. А чем больше вероятность этого, тем выше ставки и увлеченнее игра элит, и, соответственно, тем горячее патриотизм в горах и на равнине, и так по кругу.
И уже никого не интересует, что первично, на то она и спираль, так похожая на ленту Мёбиуса, одна сторона вдруг оказывается другой. Но дело уже не в первичности. Граждане, которые живут в раздвоении, тоже ведь ищут из него выход. Они, конечно, в глубине души не любят приезжих, особенно с выделяющим их из толпы выговором и цветом кожи и волос. Но в другой глубине души они также знают все и про власть, которая их так легко разводит, и есть основания полагать, что эту власть они не любят гораздо сильнее. И они, в общем-то, теоретически знают ответ на вопрос Зардушта Али-заде про то, кто ближе – исторический враг или родная власть. Власть хуже.
Но что с того, если ненавидеть власть смысла нет никакого, а враг – ясен и рядом, пусть даже за линией фронта. И за то, что ты этого врага зарубишь, эта власть объявит тебя героем, присвоит внеочередное воинское звание и даст квартиру.
Именно так закончилась история с азербайджанским офицером Рамилем Сафаровым, зарубившим Гургена Маргаряна. У которых, в соответствии с имеющимся опытом, не было никаких поводов друг друга ненавидеть.
