Цивилизация
Традиционная встреча Владимира Путина с молодежью на Селигере прошла по модифицированному сценарию. Вел мероприятие, естественно, Михаил Леонтьев, но в его помощники был мобилизован известный блогер Дмитрий Терновский, контактирующий одновременно и с оппозиционными, и с официальными кругами. Ему даже доверили вводное слово, в котором он критически отозвался о политической системе и сообщил: «Мы хотим задавать острые вопросы». И в самом деле
из трех с лишним десятков вопросов, которые позволили задать, четыре или пять были критическими.
Понятно, что критика эта оказалось совсем не новой по содержанию и вполне осторожной по форме. Изюминкой мероприятия было другое — то, что эти соображения высказывались прямо в лицо президенту в надежде, видимо, втянуть его в какую-то дискуссию. Заранее согласившись отвечать на «оппозиционные» вопросы, Путин вроде бы подавал сигнал, что собирается опровергнуть укоренившееся в последние месяцы мнение о собственной недоговороспособности и абсолютной непримиримости к оппозиционерам.
Казалось, вот-вот сбудутся надежды Дмитрия Терновского, заранее высказанные в воззвании, в котором он объяснял, почему согласился возглавить так называемую общественно-политическую смену на «Селигере-2012», и которое изобиловало словами «диалог с властью», «дебаты» и «компромисс».
Правда, ни один из известных оппозиционеров, несмотря на приглашения Терновского, на встречу с Путиным не приехал. Что и понятно.
Как ни в чем не бывало «дебатировать» именно в те дни, когда кого-то уже осудили, кого-то полным ходом судят, а кому-то шьют дело, сулящее многолетний срок, значит согласиться участвовать в игре, напоминающей дебаты дичи с охотником.
Прямо скажем, не увяла ходившая в партийной оппозиции в конце 1920-х годов острота о тогдашних идейных дискуссиях со сторонниками «генеральной линии» и их лидером: «Ты ему сноску, а он тебе ссылку». Не говоря уже о том, какой колорит добавило селигерской дискуссии задержание охраной нескольких согласившихся таки прибыть туда рядовых оппозиционных активистов как раз накануне приезда Путина. Но, поскольку в конце концов их на встречу с президентом все же выпустили, надежда на некий диалог сохранялась вплоть до открытия встречи. Но не далее.
Несмотря на оппозиционные вкрапления, жанр мероприятия остался незыблемым. Это все тот же «разговор с Владимиром Путиным» с такой же, как обычно, хотя и меняющей свой личный состав вопрошающей публикой и так же себя ведущим исполнителем главной роли.
Общий тон аудитории хорошо знакомый, просительно-восторженный. Кто-то на что-то выпрашивает денег. Кто-то назойливо домогается высочайшей похвалы. Кто-то просит свести с высоким начальством или за что-нибудь наказать начальство мелкое. Как обычно, двое или трое задают вопросы, дающие возможность Путину сделать заявление — например о законе, который «упорядочил» бы деятельность добровольцев, загнав их в единую, подчиненную властям организацию. И уж конечно, почти все соревнуются в угодливости, вплоть до девичьих просьб не останавливаться на «поцелуях в щечку» и двигаться дальше.
Для этого формата как раз и требуется предельно жалкая массовка, чтобы выгоднее оттенять центральную фигуру. Это вовсе не обмен вопросами-ответами, а бенефис вождя нации. Формально — диалог, по существу же — сугубый монолог.
Почти все, что там сказал Путин, он или уже говорил, или определенно сказал бы, как только представился бы первый же удобный случай. Его размышления о том, что уровень сменяемости российской власти именно таков, каким он должен быть, или о том, как хорош и полезен новый закон о клевете, могли прозвучать где угодно и когда угодно и совершенно не нуждались в предварительных «оппозиционных» вопросах. Если бы те же пункты попросили разъяснить свои, ответы были бы точно такими же.
Не говоря уже о том, что некоторые из допущенных к собеседованию оппозиционеров лишь разыгрывали отведенную роль, да еще и делали это в довольно странных формах. Один, например, влился в общий хор выпрашивающих и заказал для себя должность президентского полпреда, надзирающего над Государственной думой (Путин ничего обещать не стал, однако усердие одобрил).
Единственный заметный сбой произошел лишь тогда, когда оппозиционерами было нарушено главное правило формата — всегда удовлетворяться ответами Путина и ни в коем случае не вступать с ним в спор. Случилось это при обсуждении «болотного дела», по которому арестованы даже те, кто вообще не был в тот день на площади. В ответ на повторяющиеся вопросы на этот счет Путин с растущим раздражением раз за разом рекомендовал жаловаться в прокуратуру, а если не помогает, то жаловаться туда же снова и снова.
Этот дважды вспыхивавший краткий обмен репликами знаменателен тем, что это были те редкие минуты в длинном, нудном и пустом мероприятии, когда путинский монолог и в самом деле переходил в своего рода диалог с аудиторией, притом именно с аудиторией оппозиционной. И сразу же выяснялось, что
глава государства не только отказывается что-либо обсуждать со своими критиками, но даже не склонен выслушивать от них информацию, которая его не устраивает. Зачем? Ведь Путин и так заранее прав.
Это и закрывает на сегодняшний день тему общеполезных дискуссий власти с оппозицией. Для диалога нужны две стороны. Нужна не симуляция «дебатов», а желание участников слушать друг друга и совместно искать решение спорных проблем. «Либерализованный» «Селигер» принес пользу уже тем, что показал, как далек нынешний Кремль не то что от идей общественного диалога, но и просто от адекватных представлений о действительности.
